Фридрих Незнанский - Черная ночь Назрани

— Где оно находится?

— На Первомайской улице. Знаешь здесь такую?

— Нет.

— Сейчас приедет человек на машине, он покажет. Или объяснит.

Через несколько минут возле них остановилась серая «Волга» 24-й модели. Старенькая, а выглядит пристойно, ржавчиной не побита. Из нее вышел моложавый высокий человек в очках в модной оправе. Он был одет в безупречный костюм песочного цвета, светло-голубую рубашку с галстуком. На вид нечто среднее между скромным научным сотрудником и преуспевающим адвокатом. Представились и обменялись рукопожатиями, Тавасиев выразил соболезнование по поводу гибели Заура Борисовича.

— Вы не знаете, когда состоятся похороны?

— Сегодня в четыре.

— И до этого времени, и потом буду в вашем полном распоряжении. Жду указаний.

Турецкий обрисовал общую картину — что уже удалось узнать, что желательно выяснить, после чего инициатива перешла к Руслану Сосланбековичу.

— Предлагаю следующий маршрут, — сказал он. — Сначала, Виктор, завезем вас на Первомайскую улицу, в отделение ГАИ, где и оставим. Дальше поедем к Аштрекову, оттуда к Базоркину и на обратном пути можем взять вас. Вы ведь пойдете на похороны Бритаева?

— Обязательно. Раз это такой замечательный человек.

— Тогда дожидайтесь нас возле ГАИ. Не думаю, что визит туда займет много времени. Так вы потом перекусите, прогуляйтесь по городу, а часам к трем мы подъедем.

— Кстати о перекусить, — вставил Турецкий, протягивая Виктору деньги. — Может, у тебя не на что. А между прочим, я еще не расплатился за доставку.

Тот замялся:

— Уж не знаю, брать ли. Ведь вы теперь не просто пассажир. Мы уже немножечко знакомы.

— Бери, бери, — настаивал Александр Борисович. — Только желательно как с пассажира. Как знакомый я должен оплатить половину стоимости машины. Вместе же потеряли.

Через десять минут, оставив Виктора в ГАИ, Тавасиев и Турецкий ехали дальше.

— То, что произошло сегодня ночью, просто уму непостижимо, кошмар, — говорил Тавасиев. — Я живу рядом со зданием погранотряда. Бой происходил, можно сказать, у меня на глазах. Столько убитых, столько раненых. Особенно много погибших среди милиционеров. Ясное дело — они на посту, при исполнении. Но Заур Борисович…

— Вы с ним давно знакомы?

— Нет. Узнал его, когда меня арестовали. До этого я ни с кем из прокуратуры не общался. А тут вдруг из-за сфальсифицированных документов подвергся таким строгим мерам, собираются возбудить уголовное дело. Раньше мне всегда казалось, что люди, работающие в силовых органах, один страшнее другого. Чувство, воспитанное и историей, и литературой, и рассказами очевидцев. Допросы, конвой, камера. Разве может арестованный вырваться оттуда?.. И вот поведение Заура Борисовича совершенно изменило мои взгляды. Рядом с ним я чувствовал себя обычным человеком. Не подозреваемым, не гонимым — нормальным. И в нем я видел не противника, а союзника. То есть он не угнетатель, я не жертва. Мы — ровня. Такое чувство дорогого стоит.

— Приходилось слышать — у него много врагов?

— Думаю, у всех прокурорских работников врагов тут выше крыши. Усердно культивируемая клановость. У каждого осужденного неисчислимое количество родственников. Наверняка многие имели зуб на Бритаева.

— Чеченцы тоже?

— Вы имеете в виду ночных захватчиков? Так ведь там были не только чеченцы. Люди слышали и русскую речь, и ингушскую, и чеченскую, и грузинскую, и арабскую. Вавилонское столпотворение. Люди склоняются к тому, что без масок были чеченцы. Чего ради им таиться?! А в масках — наши, назранцы. Ночью разбойничали, к утру разошлись по домам. Никто их не узнал, лиц не видели.

Турецкий помолчал.

— Получается, операция была тщательно подготовлена, — сказал он после паузы. — Скоординировать действия такого количества людей ох как непросто. Если же участвовали местные жители, значит, один из организаторов постоянно живет здесь.

— Наверное, его уже ищут.

— Наверное.

Глава 9

ОГРАБЛЕНИЕ СТУДИИ ЗВУКОЗАПИСИ

Все сотрудники республиканского МВД знали про излюбленный прием генерала Цаголова, который тот считал своей фирменной находкой. Когда на работу в Управление уголовного розыска поступал новый сотрудник, Эдуард Бесланович для начала велел ему ознакомиться с несколькими «глухарями» — прекращенными или приостановленными делами. Он считал, что свежим, «незамыленным», по его выражению, взглядом можно найти новые зацепки, упущенные в процессе рутинной работы предыдущими следователями. Если вдруг найдутся, приостановленное дело можно продолжить и довести до победного конца. Такое в его практике случалось, и всякий раз Цаголов был доволен — пусть поздно, но возмездие настигло преступника. Лучше поздно, чем никогда.

