Леонид Самофалов - Звездочёт
Преступники, которых на участке оказалось больше, нежели он думал, имели и огнестрельное оружие. Главенствовал над всеми некто Ашик Асланов, человек умеренной силы, отличавшийся и дерзостью, и жестокостью. Нередко при угоне овец или лошадей бандиты убивали чабанов, тех, кто осмеливался оказать сопротивление.
У Асланова был конь по кличке Тигр, ни один скакун в округе не мог тягаться с ним в быстроте бега. Буграев получил коня по кличке Марс; старшина Юзеев, завхоз, сказал ему: ты, дескать, получил лучшего коня в районе.
Марс и впрямь был хороший конь, умный и послушный. Зимой бураны заметали тракт и проселки, снегоочистительной техники не было, не было даже тех столбов буквой А, по которым можно было бы определиться. И в непогоду, особенно ночами, Кузьма несколько раз сбивался с дороги. Тогда он отпускал поводья, и Марс сам находил путь.
Да, это был конь!
Молодого участкового неоднократно подстерегали в колках и овражках, открывали стрельбу. Марс не шарахался и не нес куда попало, но послушно выполнял то, что от него требовалось. Надо залечь – ложился, надо идти на прорыв – мчал на огонь. Кузьма поддерживал со старшиной Юзеевым самые трогательные отношения: от него зависело, сколько перепадет Марсу сена и сколько овса.
От засад на участкового бандиты скоро отказались: дорого они им стоили, эти засады. Лейтенант милиции стрелял из «ТТ» без промаха, бил на звук и на вспышки выстрелов. Круг приспешников Асланова неотвратимо сужался, наконец пришло время, когда главарь остался в одиночестве.
Казалось бы, самое время уйти ему из этих мест навсегда, затаиться, поменять личину. Нет, он крутился на участке, словно вызов бросил судьбе и заодно, естественно, Буграеву: ну, мол, кто кого? Не раз и на виду был, и Кузьма пытался его настичь – н-нет! При всех своих достоинствах Марс уступал Тигру в скачке, он, кстати, и возрастом был старше.
Кузьма наконец понял, что таким манером Асланова не взять. Его надо было брать врасплох, внезапно.
Однажды, выслеживая его, оказался Кузьма в селе Галябы. Холодно было по-осеннему, а тут еще и дождь пошел. И заскочил лейтенант в дом колхозника, у которого дочь Валя на всю округу красотой славилась. Лейтенанта угостили чаем, но на вопросы об Асланове отвечали крайне осторожно. Боялись, понял он, запугал их бандит.
Неожиданно Валя, улучив минутку, шепнула гостю: «На лошади вы к нему не подберетесь. У него Тигр как увидит лошадь, сразу ржать начинает, сигнал подает». «Та-ак! – протянул Кузьма, – А если машину увидит?» Девушка пожала плечами: чего, мол, не знаю, того не знаю.
Через день, разглядывая в бинокль колки, участковый заметил на опушке привязанного Тигра. Он не стал спешить, хотя и рисковал, дождался следующего утра и опять углядел коня на том же месте…
Директор недавно созданного совхоза «Уралец» подивился просьбе участкового дать ему ненадолго грузовик ГАЗ-51. «А шофер нужен?» – спросил. Кузьма отказался: рисковать жизнью другого человека он не мог.
Рано-рано утром, осторожно маневрируя, стал он приближаться к колку, где отрыл себе землянку Асланов. Очутившись на уклоне, выключил зажигание. Земля уже подмерзла, в воздухе мельтешили снежинки, приплясывали у ветрового стекла. Машина беззвучно надвигалась на Тигра и едва приметный, покрытый дерном холмик. Конь не выдержал и – хотя с опозданием – заржал.
Они выскочили одновременно: Кузьма из кабины с «ТТ», Асланов из землянки с револьвером.
– Бросай игрушку, Асланов! – крикнул лейтенант. – Я стреляю лучше тебя, и ты это знаешь!
Бандит с силой швырнул оружие на землю, упал ничком и зарылся лицом в сухие листья…
Весть о поимке Асланова мгновенно распространилась по округе.
На обратном пути из райцентра Кузьма дал хороший крюк по степи и заехал в Галябы. Когда вошел в дом, где жила Валя, и ей самой, и родителям ее стало, в общем-то, ясно, зачем он вошел. Со свадьбой не затягивали, приурочили к Новому году.
Трех дочерей подарила ему Валя. Для него она и по сей день осталась такой же, какой увидел он ее впервые; между прочим, со стороны глядя, он недалек от истины. Дочери выросли, выучились, замуж повыходили, у всех дети растут – одни девочки. Лишь Аннушка, младшая, родила наконец мальчика. Мудрено ли, что вся родня на Русланчика не надышится.
А Валя и теперь уверяет: не случайно он тогда именно в ее дом зашел от дождя прятаться. Кузьма Николаевич настаивает: случайно. Дескать, не сыпанул бы дождь, я и проехал бы мимо. «Глупости! – говорит Валя. – Застрял бы!»
