Иван Черных - Игры для патриотов
— Холодище-то какой! Идём быстрее в гостиницу.
— Не торопись. Поговорим лучше здесь.
— Что случилось? У тебя неприятности?
Он решил не открывать ей всю правду, чтобы не беспокоить.
— Пока нет. Но могут быть. Если станет известно про те сто тысяч, я не знаю, как объяснить…
— Но у нас гарантирована тайна вкладов.
— У вас, в вашем коммерческом банке, может, и гарантирована, а в нашем — нет, — сказал он жёстче, чем хотелось бы. — И не будем сейчас обсуждать эту проблему. Сможем мы завтра утром переложить деньги на твою сберкнижку?
Лариса остановилась, растерянно уставилась на него.
— Ты… Ты хочешь, чтобы у меня были неприятности? — спросила тихо после длинной паузы.
— Не говори ерунды. За то, что ты ухаживала за человеком и он заплатил тебе, никто тебя не осудит.
Лариса помотала головой.
— Если бы у него не было родственников. Ты представления не имеешь, какие это сволочи. Они раздавят меня, растопчут.
— Но и я не могу оставить твои деньги на моей сберкнижке.
— Подожди, — совсем по-детски сунула в рот пальчик Лариса. — А почему бы тебе, в случае чего, не сказать, что деньги дал тебе на сохранение Борис Борисович?
— А мне с какой стати? Друг я ему, сват? Он видел меня всего два раза, — возразил Геннадий.
— А кому известно, что два раза? Может, ты давно у него в приятелях ходил. Кстати, ты не у него покупал «Жигули»?
— Нет.
— Жаль. Но это не меняет положения дел. Борис Борисович был человеком замкнутым, ни с кем секретами не делился. А соседи видели, что ты заходил к нему со мной. Помогал мыть, переодевать — понятно, что для меня одной это было не под силу. Борис Борисович проникся к тебе доверием. Я подтвержу… Это совсем не то, что подарок девушке, неизвестно за какие заслуги.
Её довод показался ему убедительным. В случае чего можно, конечно, так объяснить.
— Но если ты настаиваешь, можно и переписать, — вдруг согласилась Лариса.
— Да, так, пожалуй, будет лучше: твои сбережения вряд ли станут проверять. А нас после этой катастрофы… сама понимаешь. Утром сходим в сберкассу, — принял решение Геннадий.
— Хорошо, милый. Но я сегодня не останусь у тебя, стирку затеяла. Бросила, когда ты позвонил. Приеду прямо к сберкассе к восьми.
— Договорились.
Он проводил её до автобусной остановки. Лариса чмокнула его в щеку.
— Спокойной ночи, милый. Не волнуйся, всё обойдётся, вот увидишь.
2Возницкий долго не мог успокоиться, когда ушёл второй пилот, расхаживал в одиночестве по кабинету, ломая голову над тем, почему этот капитанишка так дерзил ему. Такой вольности не позволяли себе не то что подчиненные, а и равные с ним по званию и положению. Не виноват и подозрение обидело его, оскорбило? Или наоборот, виноват и, чувствуя безысходность, выбрал себе метод защиты — браваду, оскорбленное достоинство? Во всяком случае, крепкий орешек, и с ним ещё придётся повозиться. Почему он не полетел? С таким давлением можно было на Луну лететь…
Если он причастен к катастрофе, то с кем связан? Понятно, что кто-то его либо подкупил, либо принудил. Кто? Надо установить все его контакты. Особенно если они были с кавказцами…
Вспомнив о своем распоряжении взять у второго пилота кровь на анализ, Возницкий позвонил в поликлинику, но дежурная медсестра сказала, что Тамара Михайловна уже ушла домой и лаборатория закрыта.
— И тут бардак! — выругался Возницкий. — Каков командир, такие и подчиненные… Не соизволила даже доложить, фифочка. Подожди, я тебя и дома разыщу, заставлю так крутиться, что тошно станет; в другой раз будешь почтительнее откоситься к начальству. — Нажал на кнопку селектора. — Парамонова ко мне!
Техник самолета, вызванный в штаб сразу после обеда, дожидался беседы с грозным полковником (весть эта сразу облетела гарнизон) в комнате дежурного и тут же явился в кабинет, где все еще расхаживал Возницкий, никак не в состоянии унять расходившиеся нервы. Полковник, не предлагая старшему лейтенанту сесть, остановился напротив и, пронзающе глядя в глаза, потребовал:
— Доложите: какие работы вы выполняли на самолёте перед вылетом? Что делали, кого видели, с кем общались? Вплоть до того, ходили ли писать или какать. Все до мельчайших подробностей.
