Войтек Стеклач - Современный чехословацкий детектив
— Все это так глупо.
— Ты должен понять, — сказал Добеш.
Я считал про себя до ста.
— За то, что вы, мальчики, так деликатны, большое вам спасибо. Но я, кажется, еще соображаю, что к чему. Зачем было вилять?
— Ну знаешь, — обиделся Добеш, — я думал, мы с тобой старые друзья!
Бубеничек, который молча нас слушал, должно быть, здорово веселился. Старые друзья! Красиво сказано, конечно, да мы-то скорее стареющие друзья, если быть точным и честным. Наше давнишнее знакомство ровным счетом ничего не значит. Добеш играет за высшую лигу, а я в лучшем случае за область. На сегодняшний день нас объединяет только Зузана — тоже игрок высшей лиги, — а вовсе не сентиментальные воспоминания. Во всяком случае, я, общаясь с Добешем, на старую дружбу никогда не ссылался. И он это, черт возьми, отлично знал.
— Ладно, — сказал я. — Значит, в четверть седьмого пришел Колда. А что потом?
— Потом, — обиженно отозвался Бонди, — потом я ушел, потому что мне показалось неудобным…
— Ясно, — кивнул я, — ты предоставил этим двоим возможность предаться испепеляющей страсти. Но зачем он это сделал? — покрутил я головой и непроизвольно поглядел на Бубеничека.
Бубеничек отреагировал на мой взгляд как профессиональный служитель похоронного бюро, который принимает жизнь такой, какая она есть, стремясь избежать возможных ошибок, проистекающих из поисков смысла человеческого бытия. Кто знает, читалось в его исполненной фатализма гримасе.
Бонди ослабил воротничок и галстук и изрек:
— Да, такие вот дела.
— А Колда уже…
— Признался?
Добеш снова растерянно переглянулся с Бонди и пожал плечами.
— Мы там были с утра, все, — сказал он, — после обеда репетировали, а Богоуш…
— Там остался, — договорил Бонди.
Было излишне пояснять, где именно. Мне тут же отчетливо представилось лицо капитана Грешного.
— Так что, кажется, уже все ясно, — вступил наконец в разговор Бубеничек.
— Ужасно, — вздохнул Бонди, — бедная Зузана.
Наконец-то вновь прозвучало ее имя. Как будто дело было во мне или Колде! И мне показалось, что Бонди искренне произнес этот некролог. Хотя… Они же пришли с Пилатом. Королева умерла, да здравствует король! Менеджер явно намеревался заманить Милоня в осиротевшую группу Добеша. В данный момент у Пилата не было своего ансамбля. Он записывался с Влахом или Точером, а группу собирал только для заграничных турне.
— Такие вот дела. — Бубеничек поднялся первым и тем самым дал сигнал к окончанию нашей панихиды.
— Я иду домой, — объявил Добеш и с вопросительно-намекающим видом обернулся к Бонди.
— Я тоже, — кивнул Бонди, — могу тебя подвезти.
— А я-то думал, — сказал я тихо и так же тихо рассмеялся, — а я-то думал, что увяз по уши.
— Значит, мы тебя порадовали. Пока, Честмир, — попрощался в дверях Добеш. В свои заключительные слова он постарался вложить как можно больше сарказма.
— Пока, — сказал я.
— Ты тоже уходишь? — спросил Бубеничек.
— Еще нет. Я обещал Гертнеру. Он ждет меня в баре с новым шефом «Подружки».
— Со Славиком?
Дверь за Бонди и Добешем уже закрылась.
— Ты его знаешь?
Бубеничек ухмыльнулся.
— Самого-то не очень. Скорее его жену, Богунку.
— Где он ее отыскал?
— Она встречалась с…
Бубеничек закашлялся, а потом устремил невинный взгляд куда-то мне за плечо.
— Ну, конечно, еще и ты будешь щадить мои чувства, чтобы я наконец расплакался, — сказал я.
— Встречалась с Колдой, — степенно докончил вышибала, не меняя направления своего взгляда.
— Ах, вот оно что!
Тут совершенно нечему удивляться. Чему, в самом деле? Шеф «Подружки» отбил подружку у Богоуша. А Богоушек в свою очередь у меня. Все в порядке вещей. Больше я об этом не думал. Значит, Богоушек Колда. Злодей Яго. Может быть, Зузана сказала ему, что все еще любит меня. Может быть. Кто знает?
— Что ты говоришь?
— Что эта Богуна. порядочная стерва.
— Гм.
— Так ты идешь? — осторожно поинтересовался Бубеничек. — Я бы тут закрыл…
— Пошли.
Когда я вернулся в бар, то сразу обратил внимание на слегка повышенную температуру царившего в обществе веселья. Разговоры, смех, включенный на полную мощность магнитофон — пани Махачкова так и сияла. Компания крепыша и побитой девицы растворилась в толчее вокруг Пилата. Только супруги Славиковы и Том держались несколько в стороне.
