Барбара Майклз - И скоро день
На ее холодном лице не отразилось никаких чувств, голос не смягчился, когда она мне все это рассказывала. У меня никак не укладывалось в голове такое хладнокровие, а может, равнодушие, если учесть, что эта женщина заменила ребенку мать. Насколько я поняла, Барт был ей скорее сыном, чем внуком. Положение, которое он занимал в этом доме и на которое я ни в коем случае не собиралась претендовать, было мне совершенно непонятно; у меня возникали все новые и новые вопросы. Но сейчас я была не в состоянии выяснять все интересующие меня подробности. Мною овладела ужасная слабость. С трудом я поднялась на ноги, надеясь, что мне удастся выбраться из этого негостеприимного дома до того, как я потеряю сознание.
— Благодарю вас, мне очень жаль, что я позволила себе отвлекать вас от ваших дел. До свидания.
Она неожиданно быстро встала и подошла ко мне. Крепко сжав мое плечо, графиня остановила меня.
— Подождите, — повторила она. — Подождите. Гражданская церемония, но ведь... Разве это возможно? Вы явились сюда для того, чтобы... Скажите мне правду. Вы беременны?
Я поняла вопрос, хотя в моем воспаленном мозгу мысли уже начали путаться, а звуки сливаться в непрерывный барабанный бой. Ответ, однако, не требовал от меня особой ясности сознания или пространных объяснений. Надо было произнести всего одно-единственное слово из двух букв, но я не сделала этого. В серых глазах графини отразилось нечто такое, словно неясный образ появился в пыльном Зазеркалье. Однако не поэтому я не сказала ей правды. Я ощутила неосознанную жестокость, исходящую от этой женщины. Если бы я была суеверна... Но я никогда не поддавалась этому чувству.
Спустя несколько минут я лежала в кровати, которая своими размерами напоминала футбольное поле, в комнате, больше всего похожей на великолепный бальный зал. На мне была надета одна из шелковых ночных сорочек графини. Сама же графиня находилась рядом, гладя меня по голове, в то время как я не могла пошевелиться от навалившейся на меня слабости.
* * *Некоторые болезни окутаны своего рода романтизмом — чахотка, например. Практически все лучшие трагические героини были больны чахоткой. Многие из них в конце концов умирали. И наоборот, есть заболевания, в которых присутствует доля комизма. Некоторые люди всегда стараются подшучивать над своими слабостями. Если бы я растянула лодыжку или на меня напала собака, если бы я не могла двигаться или была без сознания, мне бы еще было понятно, почему меня держат в этой роскошной комнате. Но пока она больше напоминала мне тюремную камеру, как в лучших традициях романтических произведений. Ситуация, в которой я оказалась, бесила меня. Даже если бы я действительно страдала от так называемых утренних недомоганий, мое «интересное положение», в которое поверила графиня, позволяло мне это. В моем плохом самочувствии не было ничего романтического, вызывающего или требующего внимания со стороны окружающих. Я была готова к тому, что это может случиться, я знала, чем оно вызвано, и в этом не было ничего забавного. Беспокойство о чувстве собственного достоинства и о соблюдении хороших манер испарилось из моей головы. Мне хотелось, чтобы меня оставили в покое, хотелось лежать в полном одиночестве, чтобы я могла умереть с миром.
Все наконец покинули меня после того, как заставили проглотить несколько кусочков отвратительного вещества, с виду походившего на мел и даже по вкусу напоминавшего его, а может, это и был мел. Однако я не умерла, а всего лишь заснула: когда же проснулась, то почувствовала себя гораздо лучше.
Конечно, комната, в которой я спала, была не бальным залом, но все равно казалась мне огромной, раза в четыре больше гостиной в доме Малоунов. На окнах висели тяжелые портьеры густого зеленого цвета, такого же насыщенного тона были и занавеси в изголовье кровати. Рядом находилась одна-единственная лампа. В комнате было темно, как в полночь, но на полу я заметила тонкий лучик света, по которому определила, что проспала я не так долго.
Получая несказанное удовольствие от того, что все признаки слабости и недомогания исчезли, я продолжала лежать в постели. Затем я поняла всю чудовищность своего поведения. Комната, где я нахожусь, сорочка, которая на мне надета, кровать, в которой я лежу, — все это я получила, сказав неправду. Скорее всего, это была самая лучшая спальня в доме. Графиня вряд ли стала бы разыгрывать из себя доброго самаритянина только потому, что я плохо себя почувствована. Пообщавшись с ней, я поняла, что она не замедлит выставить меня за дверь, если усомнится в причине моего заболевания или решит, что я намеренно мистифицирую ее. Моему поведению не могло быть никаких извинений. Даже сестра Урсула при всей ее доброте не простила бы мне подобную выходку.