«Москвич» грелся на солнце, и Кузьма Николаевич переставил его в тень магазина. Детвора по-прежнему гоняла в луже какую-то живность, среди дружков и Митя.
Мать его копалась на приусадебном участке: то ли полола, то ли окучивала грядки. Кузьма Николаевич приблизился к пряслу и окликнул ее:
– Вера, а, Вер.
Она разогнулась и пошла, поправляя на ходу косынку, к участковому. Он подумал, что по красоте она и Вале не уступит. Как и Валя, эта молодая женщина никогда не знала косметики, – кожа на ее лице была чистая и свежая, румянец свой, естественный, а глаза прямо-таки излучали голубизну; эти глаза Митя и унаследовал.
– Нужна, Кузьма Николаевич? – спросила Замилова, чуточку смущаясь, ибо не могла же не заметить, что ее рассматривают.
– Не то слово. Век бы не расставался.
– Да что вы! – И расхохоталась.
– Опять не верят! – вроде бы обиделся он. – Ну, женщины! Соврешь – поверят мигом, правду скажешь – хохот.
– Вы уж лучше ничего не говорите, – сказала Вера с улыбкой. – С Валентиной Степановной у нас еще никто не сравнился. Она вон даже и сырники печет как никто. Митя мне рассказывает, а сам облизывается.
– Ну-у, сырники, – и пренебрежительно махнул рукой. – Приходи, сам научу.
Вера пуще хохотать. А ему и впрямь нравилось, как она смеется.
– Ой! – произнесла вдруг Вера, спохватываясь. – Чего это я, дура, веселюсь? У вас же неприятность.
– Какая там неприятность! – залихватски продолжал Буграев. – Пустяки. Ты мне лучше скажи, когда встаешь к утренней дойке, в каком часу?
– В три. А что?
– Да так просто. А из дому когда выходишь?
– В половине четвертого.
– Сегодня, когда встала, свет включила?
– Да, а он не горит. Пришлось огарок искать да засвечивать. Провозилась…
– Ну, коли провозилась, то и вышла попозже. Так?
– Минут на пять всего.
– Тебе через тракт переходить. Ты, конечно, по привычке огляделась.
– Откуда вы знаете?
– Да я сам всегда так делаю. Знаю, что и нет никого, не слыхать и не видать, а привычка сильнее. И ты, значит, огляделась, а еще темно, еще только-только темень в синь перешла, и вокруг никого нет.
– Боюсь сказать, – оробела Вера. – Еще совру, а вам только лишние мысли.
– Ничего, смелее!
– Да еще пар от лужи поднимался и через дорогу полз. И мне показалось, что от Калмыковых мужчина какой-то на велосипеде отъехал и пропал. В каком-то колпаке…
– О бог ты мой! Даже в колпаке! И точно мужчина?
– Ну могу же я мужчину от женщины отличить!
– Так ведь темно было и пар этот…
– Ну все равно! Вы же в темноте меня с Борисом не спутаете.
– Ни в коем случае! Как можно? Скажи, Верунь, а тебе не показалось, что ты его знаешь или где-то раньше видела?
– Да что вы, не видела я его! В колпаке-то?
– Ладно, молчу. Ну, а свет ты еще раз пробовала включить?
– Вы знаете, Кузьма Николаевич, только я было выходить, а он и загорелся.
– Ишь ты! Нашел время. И через сколько же ты после этого вышла?
– Да уж когда загорелся, у меня какие-то дела объявились, минут пять или шесть я и провозилась.
Буграев прикинул: рубильник в контакты – дверь на стальную полосу – замок в петлю, ключ в карман – ногу на педаль, разгон – с разгону подъем на тракт и тут же левый поворот: в этот миг увидела его Вера. Если учесть, что он наверняка уничтожал за собой все следы, затирал возможные отпечатки на всем, к чему прикасался, то от момента включения света до появления его у дома Калмыковых так и прошло минут пять-шесть.
Он только об одном не думал – о следе своего велосипеда. Хотя, возможно, думал и о нем, однако не мог же он ехать и одновременно заметать за собой след. На тракте, он знал, след этот черта с два найдешь после первой же утренней машины, а в селе на него просто не обратят внимания. Их, следов этих, на каждом шагу. И что же, каждый исследовать? В связи с чем?
Расчет правильный. Если бы он почему-то не промчался по Октябрьской, вполне возможно, что следы на тропинке и у самой будки не шибко тебя могли бы заинтересовать, Кузьма. Ты все пытался бы найти след обуви, которого пока нигде не обнаружил. На нем, что, действительно были войлочные тапочки?
– Ладно, Вера, – сказал он, – спасибо тебе. Когда у вас дойка?
– Еще нескоро.
– Дмитрий с тобой ходит?
– Когда как. Если погода как сегодня, тут играет.
– Сегодня он пускай со мной покатается. Не волнуйся, у меня дети не пропадают. Если к вечеру не завезу, сами заходите.