— Где ты пропадал?
— Два кофе, — щелкнул пальцами начальник Тома.
Я злорадно отметил, что пани Махачкова не услышала заказа.
— Мы уж думали, что вы о нас забыли, — пропела Богунка, стерва, по словам Бубеничека. А вышибала, конечно, знал толк в таких вещах. Супруг Славик сосредоточенно вертел левую запонку и одновременно каким-то завороженным взглядом смотрел на барменшу.
— У меня был разговор с ребятами, с Добешем, — объяснил я Тому.
Том удивленно поднял брови.
— Надеюсь, ты не собираешься играть у него?
— Нет, — улыбнулся я, — не собираюсь.
Гертнер должен был понимать не хуже меня, что подобный мезальянс невозможен, даже если бы я очень захотел. Опять-таки, высшая лига — областная команда. У Добеша теперь играли только первоклассные музыканты.
— Гм, — буркнул Том и больше уже не расспрашивал. Видимо, до него дошло, о чем мы могли беседовать с Добешем. И он не хотел быть бестактным и бередить мою рану — во всяком случае, такая у него была мина. По меньшей мере у пятого за сегодняшний вечер, подсчитал я, включив в список и пани Махачкову. Одна лишь жена Томова шефа, главного редактора «Подружки», похоже, не входила в их число. Как бы то ни было, только Богунка Славикова, эта стерва, вдруг ни с того ни с сего выпалила:
— А уже известно, пан Бичовский, кто убил Зузанку?
Славик оставил в покое манжету и укоризненно сказал:
— Ну что ты, Бодя…
Я пожал плечами, а шеф Тома спросил:
— Ведь вы были ее другом, да?
Я кивнул.
— Выпьешь с нами? — предложил Том.
Пока меня не было, кто-то опорожнил мою рюмку. Пани Махачкова принесла мне джин с тоником.
— Плачу я, — сказал Славик.
— Мы будем об этом писать? — спросил Гертнер у шефа.
У меня складывалось впечатление, что они большие друзья. С чем я Тома мог только поздравить. Дружба с начальством никогда не повредит.
— Нет, — сказал Славик, — бог его знает, чем это обернется.
— Вас тоже подозревают, правда, пан Бичовский? — не унималась Богунка, и Славик послал мне извиняющийся взгляд.
— Нет, не подозревают, — произнес я медленно, — теперь уже нет.
— А я думала — да.
— Почему?
— Дело в том, что я вас знаю.
— Вот как?
— То есть знаю вашу жену. Бывшую. Геду. Сегодня утром говорила с ней.
11
Стрелки показывали половину девятого, а за окнами уже было темно. Воскресный вечер. Таблетки помогли, и я смог подняться с дивана. Как фамилия этого капитана? Грешный. Надо бы позвонить, рассказать о той магнитофонной записи. Я вспомнил, что у меня все еще отключен телефон. В животе заурчало. Я поднял было трубку, но тут же передумал. Подождет до утра, а утром позвоню ему прямо на Бартоломейскую. А сейчас… знаю, кому могу сейчас позвонить!
Я по памяти набрал номер. Никогда не запоминаю телефонных номеров, помню только свой и еще самое большее два-три. Этот был номером Геды, моей бывшей жены. Мы развелись пять лет назад. Геда на год старше меня, наша семейная жизнь длилась три года, не считая тех двух, что мы встречались до свадьбы. Когда мы познакомились, Геде было двадцать, а мне девятнадцать. Она училась на факультете журналистики и пыталась заставить меня закончить юридический. В том же, что мне это не удалось, ее вины нет. Она всегда знала, чего хочет, и вот теперь Геда — всеми уважаемый и самостоятельный редактор ежемесячника «Подружка». Так же, как и я, она осталась одна, хотя причиной нашего развода (с моей стороны) были ее частые измены. Вначале я надеялся, что все как-нибудь утрясется: ведь мы хотели ребенка. А потом Геда передумала и попросту сообщила мне, что мы духовно чужды друг другу и что она, наверное, выйдет за третьего в нашем семейном треугольнике. Вот мы и развелись, но остались друзьями (ибо Геда на этом настаивала), а тот третий, тоже опутанный семейными узами, взял да и начхал на нее, и Гедины матримониальные планы не осуществились. Еще до того, как я сошелся с Зузаной, мы с Гедой попытались было опять сблизиться. Но оба чувствовали (во всяком случае, я думаю, что оба), что это больше не имеет смысла. Короче, мы остались друзьями, поддерживая отношения скорее как брат и сестра, чем как бывшие супруги, и я, откровенно говоря, порой искал у бывшей жены сочувствия. Сочувствие, кстати, было ее специальностью. В журнале она вела рубрику девичьих сердечных страданий с метким названием «Подружка не унывает»…
