Владимир Печенкин - «Мустанг» против «Коломбины», или Провинциальная мафийка
Наверно, Иван очень благодарен был теще, что она захворала. Оказавшись без надзора, он первым делом поставил брагу в пятилитровой бутыли, на что извел семейный паек сахара и дефицитные дрожжи, хранимые Надькой к лету на квас. Брага, заботливо укрытая телогрейкой возле батареи отопления, ходила бодро, и хозяин по вечерам, припадая ухом, с улыбкой внимал шипящим звукам брожения. Терпения хватило аж на два дня. На третий после работы состоялась дегустация. И терпение вознаградилось: после трех стаканов появилось у Ивана неудержимое человеколюбие, тяга к задушевному общению, хотелось кого-то уважать и чтоб его уважали, обнимали, благодарили. Иван посидел-посидел над стаканом, заскучал вконец, оделся и поволокся на улицу искать родственную душу.
Имея в активе четыре с лишним литра браги, найти в Шиханске лучшего друга можно и среди ночи. Не прошло и получаса, как обнараужились аж три родственных души, два парня и молодая девка, все свои в доску. Общий интерес возник на почве воспоминаний: оба новых знакомых судились в том же райсуде, «тянули срока» в местной колонии. Дабы продлить общение, Сахарков пригласил друзей к себе на квартиру. Они тоже высоко оценили качество браги, зауважали ее творца, а деваха, выпив стакан, поцеловала Ванечку, чем навек покорила сердце «вставшего на путь». Сахарков так растрогался, что прослезился, вылакал еще два стакана и уснул.
Пробудился от крика вернувшейся поутру Надьки. Башка разламывалась… И сперва его опечалило только то, что в бутыли осталась одна бурая гуща. Но головная боль усугубилась еще и тошнотой, когда дошли до сознания Надькины громкие вопросы. Куда делись дрожжи и сахар, ей ясно. А где магнитофон «Аэлита» с кассетами? Где импортный женский плащ? Где куртка Ивана, почти не ношенная? А туфли на высоком где? Иван не знал, куда оно все девалось. Испив два ковша холодной воды, он бежал от женина допроса на работу. Там мастер тоже матюкнул за опоздание. Жена грозит разводом, мастер – жалобой в спецкомендатуру, вместо новой куртки осталась ватная старая телага, облитая бражной гущей…
Сам Сахарков этот очередной подвох судьбы перенес бы молча. Но Надька побежала в милицию, настрочила заявление. Вот и пришлось Сахаркову на пару с сыскарем Мельниковым гулять весь вечер по улице Учительской. На черта бы сдались Ивану такие гуляния, но куда деться? Дома Надька заест. В спецкомендатуре лучше, но жена и там накапала, воспитывать начнут. Чтобы отдалить вечернюю накачку, Иван клялся Мельникову, что вчерашние сображники живут где-то поблизости, что он, Сахарков, и раньше встречал их на улице Учительской, а то неужели связался бы совсем уж с незнакомыми. Но воры на вечерний променад не вышли. И около полуночи Мельников препроводил потерпевшего в комендатуру, жалея о напрасно потраченном вечере. Конечно, можно было послать с Сахарковым кого-нибудь из сотрудников отдела. Но начальника УРа Мельникова «пьяные» происшествия задевали за живое.
Было пацану Мишуньке Мельникову двенадцать лет, когда умер отец. Умер в больнице, от раны. Не на работе травма, не в Афганистане пуля – ударил ножом в спину пьяный сопляк, почти мальчишка. Не сумел, не захотел шахтер Сергей Иванович Мельников обойти стороной, когда шестеро юнцов на улице прилюдно, с похабными выкриками жестоко избивали двоих. Словом не образумить наглую стаю. Одного отбросил Сергей Иванович, другого уронил наземь, третий отбежал прочь, а четвертый подскочил сзади и ножом… Так бессмысленно Миша лишился отца, а убийца свободы. Впрочем, суд не признал того юнца убийцей: умер-то Сергей Иванович в больнице, промучившись еще несколько предсмертных часов, и по закону это уже не убийство, а всего лишь «тяжкие телесные повреждения», и, учитывая, что подсудимый считается несовершеннолетним, что под судом второй раз, что его мать представила суду хорошие характеристики с места жительства… В общем, тот подлец через два года вышел на свободу и вскоре сел за новое преступление. Семиклассник Миша Мельников в школьной мастерской тайком изготовил из обломка ленточной пилы нож. Получилось мало похожее на холодное оружие, но мальчик ярко представлял, как, дождавшись освобождения убийцы, подойдет и ударит самодельным клинком в грудь, прямо в сердце. Это будет честный удар, месть за отца, за ранние седины матери. Это будет справедливая кара за подлость.
Но Миша-десятиклассник уже понимал: для мести мало иметь нож, еще надо иметь решимость вонзить его в человека, пусть и подонка, но все же человека. И будет ли это справедливым наказанием – внезапная, мгновенная смерть за несколько часов предсмертной муки отца, за пожизненное горе семьи Мельниковых?
