Елена Яковлева - Со мной не соскучишься

Ключ, словно живой, выпрыгивал из моих дрожащих рук и никак не попадал в замочную скважину. Как только дверь отворилась, я, не раздеваясь, ринулась к шкафу, оставляя на ковре ошметки грязного снега с подошв сапог. Я ничего не перепутала, бутылка действительно стояла в шкафу. Слава Богу, златоглавая голубушка «Столичная» скромнехонько дожидалась своего часа. Волоча за собой спустившуюся с одного плеча шубу, я было ринулась на кухню за рюмкой, но вдруг услышала какой-то странный шорох. Он доносился из глубины зашторенной комнаты, похоже, кто-то неторопливо перелистывал газету. Судорожно зажав в руке бутылку, я подошла к двери и осторожно заглянула в комнату.

Карен сидел в кресле, у его ног и в самом деле лежала небрежно брошенная газета.

— Ну, ладно, проходи, не скромничай, будь как дома, — радушно пригласил он, даже не глядя в мою сторону. — Что застыла как изваяние? Не удивляйся: я это, я.

— Что ты тут делаешь?

— Да вот тебя дожидаюсь. Я знал, что тебя сюда потянет, как убийцу на место преступления. Тем более бутылка осталась, разве не так?

Черт бы его побрал, бутылка «Столичной» и в самом деле прямо-таки обжигала мне руку.

— Я пришла проверить, все ли тут в порядке, — проблеяла я, оправдываясь.

— Да ладно врать-то. — Карен подошел ко мне и с усилием вырвал из рук бутылку. — Этому сопливому мальчишке, который к тебе приставлен, ты еще можешь задурить голову, но мне — никогда.

— Откуда ты знаешь про Мальчика?

— Ненаглядная, разве ты забыла, с кем имеешь дело? Я даже знаю, где ты оставила этого младенца — возле парикмахерской.

— За мной следят? — у меня перехватило дыхание.

Карен вернулся в свое кресло.

— Конечно, за тобой наблюдают, а как же иначе? Исключительно для того, чтобы ты не наделала глупостей.

Мое лицо покрылось испариной, и я сбросила шубу на пол. Карен между тем продолжал:

— Ты две недели не высовывала никуда носа специально, чтобы не попадаться мне на глаза? Вот и глупо, куда ты от меня денешься? Ладно, давай докладывай.

— Что докладывать?

— Все докладывай, все, что у вас там происходит.

Я подавленно молчала.

— Так что ты узнала? Меня интересует все, что связано с этой девчонкой.

— С какой девчонкой? — пролепетала я.

Карен довольно легко для своего веса выпрыгнул из кресла, подбежал ко мне и, вцепившись мне в левую руку, стал ее выкручивать. Причем так сильно, что я вскрикнула от боли.

— Хватит прикидываться дурой, — шипел он, — ты прекрасно знаешь, о ком речь. О девице, выпавшей из окна, на которую ты похожа. Что он тебе рассказывал о ней?

— Почти ничего. Не могу же я тянуть из него нужные тебе сведения клещами! — вскинулась я. — Он только сказал, что очень ее любил, что я на нее похожа… Ты же сам сказал: все инструкции потом. Откуда я знала, что именно тебя интересует!

Клещи, сжимающие мою руку, ослабили свою мертвую хватку. Похоже, мои доводы возымели на Карена кое-какое действие.

— Да уж, конечно. Ты-то наверняка думала, что тебя просто направили к нему в постель. Что ж, это твоя роль, ты всегда была подстилкой и потаскушкой, не более. На то, чтобы хоть изредка шевелить извилиной, у тебя никогда не хватало темперамента, потому что ты воск, ты пластилин, из которого любой может лепить все, что угодно. Ты всегда плакалась, что я испортил тебе жизнь, — может, и так, только вряд ли мне бы это удалось, не будь ты такой размазней.

Я стояла и молчала, в сущности, мне нечего было возразить — меня часто использовали и не всегда по прямому назначению, — а он продолжал меня размазывать, как дерьмо по забору:

— Все, на что тебя хватало, — это ловко падать на спину. Ты с ним тоже проделывала свои штучки? Например, эту… — Он склонился надо мной и зашептал на ухо нечто такое, от чего даже я покраснела.

Потом намотал мои волосы на кулак и подтащил к креслу, толкнул вперед, так что я перегнулась пополам на одном подлокотнике, а о другой ударилась грудью. Этот подонок навалился на меня сзади, и в течение всего «сеанса» его расстегнутый брючный ремень при очередном приступе страсти больно хлопал меня по ягодицам, а в зеркале серванта я видела свое лицо, потное, с закушенными губами и бешеными глазами…

Он опять сидел в кресле, а я валялась на полу. Привычная картина: взлохмаченные волосы, заплаканное лицо, только синяка под глазом не хватало, чтобы все было как в моей прежней жизни с Кареном. На этот раз синяков он мне не наставил, очевидно, только потому, что мне предстояло продолжение спектакля по его же сценарию. Впрочем, слез он от меня не дождался, я не желала плакать, я хотела мстить.