Нечто похожее на удачу забрезжило и в этот раз, когда в Управление уголовного розыска перевелся из Петербурга капитан Юрий Алексеевич Захарин. По настоянию и. о. министра новый старший оперуполномоченный затребовал из архива несколько последних «глухарей» и принялся их штудировать. К его радости, приятно же на новом месте сразу зарекомендовать себя эдаким Шерлоком Холмсом, один «висяк» показался достойным внимания. Во всяком случае, это гораздо интересней криминальных абортов, которые пытался навесить на него начальник управления.

Весной этого года была ограблена студия звукозаписи «Альянс». Связав пожилого охранника, залепив ему рот и глаза скотчем, грабители вскрыли стоявший в директорском кабинете сейф, похитив оттуда внушительную для студии сумму — восемьдесят четыре тысячи рублей. Об этом заявил в милицию директор «Альянса» Артур Абдулович Джангиров.

Студия государственная, не частная. Собственной бухгалтерии у «Альянса» нет, поэтому деньги по мере накопления сдавали в головной офис, а до того времени держали наличные в сейфе, ключ от которого был только у директора. Из протокола осмотра места происшествия явствовало, что сейф был взломан, денег в нем не оказалось. Грабителей найти не удалось, поэтому предварительное следствие было приостановлено.

Захарина насторожила сумма — восемьдесят четыре тысячи. Не сама по себе, конечно. Дело в том, что такое же количество денег было связано с именем одного погибшего человека, лично которого он не знал, но о котором за короткое время успел много услышать.

В апреле этого года, незадолго до приезда Юрия Алексеевича в Назрань, покончил с собой начальник местного СИЗО майор Хохряков. Он работал там еще с ельцинских времен, когда СИЗО подчинялись МВД, а не Минюсту, как сейчас. Сотрудники министерства любили этого скромного человека, и его самоубийство обсуждалось на все лады. Поговаривали, что виной всему взятка в восемьдесят четыре тысячи рублей, которую Павел Петрович получил за то, что способствовал побегу из СИЗО чеченца, отправившего из Ингушетии в Москву добытое хитрым нелегальным путем китайское замороженное мясо. Ко всему прочему это куриное мясо было заражено так называемым «птичьим гриппом».

Самоубийством начальника СИЗО занималась прокуратура. Захарин попытался узнать, каким образом в министерстве пронюхали про сумму в восемьдесят четыре тысячи. Многие слышал о ней, да не помнили откуда. Когда капитан упомянул об этом в разговоре с Цаголовым, генерал никак не прореагировал на замечание. Но, оказалось, запомнил: через несколько дней, когда к нему приезжал по делам министр юстиции, Эдуард Бесланович вызвал Захарина и, представив его гостю, сказал:

— Вам будет интересно послушать. Я напомнил Идрису Магометовичу про Хохрякова. Оказывается, он накануне самоубийства майора получил анонимное письмо.

— Причем оно прибыло не по почте, а кто-то подбросил домой, — подтвердил министр. — Там было написано, что одна преступная группировка заплатила Хохрякову восемьдесят четыре тысячи, и за это он выпустил из СИЗО какого-то суперопасного боевика.

Если понадобятся доказательства, у них есть видеокассета, на которой записан момент передачи денег. Кстати, шантажисты набивали себе цену — выпущенный молокосос был не боевиком, а обычным аферистом, который продал партию зараженного мяса.

— Его потом задержали? — спросил Захарин.

Министр досадливо махнул рукой:

— И след простыл. Скрылся в Турции. Но сейчас речь о другом. Я взял письмо с собой, чтобы показать Хохрякову, и не успел — в тот день он застрелился у себя в кабинете. Письмо же с тех пор так и лежит у меня дома. Я не показывал его ни одному человеку. Разумеется, чтобы не сыпать соль на раны, не показывал его очаровательной жене майора. Вообще, — Идрис Магометович, закуривая сигарету, сделал маленькую паузу, — такое падение Хохрякова было для всех, кто его знал, крайне удивительно. Павел Петрович не отличался скаредностью или повышенными запросами. У него все было, но не в каких-нибудь немыслимых количествах: скромная квартира, скромная машина, жена спокойно довольствовалась имеющимся, не требовала каждую неделю новое брильянтовое колье. Сын тоже не был избалован, и увлечения у него самые что ни на есть похвальные: на первом месте — компьютер, на втором — спорт, он занимается легкой атлетикой, прыжками в длину. Какая муха вдруг укусила майора! Что с ним произошло!.. Думается, ему угрожали. — Он вздохнул. — Служба такая. Ну а насчет того, что все узнали об этих восьмидесяти четырех тысячах, вы удачно подметили. У меня в министерстве об этом никто не знает. Возможно, кто-то из ваших сотрудников имеет отношение к этому делу и случайно проговорился.