Александр Аде - Прощальная весна
Старшенький – Станислав – шестидесятидвухлетний старикан. Вдовец, супружницу похоронил в прошлом году. У него аж двое наследников: Софья (ей сейчас тридцать два года) и Павел (тридцать девять лет).
Софьюшка – старая дева.
Павлуша женат, имеет дочку четырнадцати лет по имени Мария.
Фу, вроде усвоил. И что это мне дает?
Пока – ничего…
* * *Второго апреля встречаюсь с Виктором Болонским.
Где-то я уже упоминал, что оба брательника, Витя и Стас – естественно, каждый в свое время, – закончили юридический и работают вместе в частной конторе «Болонский и партнеры». Само собой, заправляет фирмой старшой братишка, а младшенький входит в число безымянных и безликих партнеров.
Свидание происходит в конторе Болонского и ко, которая располагается хоть и не в самом центре города, но и не далеко от центра – на малоэтажной респектабельной улочке, забитой шикарными иномарками. На первом этаже красновато-белого особнячка, похожего на тортик, – миленького новодела с покатой черепичной крышей.
Солидный офис. Классически строгая, внушающая почтение обстановка.
Витюня Болонский оказывается господином внушительным и холеным, точно его специально подбирали под интерьер. Массивная голова, загнанные внутрь черепа круглые темно-карие глаза, солидный аристократический нос, схожий с носами Ники и ее мамаши. Лицо пухлое, с двойным подбородком. Вылитый граф. Или – бери выше – светлейший князь. На нем стального цвета костюм, белая сорочка, галстук. Ступней не видно, но они наверняка обуты в шикарные туфли.
Такому в сериале сниматься – из жизни дворян золотого восемнадцатого века: охота, балы, любовные похождения. Вот только зря он подкрашивает свои блекло-русые, педантично причесанные волосы с косым пробором: ему седина была бы в самый раз.
Где-то я его точно видел.
– Сестра попросила меня встретиться с вами, – он чеканно артикулирует каждое слово, как актер старой мелодраматической школы.
Вальяжно откидывается на спинку кресла.
– Не уверен, что смогу быть вам полезен, но долг брата требует, чтобы я выполнил ее желание. Итак, я весь обратился в слух.
Его сочные губы трогает тонкая усмешка. Если честно, меня раздражает этот лощеный субъект, изъясняющийся высокопарным языком позапрошлого века. Но я улыбаюсь ему ласково и даже немножко льстиво. И задаю первый вопрос:
– Вы часто видели свою племянницу?
– Увы… – он слегка разводит руками, после чего достает из лежащей на столе пачки сигарету, щелкает зажигалкой, закуривает. – Сказать по совести, я практически не уделял ей внимания. Каюсь.
– И вам ничего не было известно о ее… как это помягче выразиться?.. О ее наклонностях?.. Нет?.. Например, она нюхала героин… Вы не в курсе?
– О, поверьте, мне было совершенно неведомо реальное положение дел. Увы, такова современная молодежь. Соблазны буквально на каждом шагу. У нас с женой нет детей… Так случилось. В молодости мы крайне переживали по этому поводу, пытались как-то исправить ситуацию. А сейчас думаю: кто знает, может быть и впрямь верна крылатая фраза: «Что Бог ни делает, все к лучшему». Придет время, сестра снимет траур – ничто не вечно под луной – и успокоится. И, возможно, поймет, что тихая жизнь вдвоем, друг для друга (как у меня и моей супруги) имеет свои преимущества…
Красиво балаболит паренек. Душевно. Точно нравоучительную книжку читает. И голос поставлен как следует. Я лично ни капельки не сомневаюсь: когда этот хмырь выступает в суде, старушки плачут навзрыд.
И вдруг до меня доходит: этот красавчик здорово похож на императора Николая Первого – если у того сбрить бакенбарды и усы. Или – наоборот – Витюне их отрастить. Вот только, насколько помню, зенки у Николая были навыкате.
Пока размышляю об этом удивительном сходстве, Болонский легонько касается облико морале теперешней молодежи. Вывод его неутешителен: да, нравственность сегодня опустилась ниже плинтуса.
После чего заявляет проникновенно:
– Сегодня правящий класс несчастной России – это элита грязных денег. Наворовал миллион баксов – и ты дворянин. А украл миллиард – аристократ. Жадный, неразборчивый в средствах плебс поднялся к вершинам власти. Вот что я вам скажу. Необходимо возродить институт исконного, потомственного дворянства. Аристократию по крови, по генетическому коду, которая станет образцом для подражания. Потому что народу требуется наглядный пример благородства, беззаветного служения отчизне, готовности умереть за родину, если потребуется. А это в избытке имеется у истинных дворян!
