Светослав Славчев - В ловушке гарпий
— А может ли кто-нибудь из вас… прийти к открытию? Маленькому, не очень важному, но постараться сохранить его в тайне от коллег?
Велчева скептически улыбается. Морщинки у глаз приходят в движение.
— Вижу, вы любитель научной фантастики! Какое открытие? Все описывается, обсуждается, протоколируется…. Коллега Дебрский, сегодня даже самая маленькая тема в науке требует усилий многих людей!
Разговор уходит в сторону, мы рассуждаем о том, что нынче науку двигают вперед коллективы и случайных открытий не бывает. Каждый шаг терпеливо подготавливается совместным трудом многих людей.
Кое с чем я соглашаюсь, а кое с чем — нет. Похоже, я неисправимый романтик и продолжаю верить в вымирающее племя ученых-одиночек. Мы не можем прийти к единому мнению с практичной, земной Велчевой. Поэтому я тороплюсь доесть свой ужин и перейти к следующему пункту.
— Доктор Велчева, позвольте деликатный вопрос. Поверьте, задаю его не из праздного любопытства.
— Задавайте.
— Была ли у доктора Манолова приятельница?
— Н-нет! — отшатывается Велчева.
Я улавливаю мгновенное колебание и пытаюсь за него ухватиться.
— Ответьте мне правду! Теперь это важно не для него, а для многих других людей! Скажите, о чем вы подумали только что?
— Я подумала… Нет, это не то! Знаете, одинокий мужчина… — она колеблется, но потом решается. — Ну, хорошо, раз настаиваете! Мне кажется, Анна Виттинг… имела на него известное влияние.
— В каком смысле?
— Как… любая красивая женщина. Но не более того, поймите меня правильно! Доктор Манолов был серьезным человеком!
Я верю ей. Странно, если бы было иначе. Однако нельзя забывать и о микрофоне в его автомобиле.
Щеки Велчевой покрываются красными пятнами. Пора переходить на другую тему.
— Последний вопрос. Как у доктора Манолова обстояли дела со здоровьем? На что-нибудь жаловался?
— Со здоровьем? — удивленно смотрит на меня Велчева. — Нет… Если только что-нибудь интеркуррентное…
Медицина полна подобных слов. Интеркуррентные, криптогенные, идиопатические… Понятия, за которыми легко спрятать незнание. И которые ничего не значат. Или, точнее, означают что-то вроде “переходные”, “скрытые”, “внутренние”. Но как бы там ни было, доктор Манолов на сердце не жаловался. Не было предвестников инфаркта, о котором намекал тот полупротокол у Ханке.
Я думаю над тем, почему в старой деревянной шкатулке не обнаружилось того, что я разыскивал. В ней не оказалось нитроглицерина — лекарства, которое каждый, кто опасается инфаркта, обязательно держит под рукой. Манолов нитроглицерина не держал.
Будем считать, что я поужинал, и — что важнее — выяснил некоторые вопросы. Велчева уже давно выпила свой антикофе. Парочка за нашим столиком продолжает шептаться, интересуются они только собой.
Мы встаем и выходим из закусочной. На площади людского гомону поубавилось. Вдоль бордюра чинно застыли припаркованные автомобили, по их лакированным спинам скользят голубые и оранжевые блики реклам.
По дороге мы беседуем на общие темы — о городе приближающейся осени. Скоро ожидаются первые заморозки. Зима здесь мягкая, но продолжительная.
Неожиданно Велчева останавливается.
— Знаете… хотелось бы спросить у вас, если можно?
— Конечно!
— Верно ли то, о чем писали газеты? Что он даже не пытался избежать столкновения с грузовиком? Видел его… и несмотря на это…
Я пытаюсь подобрать наиболее правильный тон.
— Не уверен, что он его видел.
— Потому что если это верно, — продолжает Велчева, — значит, Евгений самоубийца!
Мы шагаем и я отвечаю не сразу.
— Он не покончил жизнь самоубийством. И не был пьян — тогда, за рулем.
— Он очень любил дочь, — как будто сама к себе вслух обращается Велчева. — Он не мог покончить с собой!
На ее лицо падают красные и желтые отблески, меняя до неузнаваемости. Оно делается твердым и суровым, совсем не похожим на себя.
— Послушайте, — говорю я, — у меня к вам просьба. Завтра я должен осмотреть лабораторию доктора Манолова в институте. Но до этого я просил бы, чтобы вы оповестили о намерении повторить исследования доктора Манолова. В частности, исследования последнего месяца.
Она замедляет шаги.
— Не знаю… позволят ли.
— Почему бы и нет9 К тому же у меня есть соответствующие полномочия. Но пусть это исходит от вас, так вы здорово мне поможете!
