Эд Макбейн - Златовласка
– Сегодня ночью у Джейми Парчейза убили жену и детей.
– Не может быть!
– Да, малышка, мне бы хотелось, чтобы этого не было, но…
– О, Мэтт, это ужасно!.. Кто это сделал?
– Пока не знаем.
– Но не Джейми, правда ведь?
– Не думаю.
– Ты не уверен?
– Просто не знаю, Эгги.
– Что думает полиция?
– Дело ведет Юренберг. Он сказал, что Джейми не подозревают, но я не очень-то этому поверил.
– А что Джейми?
– Утверждает, что это не он. Солнышко, мне надо идти. Когда ты закончишь со своей репетицией?
– Самое позднее в час.
– Я попытаюсь позвонить тебе после часа. Эгги?..
– Да, дорогой…
– Я чуть не сказал ей сегодня ночью… чуть не сказал Сьюзен, что хочу развода.
– Но не сказал все-таки?
– Нет.
– Ладно, милый.
– Эгги, я люблю тебя.
– Я тоже.
– Я попытаюсь позвонить тебе.
– Хорошо.
– Я люблю тебя, – повторил я и мягко опустил трубку на рычаг. Выудив из кармана очередную монетку, я быстро набрал номер телефона мотеля «Сад магнолий».
– «Сад магнолий», – отозвался женский голос, – доброе утро.
– Доброе утро, – сказал я. – Будьте добры, могу я поговорить с доктором Парчейзом? Он в двенадцатом номере.
– Соединяю с номером двенадцать, пожалуйста, сэр, – ответила она. – Доктор Парчейз, доктор Парчейз… – Ее голос умолк. Я представил, как она ведет указательным пальцем по списку. – Он выписался, сэр, – наконец сказала она.
– Вы уверены?
– Да, сэр.
– Когда он выехал?
– Что-то около девяти. Его подобрало такси из Калузы.
– Благодарю вас, – сказал я и повесил трубку. В телефонной будке было душно. Я приоткрыл дверь, чтобы глотнуть свежего воздуха, но тащившийся мимо трейлер наполнил будку гулом и чадом.
Я знал, что в таксопарках, будь то в Калузе или где угодно, никогда никому за исключением полиции не расскажут, куда отвезли пассажира. Я колебался, не позвонить ли все-таки в таксопарк и, отрекомендовавшись детективом Юренбергом, узнать, куда отвез ли пассажира, севшего в такси около мотеля «Сад магнолий», но не хватило дерзости. Вместо этого я попытался сообразить, куда мог отправиться Джейми в девять утра, будучи одет так же, как и вчера вечером, – ведь он ничего не взял с собой. Даже бритвенного прибора. Единственным местом, куда он мог поехать, так это обратно домой – принять душ, побриться, переодеться. Номер телефона я знал наизусть.
– Детектив Ди Лука, – отозвался мужской голос. Напарник Юренберга, вспомнил я, смуглый голубоглазый мужчина небольшого роста. Его голос был довольно пронзительным. Даже удивительно. Я ожидал услышать осевший голос, даже шепот.
– Говорит Мэттью Хоуп, – представился я, – адвокат доктора Парчейза.
– Да, сэр, доброе утро.
– Здравствуйте. Я хотел узнать, нет ли у вас доктора Парчейза?
– Да, сэр, он недавно приехал. Хотите поговорить?
– Если можно.
– Ну… Подождите секунду, ладно?
Он положил трубку рядом с телефоном. Я слышал, как он что-то крикнул какому-то Генри, и тут же Джейми взял трубку.
– Джейми, это я, Мэтт. Выслушай меня. Мне надо немедленно увидеться с тобой, но только не в доме, где повсюду рыщут полицейские.
– Что случилось, Мэтт?
– Ничего особенного. Мне нужно кое-что уточнить. Ты уже переоделся?
– Да.
– Собираешься на работу?
– Нет. Позвонил в контору и велел Луизе отменить прием.
– Отлично. Тогда придешь ко мне в контору к десяти тридцати?
– В чем дело, Мэтт?
– Сможешь приехать?
– Да, конечно.
– Увидимся, – сказал я. – До свидания, Джейми.
– До свидания, – озадаченно проговорил он.
Я опустил трубку и отправился к воздушному шлангу, где припарковал машину. Техник гаража стоял возле нее руки в боки. Похоже, он был чем-то задет; наверное, моя машина перегородила дорогу к шлангу. Он продолжал наблюдать за мной, когда я забирался в кабину. Едва я собрался дать задний ход, как он спросил:
– Сколько вы хотите за эту машину?
– Она не продается, – ответил я.
– Вам надо отрихтовать тот бампер, – посоветовал он. – Портит весь вид.
– Как-нибудь соберусь.
– Знаете, таких машин больше не делают.
– Знаю, – сказал я. – Это классика.
– Точно, – согласился он.
Становилось все жарче. Я включил кондиционер. Он тарахтел, дребезжал и лязгал, но стало чуть прохладнее. Когда я подъехал к повороту на шоссе 74, было почти десять часов. Я включил радио и поймал последние такты слащавой аранжировки песенки «Восход, закат». Сразу после этого начались новости. Главной темой было убийство Морин Парчейз и ее дочерей.