Тот нелепый нож изоржавел, исполняя обязанность скребка по хозяйственным надобностям. А у офицера милиции Мельникова навсегда осталось личное, особое отношение к «пьяной» преступности, будь это изуверская жестокость или просто глупость, ценой ли в человеческую жизнь или с утратой всего лишь магнитофона «Аэлита» и женского плаща.
7
В свете фар сеялось что-то. Снег или дождик, все ли вместе – слякоть, в общем. Оседало оно на голые ветви тополей, на зонты, пальто и шляпы редких прохожих. С утра сияло солнце, было тепло, как и подобает весной, но после полудня наволокло тучи и похолодало, а к ночи обернулся май октябрем – добрый хозяин собаку из дому не выгонит.
Человек не собака, его в любую погоду гонят из дому дела или, сильнее того, желания. Возле стоянки такси топчутся, ежатся человеческие фигуры. Ждут, мокнут. Мимо с угрюмым рычанием проходят тяжелые грузовики к заводу или от завода, проезжают служебные пустые автобусы и «рафики», личные легковушки поднимают из луж веера брызг. Изредка частник-«извозчик» остановится, возьмет пассажира и умчится в темноту улицы Дзержинского или Мичурина.
Николай Зворыкин, не сбавляя скорости, наметанным глазом оценил четыре фигуры, обрисованные слабым светом из окон: баба с сумками, мужик с тросточкой, инвалидного вида, молодежная парочка. Все – дешевая клиентура. Езды ка рубль, оплата по счетчику, пятак сдачи ждать будут – этак и на план не наездишь. Зворыкин проехал мимо.
Светофор у перекрестка мигал одним желтым, путь был свободен, но Зворыкин остановился. Справа кинотеатр «Россия». Возле него пусто. Лишь под колоннами центрального входа резвится группка долговязых подростков, испуская крики, смехи, сигаретные дымы. На стоянке ждут кого-то два старых «Москвича». Зворыкин подумал, поозирался и выехал к стоянке, припарковался в сторонке от «Москвичей». Выключил фары, устроился поудобнее. Устал он, Коля Зворыкин. С шести утра за баранкой. Можно бы и в гараж. Но под сиденьем остались непроданными две бутылки «Русской», не везти же их обратно. Здесь, если подождать конца последнего сеанса, покупатели найдутся. Да и во всем микрорайоне известно, куда бежать, если ночью выпить приспичит.
Лучше бы промышлять у железнодорожного вокзала, там место бойкое. Но за бойким местом и милиция пуще приглядывает. Сегодня вечером Зворыкин привозил пассажира к электричке и сразу понял: шерстит бомбежников бригада ОБХСС. Самих оперативников не видать, они тоже парни ушлые. Нету и всегдашних водочных барыг, а уж они опасность чуют, есть у них в милиции кто-то свой. Не успел пассажир выйти из такси, как к Зворыкину двое подскочили: «Шеф, есть пузырь?» Пришлось помотать головой, хотя под сиденьем… Штраф – не велик расход, да мороки много: покатит милиция «телегу» в таксопарк, начальство вызовет на ковер «снимать стружку» за неосторожность – кому это надо? Зворыкин уже нарвался зимой, попутал его капитан Калитин из ОБХСС, чуть не перевели в слесаря на два месяца. Так что сегодня рванул Зворыкин от вокзала без калыма.
Возле «России» бомбить тоже не следовало. Ходит слух среди таксистов, мол, можно тут так вляпаться, что милиция покажется родной мамой. Зворыкин обычно бомбил на ходу, не искал клиентов, его сам клиент останавливал понятной каждому комбинацией растопыренных пальцев. Только иногда Коля с устатку парковался где-нибудь и ждал. Так случилось в начале марта здесь, у «России». Так же вот подрулил на стоянку, расслабился, глаза закрыл. Правая дверца вдруг настежь, мягкий баритон спросил:
– Друг, бутылочка имеется?
Наш, отечественный, продавец дефицита не склонен отвечать покупателю вот так сразу, он его поманежит, поглядит еще, стоит ли вообще тратить слово, и если это в магазине, то процедит сквозь зубы: «Все на витрине, ослеп, что ли», а коль барыжит из-под полы, тогда обязательно выдержит многозначительную паузу. Зворыкин приоткрыл один глаз, увидел коричневую болоньевую куртку, руку в черной кожаной перчатке. Помедлил, сколько посчитал нужным, и томно промолвил:
– Садись.
– Сядем, когда посадят. Есть или нету?
– Да есть, есть, садись.
Тут мягкий баритон бросил жесткие слова:
– Так вот, друг, чтобы не было, ты понял? В другом месте бомби, здесь чтоб тобой и не пахло. Пока добром предупреждаю. Еще увижу, не обижайся.
