Карло Шефер - В неверном свете
Внизу ей встретилась фрау Шёнтелер.
— Моя Бабет ток што вышла из дома, я видела, — проскрипела она. — Снова у вас торчала. Так не пойдет. Я ее мать. Нечего ее приваживать.
Ильдирим кивнула, покрепче сжала сумочку и попыталась проскользнуть мимо пьяницы.
— Нечего приваживать ее, ясно? — повторила женщина. — Ишь, фифа какая, вырядилась!
— Вы лучше почаще вспоминайте о своей дочери и заботьтесь о ней, а не оскорбляйте людей, которые желают ей добра! — огрызнулась Ильдирим.
— Я инвалид! — визжала мамаша. — У меня давление и сердце. Такие, как вы, виноваты, что я получаю жалкую пенсию. Погодите, скоро я позвоню в полицию!
— Вот и хорошо, — спокойно заявила Ильдирим. — С полицией хотя бы можно поговорить нормально.
За широкой фигурой соседки через открытую дверь она увидела почти все ее скудное хозяйство, и прежде всего бутылку из-под коньяка и рюмку на пластиковом столе. Жилище прямо-таки образцовое для дешевого магазина распродаж «Рудис рестерампе». Кое-кто в доме предполагал, что Шёнтелер принимала мужчин с коммерческими целями, но Ильдирим не верилось, что толстая, рыхлая, вечно жалующаяся на свои хвори женщина, получавшая пенсию по инвалидности, могла кого-то завлечь. Хотя в глубине души подозревала, что так оно и есть.
Энергично отодвинув в сторону ворчавшую соседку, она вышла на улицу. Дверь подъезда закрыла за собой лишь после того, как посмотрела в обе стороны. Привычка, вызывавшая в ней досаду. Она появилась после того, как в прошлом году бритоголовые положили на рельсы турецкого парнишку. Но все же Ильдирим ходила всюду пешком, у нее не было даже велосипеда.
Тут, вне дома, она должна всегда быть в форме. Ее тело должно быть жилистым, сильным, чтобы рассекать им чужой воздух. Машинально она сунула в рот антиникотиновую жвачку. На службе больше нельзя курить, к тому же чистое безумие курить, если у тебя астма. Каблучки цокали по асфальту. Она знала, что мужчины смотрели ей вслед, но она была вне дома, и вокруг был лед.
Она свернула направо и прошла мимо своего фитнес-центра, расположившегося в панельном доме наподобие гедеэровского, прямо за ним находилась городская библиотека, а дальше тянулись здания суда, хотя каждый день она надеялась, что они испарились, исчезли.
Спортивный тренер из Гонконга, один из тех людей, которые когда-нибудь оглохнут от собственного голоса, восторженно проревел, высунувшись из окна:
— Ну, турка чокнутая, сколько человек отправила сегодня за решетку?
Она показала ему средний палец.
Ее голова наполнилась вибрирующим звуком, напоминавшим скрипку. Это случалось все чаще. Ей снова вспомнился высокопарный начальник полиции. Может, она совершила промах? Первый труп в ее карьере, а она ничего не предприняла. Лучше бы ей досталось дело о собаках.
Городская библиотека приветствовала ее теплым светом, льющимся сквозь большие окна. С каким удовольствием она зашла бы туда и почитала что-нибудь, на худой конец даже специальную литературу. Но здания суда стояли на месте и никуда не исчезли. Облицованные бетонные кубики, выстроенные в ряд, рядом финансовое ведомство. Здесь всякий житель Гейдельберга мог развестись, обанкротиться и попасть за решетку, не замочив ног. В принципе, Ильдирим нравилась ее работа, но не эти здания и не всякая чушь, которой приходилось ежедневно заниматься.
— Доброе утро, фрау доктор. — Привратник поклонился ей с преувеличенной вежливостью.
— Доброе утро, господин Гартман, — ответила Ильдирим. — Только я пока еще не доктор.
— Для меня вы все доктора, — последовал подобострастный ответ. — Даже вы.
Связь номер один, звонок от начальства. Тойер набрал в грудь воздуха и снял трубку. Не прошло и тридцати минут, как Штерн отдал «собачье письмо» в типографию. Гаупткомиссар в ярости переключил телефон на громкий звук.
— Тойер.
— Зельтманн. Разрешите пожелать вам чудесного и доброго утра, мой дорогой господин Тойер. Впрочем, я взглянул на часы — скоро можно пожелать и приятного аппетита. Итак, приятного аппетита, господин Тойер. Мы говорим приватно? Без этого отвратительного динамика?