Наконец-то это перестало быть сном.
Синтия Хьюлен была уроженкой Флориды. У нее были длинные светлые волосы и потрясающий загар, который она фанатично культивировала; не проходило и уик-энда без того, чтобы Синтия не отправилась на пляж или не вышла на катере в море. Она, бесспорно, была самой красивой во всех отделениях конторы «Саммервилл и Хоуп», ей было двадцать три года, и она ведала приемом посетителей. Мы уговаривали ее бросить эту работу и изучать право. Она уже получила степень бакалавра гуманитарных наук, обучаясь в университете Южной Флориды, и мы были готовы взять ее в фирму, как только она сдаст экзамен на адвоката. Синтия только улыбалась и отвечала: «Ну уж нет, у меня нет никакого желания снова окунаться в эту суету».
Она посмотрела на меня, как только я вошел в контору.
– Фрэнк хотел бы немедленно с вами увидеться, – сообщила она.
– Ладно. Кто-нибудь звонил?
– Мистер Галатье.
– Что ему нужно?
– Попросил напомнить вам о том, что ему назначено на двенадцать.
– Неужели я забуду? Кто-нибудь еще?
– Ваша жена. Сказала, что это не важно.
– Хорошо. Позвони Фрэнку и скажи ему, что я собираюсь принять душ и переодеться. Через пять минут буду у него. Скажи ему также, что в десять тридцать приедет Джейми.
– Как все это ужасно, – сказала Синтия.
– Да. И вот что, Син. Я думаю, все-таки лучше позвонить Галатье и сообщить ему, что не смогу с ним встретиться. Вероятно, все здесь будут возбуждены, и не надо, чтобы под ногами путался лунатик.
– Вы выиграли? – спросила Синтия.
– Нет, – ответил я.
Единственной роскошью, на которой мне удалось настоять в нашей конторе, был душ. Архитектор хотел установить его в стене между моим кабинетом и кабинетом Фрэнка, рядом с ванной, там, где проходят трубы. Но это было невозможно сделать без того, чтобы не урезать кабинет Фрэнка. Фрэнк сказал, что не возражает, когда принимают душ на работе, хотя это следовало бы делать дома, но возражает, когда его кабинет хотят урезать до размеров чулана просто для того, чтобы удовлетворить капризы потеющего спортсмена. Наш архитектор вместо этого выбрал противоположный конец коридора, поместив душевую между конференц-залом и кабинетом Карла Дженнингза – Карл только-только сдал экзамены на адвоката и поэтому не обладал никакими привилегиями. Я вошел в свой кабинет, взял смену белья и уже направился к двери, когда зазвонил телефон. Я положил все на кожаный диван напротив стола и поднял трубку.
– Да? – сказал я.
– Мистер Хоуп, это снова ваша жена, – сказала Синтия. – Вы можете поговорить?
– Хорошо, соедините, – ответил я и посмотрел на часы. Было почти десять минут одиннадцатого; Джейми будет здесь через двадцать минут, а я еще не переговорил с Фрэнком.
– Алло? – сказала Сьюзен.
– Да, Сьюзен, в чем дело?
– Ты все еще сердишься? – спросила она.
– Нет, просто спешу.
– Я сожалею о вчерашнем.
– Все о'кей, – сказал я. – Сьюзен, я действительно не могу сейчас разговаривать. Поговорим, когда я вернусь домой, ладно?
– Ты не забыл о сегодняшнем вечере, да?
– А что такое сегодня вечером?
– Открытие галереи, а потом обед у…
– Да, верно. У меня записано в календаре. Ладно, а теперь мне надо идти.
– Хорошо. Поговорим вечером.
– Прекрасно.
– Ты не знаешь, когда вернешься?
– Сьюзен, я только вошел. Я даже не…
– Хорошо, дорогой, не буду тебе мешать, – сказала она.
– Поговорим позже, – сказал я.
– Да, до свидания.
– До свидания, – попрощался я, повесил трубку и снова собрал вещи. Я как раз шел по коридору, когда из своего кабинета вышел Фрэнк.
Некоторые утверждают, что Фрэнк и я похожи. Не вижу ни малейшего сходства. Во мне шесть футов два дюйма, и вешу я сто девяносто фунтов. Фрэнк полдюйма не дотягивает до шести, а весит сто семьдесят, за которыми следит как ястреб. У нас обоих темные волосы и карие глаза, но лицо у Фрэнка более круглое, чем у меня. Фрэнк утверждает, что в мире существует только два типа лиц – поросячьи и лисьи. Однако свое круглое лицо он относит к типу лисы, а мое продолговатое – к типу поросенка. Ни в одной из категорий нет ничего обидного, утверждает он, просто они изобретены, чтобы облегчить классификацию. Фрэнк впервые рассказал мне о своей системе в октябре прошлого года. С тех пор, на кого бы я ни посмотрел, автоматически относил каждого к той или иной группе.