— Как я тебя ненавижу! — выдохнула я ему в лицо. — Если бы ты только знал, как я тебя ненавижу! Когда-нибудь я тебя убью, я тебя непременно убью!

— Ого, вот это страсть, вот это темперамент! — расхохотался он. — Так уже лучше, а то какой-то полудохлый окунь. Для твоей роли нужны страсть и темперамент.

— А ты не боишься, что моей страсти и моего темперамента хватит для того, чтобы все рассказать Рунову?

— Нет, не боюсь, — парировал Карен спокойно, но глаза его тем не менее налились бычьей кровью. — Ты не такая идиотка. Как только развяжешь язычок, сразу окажешься между двух огней: между мной и Руновым. Он ведь тертый калач и не привык верить Мариям-Магдалинам. Кончаем дискуссию, наводи марафет — тебе пора возвращаться, а то твой Ромео начнет беспокоиться.

Я встала с полу и расчесала волосы, выхода у меня и в самом деле не было.

— И не забудь: за тобой все, что касается этой прыгуньи. Особенно ее последние дни: что делала, где бывала, куда они ходили вместе, — напутствовал Карен, пока я собирала на полу шпильки. — И никакой самодеятельности, все строго по сценарию. Дома особенно не сиди, выходи с ним в рестораны или еще куда-нибудь. Попроси, чтобы поводил тебя там, где любил бывать в юности. Короче, работай головой, а не только противоположным местом. И помни: за тобой все время наблюдают, поэтому не дури. Да, избавься от этого сопляка, ни к чему ему постоянно ходить за тобой по пятам. И меньше пей.

С этими словами он раскупорил мою бутылку «Столичной» и вышел из комнаты. Я услышала, как он выливает водку в унитаз. Напоследок он придирчиво меня оглядел и вытолкнул за дверь, напутствуя: «Будь умницей, крошка».

— Ты где была?

Мальчик готов был меня растерзать, просто не знаю, что его удерживало.

Я спокойно, насколько это было возможно после встречи с Кареном, снимала шубу перед зеркалом в прихожей. Мое отражение уже мало напоминало девушку в лодке: поникшие плечи, лицо бледное, как непропеченный блин, и глаза бездомной собаки.

— Ты меня слышишь или нет? — бесновался Мальчик, который носился вокруг меня кругами.

Я хранила безразличное ледяное молчание, совершенно неосознанно выбрав тактику, способную сокрушить самую крепкую нервную систему: не обращать на него внимания.

Мальчик в конце концов не выдержал — унялся, пригрозив напоследок:

— Ну хорошо, так и доложим. Тебе же хуже будет.

«Вряд ли мне когда-нибудь будет хуже, чем теперь», — подумала я.

Когда я вошла в гостиную, Мальчик расположился перед телевизором, нервно щелкая переключателем дистанционного управления. На экране с завидной периодичностью возникали то говорящие головы, то мельтешащие ножки, разумеется, перемежаемые назойливой рекламой.

Я хотела уйти в свою комнату, но передумала. С моей стороны было бы верхом легкомыслия оставлять поле боя противнику, иначе Мальчик встретил бы Рунова первым и еще неизвестно что бы про меня наговорил. Наконец Мальчик бросил свои забавы с электронным пультом, остановившись на первой программе, и на экране тут же объявилась очередная говорящая голова, к тому же принадлежащая режиссеру — создателю бездарного шедевра, того самого, в котором я полоскала свою рыжую гриву в прохладной воде, полной тины и лягушек.

Маэстро вещал, закатив глаза и щедро пересыпая свой витиеватый монолог красивыми словечками типа «аура» и «образ». Рядом сидел женоподобный телеведущий, безуспешно пытающийся улучить момент, чтобы вставить собственное мудрое замечание. Каково же было мое удивление, когда он его все-таки вставил, и прозвучало оно следующим образом:

— Извините, что я вас прервал, но меня давно интересует, куда пропала актриса, сыгравшая романтическую героиню? У нее такое необыкновенно тонкое и одновременно чувственное лицо. Она что же, уехала из страны, как и многие другие наши деятели искусства?

Порядком поизносившийся и обрюзгший классик, не моргнув своим заплывшим поросячьим глазом, ответил:

— Да, это необыкновенно талантливая актриса, о судьбе которой я, к сожалению, ничего не знаю. Она так больше никогда и не снималась. Лично для меня это прискорбно, потому что я бы ее еще с удовольствием снял в какой-нибудь из своих картин.