— Естественно, — солгал комиссар. — Только вы и я. Почти романтично.
— Романтично, это вы точно приметили! Ах, милый Тойер, вчера вечером я гулял с женой в Старом городе, это к слову о романтике. И знаете, что я подумал? Господи, этому Гейдельбергу ничего не страшно, даже затянувшийся дождь. Ничто не в силах его испортить…
Тойер старался изо всех сил не задремать и не улететь мыслями в свою придуманную страну медведей.
— Итак, я тут прочел вашу листовку, посвященную безобразиям с собаками в Хандшусгейме. Мой любезный, по существующим правилам бумаги сначала должны попадать на мой стол, так сказать, в пасть ко льву. Служебный порядок, вы понимаете. Но ладно, не будем об этом вспоминать! Нашлись коллеги, которые исправили эту маленькую небрежность. И слава богу, скажу я вам…
Тойер мысленно перебрал свою картотеку говнюков. Кто мог на них настучать? Получился внушительный список подозреваемых.
— …но уважение! Я позволил себе внести пару небольших изменений, а в остальном бумага свидетельствует о том, что ваша группа вполне подходит для этого дела. Для каждой кастрюльки своя крышечка, как говаривала моя бабушка.
— Что за изменения? — спросил Тойер, полный нехороших предчувствий.
— Ах, ничего особенного, практически ничего. Изменения — слишком громко сказано. Считайте меня редактором ваших трудов. Редакторская работа — это труд повивальной бабки в духовной области, не более того. Пускай порой бывает больно, но все направлено на общее благо. Автор — это рожающий гений, а его редактор — врач, принимающий роды. Мужской и женский принцип. Инь и Ян.
— Определенно. — Тойер взглянул на свою группу и увидел, что у всех отразился в глазах его собственный страх. Он заставил себя сдержаться и не брякнуть: «Ну совсем как Толстяк и Коротышка» [4], а только слегка фыркнул. — Я был сильно беременный, но теперь мне уже лучше.
Зельтманн не удостоил внимания его шутовскую фразу.
— Вы, конечно, просто не продумали вопрос до конца, призвав присылать сообщения в письменной форме. Теперь вам будут часто звонить. Я распоряжусь, чтобы вам подключили дополнительный аппарат. Да, к тому же вы должны указать горожанам время, когда им звонить. Горожанам требуется ориентировка: с десяти до восемнадцати часов, с понедельника по пятницу. Так что со следующей недели вам не придется скучать, грубо говоря. Мне не хотелось бы оказаться на вашем месте. Ну, еще раз желаю всего наилучшего. Так держать!
— До свидания, — фальцетом попрощался Тойер и положил трубку.
В маленьком городке он видит причал.
Его перевозчик удивляется, ведь они уговаривались о долгой поездке. Но он больше не доверяет этому типу. Когда дверь скрипит, ее требуется смазать, и немедленно, иначе она так и будет скрипеть; одними намерениями тут не обойдешься. Планы без воплощения — удел большинства, но он не принадлежит к большинству. Когда-нибудь этот субъект его выдаст, оговорка на границе — никакая не мелочь. Первый писк предшествует скрипу, а скрип — неподвижности шарниров.
Это не для него.
Для того, кто умеет проламывать себе проход даже сквозь камень, не бывает запертых дверей.
Вылезая на берег, он пачкает брюки о релинг лодки и с трудом сдерживается, чтобы не выругаться. Грязь — ее он переносит с каждым годом все хуже.
Он идет по улице городка. На него обращают внимание, но он рассказывает о себе четко и внятно. Все напоминает ему бешеную пляску на волнах, а какая пляска без импровизации. До сих пор он ехал с одним из своих друзей, а другой обещал забрать его отсюда, но что значат сегодня обещания?
Глупые люди всегда поддакивают громче всех. На этот раз таковым оказался старик, который, услышав его сетования на нынешние времена, почувствовал их глубокое духовное родство. Хотя они похожи не больше, чем царственный бык на вола, жарящегося на вертеле. Рассыпаясь во всяческих любезностях, он позволяет старику отвезти себя в ближайший крупный город. Как он презирает эту заплесневевшую землю, не важно, отвоевана она у моря или нет. Он не понимает, чем просоленное болото лучше игры морских волн. Больше места для людей? Ну, это совершенно его не волнует.
В первом же городе после бесчисленных слов благодарности, которые он произносит, с трудом подавляя усмешку, он садится на первый же поезд, идущий на восток. Когда приходит кондуктор, он его мучает потоком немецких слов. Дорогой дополнительный билет он намеренно оплачивает голландскими деньгами, которые, разумеется, имеет при себе.