И в его ястребиных глазах, сверлящих меня из самой глубины глазниц, вспыхивает что-то вроде восторга…
Ничего дельного я от него так и не услыхал. Промучившись еще минут пяток, отчаливаю и уплываю восвояси по мутному морю его пустопорожних слов, гребя тростью, как веслом…
Когда задумчиво покачиваюсь в троллейбусе, сидя на первом сиденье и держа тросточку между коленями, трезвонит сотовый.
Со мной сильно хочет поговорить Акулыч.
– Привет, охламон. Прошерстили мы звонки твоей… как бишь ее там?.. самоубивицы. Деваха звонила своей мамане и двум однокашницам.
– И все?
– Был еще один номерок, – как будто неохотно урчит Акулыч. – Кстати, по нему твоя Ника названивала в тот самый день… Ну, ты меня понимашь…
– Номер проверили? – спрашиваю с волнением.
– Это ошибка – думать, что в ментовке одни дураки сидят, – обижается Акулыч. – Умные тоже попадаются. Хоша и не всегда. Вот, к примеру, идешь ты в лес по грибы. И кажется тебе, что кругом одна белогвардейская сволочь, которая офигенно маскируется – то под опят, то под маслят. А то и под самих боровиков. Ан нет…
– Акулыч, кончай выделываться! – взмаливаюсь я.
– Не гоношись. Отвечаю конкретно. Ентот номер принадлежит древней бабка, которая не иначе как с самим Чингисханом одного года рождения. Но шустрая. Ее мобильник в позапрошлом году кудай-то запропастился. Может, посеяла, может, стырил кто – бабулька понятия не имеет. Опера попробовали по ентому номеру позвонить – не отвечает. Да, номерок смутный. Так что…
Акулыч не договаривает, но понятно и так. Он искать человека, который воспользовался потерянным старухой телефоном, не собирается: дело Ники закрыто. И мои попытки выяснить истину положительных эмоций у Акулыча явно не вызывают.
И все-таки он обещает прислать мне списочек Никиных разговоров.
* * *Странное дело.
Стасик Болонский увиливает от разговора со мной – почему? Презирает? Опасливый? Или рыльце в пушку?
Зато его сынишка не такой бука. Встречаюсь с ним четвертого апреля, в воскресенье.
Напоминаю, зовут его Павлушей, и ему под сорок. Что понравилось: он пригласил меня не в свой кабинет в фирме «Болонский и партнеры», а к себе домой. Более того, зазвал на эту встречу сестрицу Софью. Так что я, прибыв на место ровно в двадцать ноль-ноль, застаю сразу трех нужных мне людей: самого Павлушу, его жену и Софьюшку. Ну и как бесплатное приложение – Павлушину дочурку Машу.
Сидим, пьем чай. Вернее так: я и хозяин дома прихлебываем чаек, жена Павлуши и Софьюшка чинно, по глоточку, пьют из малепусеньких чашечек черный кофе, а несовершеннолетняя Машка надувается пепси-колой.
С этой Машкой – до моего прихода – был связан небольшой скандалец. Ее не хотели впутывать во взрослый разговор, но она заявилась в гостиную, и ни уговорами, ни окриками ее выдворить не смогли.
Павлуша (как его отец, дядя, а также дедушка и прадедушка) – юрист. В семье Болонских – это, оказывается, наследственная профессия. Да, династия юристов Болонских, что там ни толкуй, звучит гордо.
Даже в рабоче-крестьянской эсэсэсерии династии слесарей Клепиковых или клепальщиков Слесаревых почему-то не звучали, хоть ты тресни. А ведь коммунистический агитпроп расхваливал пролетарские семьи во все луженое горло. Зато династии эстрадных певцов или партийно-хозяйственных бонз – звучали! И еще как! А уж теперь кланы юристов, экономистов, чинодралов, банкиров, бизнесменов, режиссеров, попсовых ребят, бандюганов громыхают так, что уши отваливаются. Элита, прах ее побери.
Забыл сказать, Павлуша (кто бы сомневался!) тоже трудится в поте лица в фирме «Болонский и партнеры». То ли младшим партнером, как его родной дядя Витя, то ли младшеньким, не суть важно.
Дом, в котором жительствует Павлушино семейство, крепкой довоенной постройки. Квартира, судя по всему, то ли четырех, то ли аж пятикомнатная, просторная, с высоченными потолками. От нее как будто веет стабильностью царящего здесь уклада. Точно она – несокрушимая скала посреди бурлящего моря. Вокруг гибнут корабли, тонут люди, а эта каменная глыба стоит между небом и водой и не шелохнется.
Мы впятером располагаемся в гостиной, заставленной прочной темной мебелью. Комната деликатно освещена розоватой люстрой с хрустальными висюльками. Кажется, что мы плаваем в разбавленном земляничном сиропе.