Я тяжело вздохнула и громко застонала.
— О Боже!
Тонкий лучик света стал медленно расширяться. Он исходил не от окна, как я предполагала, а тянулся от двери. Робкий голос негромко произнес:
— Ты собираешься умереть?
Это было первое свидетельство того, что в доме имеется кто-то, кому я не безразлична, кого хоть немного интересует мое самочувствие. Конечно, я узнала этот голос.
— Входи, — проскрипела я.
Он проскользнул в комнату, как ужик, закрыл за собой дверь и приблизился к кровати.
— Я слышал, — прошептал Пит. — Они послали меня в мою комнату, но я все слышал. Ты помираешь?
— Умираешь, — автоматически поправила я его. — Боюсь, мне действительно было плохо.
— Умираешь.
— Извини, я не хотела поправлять тебя.
— Ничего страшного. Ты всегда можешь поправить меня, если я сделаю ошибку. Я постараюсь ничего не забыть. — Голос его неожиданно стал громче. — Я ничего не забуду!
В том, как он это сказал, мне послышался протест. Я осторожно заметила:
— Надеюсь, у тебя все прекрасно получится, ведь это так здорово — уметь разговаривать на двух языках. Давай договоримся: ты поможешь мне с итальянским, а я тебе с английским. Правда, боюсь, что тебе придется гораздо труднее со мной, чем мне.
Его личико вспыхнуло, как свечка.
— Это означает, что ты пока не собираешься уезжать отсюда?
— Ну... я полагаю, что на какое-то время мне придется задержаться здесь. До тех пор, пока я не поправлюсь.
Он тихо засмеялся: эта черта вообще показалась мне отличительным признаком семейства Морандини. Затем он неожиданно помрачнел.
— Это значит, — осторожно заметил он, — у тебя что-то болит?
— Да.
— Это все из-за меня.
— Ты имеешь в виду футбольный мяч? — засмеялась я. — О, конечно, нет. Пит, футбольный мяч здесь совершенно ни при чем. Хорошим вратарем я была бы, если бы один удар мяча мог вывести меня из строя. Да мои братья просто не стали бы со мной играть, если бы после каждого удара меня приходилось бы укладывать в постель.
— Расскажи мне о своих братьях. Где они играли?
Мне пришлось признаться ему, что братья не играли ни в одной из известных команд. Это был удар для мальчика, но Пит воспринял его достойно. Мы с ним оживленно обсуждали игры и игроков последних лет, когда дверь неожиданно, без всякого стука, распахнулась. Он заметно вздрогнул, одна рука его напряглась, как будто он собрался отразить удар.
В дверях стояла та самая женщина, которая привела его в комнату во время нашей беседы с графиней. Именно она помогла мне добраться до постели, когда мне стало совсем плохо. Графиня называла ее Эмилией.
Она потянулась к выключателю, и комнату залили потоки света, который отражался от светлого потолка. Мальчик сидел на самом краешке моей кровати. Он попытался было юркнуть в спасительную темноту портьер, но женщина успела заметить его. Она произнесла несколько фраз с тем же неприятным акцентом, с каким разговаривал тот отвратительный привратник.
— Она велела мне слезть с кровати, — прошептал мне Пит. — Она говорит, что мне не следует находиться здесь.
— Скажи ей, что мне хочется, чтобы ты остался.
Когда он перевел ей мою просьбу, взгляд женщины потемнел. Ее густых бровей, похоже, никогда не касались щипчики. А волосы были такие длинные, что на самых кончиках они начинали завиваться, их цвет напоминал мне усики различных насекомых. Затем она повернулась и отправилась куда-то в глубь дома, оставив при этом дверь распахнутой.
Тяжело вздохнув, мальчик сполз с кровати.
— Она отправилась за графиней. Мне придется уйти.
Я даже не попыталась остановить его, потому что вновь почувствовала недомогание.
— Возвращайся, если хочешь, попозже. Ты придешь, Пит?
— Тебе хочется, чтобы я вернулся?
— Ты даже не представляешь, как мне этого хочется. Пожалуйста.
— О'кей. — Разговаривая со мной, он продвигался по направлению к двери. — Если я не смогу прийти, значит, они заперли меня.
Он услышал приближающиеся шаги намного раньше меня и моментально исчез за дверью.