Техник, ошарашенный такой вводной, переступил с ноги на ногу, начал неуверенно, с запинкой:
— Как и положено по инструкции… всё осмотрел, проверил.
— Что осмотрел, что проверил? Конкретно! — не сдержал полковник неудовольствия.
— Давление в шасси… тормозную систему. Осмотрел внешне… Потом со вторым пилотом занимались крепежкой ящиков с аппаратурой.
— Заправку топливом когда производили?
— Ещё накануне. Как только самолёт прилетел из Вьетнама.
— Кто утром проверял заправку?
— Бортинженер, второй пилот.
— А вы почему не проверяли?
По лицу старшего лейтенанта побежали струйки пота, хотя в кабинете было совсем не жарко. Пожал плечами.
— По инструкции положено второму пилоту. И зачем же… Мы верим друг другу. — Техник начал приходить в себя и заговорил смелее.
— Кто еще имел отношение к заправке?
— Никто.
— Когда командир экипажа, второй пилот и штурманы ушли на медосмотр, вы были у самолёта?
— Так точно.
— Кто ещё с вами оставался?
— Никого. Погрузчики аппаратуры уехали ещё раньше, как только закончили крепёжку.
— И вы никуда не отлучались до самого взлёта самолёта?
— Так точно. Да и зачем… Я всегда провожаю самолёт.
— А что вы скажете о втором пилоте? Почему он не полетел?
Техник снова пожал плечами.
— Прихворнул капитан. С кем не бывает.
— И частенько он у вас прихварывает?
— Что вы! Он мужик крепкий.
— Может, не хотел лететь в Китай? Устал?
— Вы плохо знаете наших лётчиков: их мёдом не корми, лишь бы летать.
— Ну-ну. — Полковник достал сигарету, закурил. Выпустив неторопливо струйку дыма, снова уставился в глаза техника. — А что вы думаете о катастрофе? Что могло произойти?
— Я думаю, без диверсии не обошлось, — ответил старший лейтенант без раздумий. — Отказать сразу три двигателя из-за неисправности не могли. Да и не только у нас падают. Вон в Америкке, в Италии…
— Оставим Америку и Италию. Вы сами утверждаете, что, кроме вас да экипажа, около самолёта никого не было, — возразил полковник.
— А вот тут закавыка, — окончательно успокоился техник и заговорил более уверенно. — Ночь была тёмная, дождь со снегом… Всякое могло быть. Только вот я ума не приложу, где можно было спрятать мину, чтобы вывести из строя сразу три двигателя.
— Вот тут-то и закавыка, — согласился полковник. — А как второй пилот насчет… — Полковник щёлкнул себя по горлу.
Парамонов помотал головой.
— Нормальный мужик. Порядок знает.
— Хорошо, можете быть свободны.
«Да, закавыка, — мысленно повторил Возницкий необычное словечко техника. — Если дело действительно в керосине, выходит, что только второй пилот последним соприкасался с топливными баками. Да и не мог реактив накануне или даже ночью попасть в баки — кристаллизация началась бы раньше, и кристаллы забили бы топливные фильтры при запуске двигателей… Рискнуть диверсанту пойти ночью на аэродром — тоже вызывает сомнение… И залить реактив в топливные баки голыми руками не так-то просто — не тащил же он с собой насос… А второй пилот не полетел. Давление, видите ли… Почему вел он себя так вызывающе дерзко? Слишком высокого о себе мнения?.. Мог, конечно, и компьютер дать сбой, но инженеры утверждают, что отключить сразу три двигателя он не мог… Вот и думай, ломай голову, что там произошло. А тут еще не вовремя Гайвороненко заболел, и „рентген“ его, похоже, ничего не высвечивает. А от того, как ты, полковник Возницкий, справишься с этим делом, зависит твоя карьера, светят тебе генеральские звёзды или в полковничьих погонах ходить…» Полковник посмотрел на часы. Без пятнадцати восемь. Надо поторопиться на ужин, иначе столовая закроется, а в гостинице нет даже буфета…
Холодная безвкусная котлета и мутный, пахнущий банным веником чай окончательно испортили ему настроение. Вспомнил о врачихе, так и не соизволившей доложить ему об анализе крови Кленова, хотел тут же, из столовой, позвонить ей домой, отчитать, но около телефона постоянно маячили официантки. Решил потерпеть до гостиницы, позвонит после доклада о своих безуспешных исканий генералу.
Гайвороненко лежал в постели, укутавшись двумя одеялами, но не спал, поджидал своего помощника и заместителя.
— Как самочувствие? — первым делом справился Возницкий.
— Как у бодливого козла, которому рога скрутили. Трещит голова. Вот наглотался таблеток — спасибо Тамара Михайловна принесла, — потею, а толку мало… Как у тебя?