— Хорошо, — соглашается Велчева. — Я поговорю с одним из заместителей директора. Вы когда подъедете?
— Думаю, к обеду.
У входа в пансион она останавливается и объясняет, как мне завтра найти институт. Оказывается, он находится не в центре, рядом с университетом, а в другом конце города, в районе порта.
— Не волнуйтесь! — отвечаю ей как можно сердечнее. — Такая уж у меня работа — самому находить дорогу! Спокойной ночи и до завтра!
— До завтра!
Она скрывается за дверью, а я достаю из кармана план города Рассматриваю его и раздумываю, как лучше поступить. Мне приходит в голову мысль разыскать завтра с утра неизвестного мне журналиста Брюге, но потом вспоминаю, что “Кронсхавен тиднинген” выходит по утрам. Следовательно, завтра до обеда мне вряд ли удастся застать кого-либо в редакции, они работают по ночам. Конечно, вероятность встречи с ним на рабочем месте сейчас невелика, но попытаться можно.
Я подхожу к краю тротуара и поднимаю руку, завидев приближающийся зеленый огонек такси.
РЕПОРТЕР ЙОРГЕН БРЮГЕ
“Кронсхавен тиднинген” — типичная провинциальная газета, патриархальная атмосфера которой вызывает улыбку умиления. Портье, встретивший меня у входа, служит здесь, по всему видать, уже наверное лет двадцать, здесь он окончательно и состарится, а метранпаж, с целым снопом гранок в руке и в сдвинутых на лоб очках, похож на тысячи своих собратьев во всем мире. Профессия всегда накладывает на людей отпечаток.
Остро пахнет типографской краской. Этот запах накрепко связан в моем сознании с крупными заголовками и только что появившимися на свет, еще влажными газетными листами. Передо мной длинный коридор и в его конце — лестница.
На следующем этаже вдоль всего коридора выстроились стеклянные клетушки, напоминающие пчелиные соты. В каждой из них — столы, телефоны и люди, которые нервно кричат что-то в телефоны. Ослепительно яркий свет заливает стены, увешанные заголовками и фотографиями. Кажется, будто сам воздух пропитан горячкой работы.
Я перехожу от одной клетушки к другой, пока до какой-то девицы не доходит, что мне нужен не шеф-редактор (которого постоянно кто-нибудь разыскивает!), а господин Брюге.
Мне объясняют, что господин Брюге находится в ночном кафе-клубе напротив. В это время он всегда там. На противоположной стороне улицы, в двух шагах от редакции.
Пока я проделываю обратный путь, где-то рядом начинает работать типографская машина — сначала на малых оборотах, с перебоями, а затем все быстрее и равномернее. В окнах тихо дрожат и позванивают стекла. Наступил тот момент, когда очередной номер газеты запущен в производство и возврата назад уже нету. Первые, еще влажные номера, ложатся на стол шефа, а редакторы, репортеры и корректоры вздыхают с облегчением.
Йорген Брюге тоже отдыхает. Это я понимаю, войдя в кафе-клуб, потому что других посетителей здесь нет. Длинное узкое пространство разгорожено низкими деревянными стенками на отдельные кабинеты. Вероятно, кому-то казалось, что так будет уютнее, но уютнее не стало. И вообще, этот клуб-кафе не оправдывает своего названия. У кричаще оформленного бара вертятся две девицы в подчеркнуто обтягивающих узких джинсах. Они мгновенно проходятся по мне оценивающими взглядами и отворачиваются. Правильно.
Брюге сидит в одном из кабинетов почти у самого входа, подальше от шума. Ему лет сорок. Длинное некрасивое лицо, большие залысины на лбу и толстые стекла очков, за которыми глаза кажутся несоразмерно огромными. Похоже, неглупый мужик, но какой-то угловатый. У него на столике веером разбросано с десяток фотографий, рядом — стакан кока-колы.
Я представляюсь и прошу его уделить мне несколько минут. Он рассматривает меня сквозь очки. Потом сгребает фотографии в кучу и указывает рукой на стул рядом.
— Прошу!
За это время я про себя отмечаю сомнительный цвет его напитка. И щекочущий запах дешевого бренди. Судя по подчеркнуто точным и слегка замедленным движениям Брюге, это третий или четвертый стакан подобного пойла.
Я сажусь и мгновенно рядом вырастает бармен. Он оправляется, не желаю ли я чего-нибудь.
Я прошу принести стакан кока-колы. Бармен вопросительно смотрит на Брюге, пытаясь понять ситуацию: какой кока-колы мне нужно? Не дождавшись уточнения, он отходит.
Брюге несколько секунд изучает меня и затем без особого энтузиазма вопрошает:
