Алексей Комов - Ушла из дома и не вернулась…
– Ну… Я не могу сегодня… Лучше завтра…
– Почему?
– Ну, мне не хотелось бы…
– Слушайте, Виктор, надо поймать преступников. Как раз тех самых, которые и вам доставили неприятности. А вы тут бормочете что-то невнятное!
– Простите меня.
Саша, прислушиваясь, невозмутимо роется в бумагах. А я уже «завожусь». Детский сад! И это потерпевший! Какая шлея ему под хвост попала? Чего он боится?
Стоп! Боится? Конечно, боится! Кого он сейчас может так опасаться, что даже не хочет прийти в уголовный розыск? Вот мы сейчас и проверим.
– Виктор, они вам позвонили?!
Не отвечает, только сопит. Кажется, в точку.
– Как вам сказать, – на том конце провода явно с трудом подбирают слова. Отвечать не хочется, и молчать нельзя. В какой-то – степени… Ну…Звонили! – решается он, в конце концов.
– Угрожали? – кажется, я впервые «колю» человека по телефону, интересная идея. И какая экономия времени.
– Сначала, да…
– Только сначала? Потом перестали? Что они оказали?
Черт бы побрал этого горе-студента! Тряпка! Тянешь из него клещам, когда ему в собственных интересах надо выкладывать мне все, как на блюдечке. Ну, самому не надо – так помоги другому, кого завтра те друзья могут пырнуть ножом.
– Они предложили мне документы и часы выкупить… За триста рублей.
Того и гляди, сейчас от страха помрет у телефона.
– Ты согласился?
– Не сразу, товарищ следователь, не сразу…
«Следователь»… Безграмотная молодежь пошла. Ладно, пусть хоть прокурором называет, лишь бы говорил.
– Значит, в конце-концов, согласился?..
– Часы-то жалко. Только они предупредили, чтобы никому не говорил.
– А ты никому и не говори. Кроме нас. Отвечай кратко и точно, где они тебе назначили встречу и во сколько?
– В четыре, у церкви, на «Парке Культуры», – выпаливает он. И тут же интересуется, – знаете?
Знаю ли я?! Это для него, который из баров не вылезает, родной город, что твоя Антарктида – край неведомый.
Церковь Николая Угодника в Хамовниках! Вот это настоящая Москва… Словно расписной ярмарочный пряник или кокетливая девчушка в солнечный день. Свежепобеленная, с яркими изразцами, ажурной звонницей и кованым шатром над входом. Стоит как игрушечка среди скучных от своей функциональности (или как там, у архитекторов?!) современных домов. И удивленно смотрит на урчащие стада автомобилей, несущихся по проспекту…
А ведь преступление совершено неподалеку. Думаю, не из лирических побуждений выбрано именно такое место встречи. Интересно, живут здесь или работают рядом? Район они, безусловно, знают хорошо. Там старые переулки с запутанными проходными дворами, в домах – подъезды-«сквозняки», три станции метро и, как пишут в отчетах, «развитая сеть наземного транспорта». Ко всему прочему, у древней церквушки редко бывает много народа. Ждущего или наоборот, подходящего – видно издалека. Есть возможность определить – один он или нет. Эти парни начинают мне все больше и больше не нравиться. На дилетантов не похожи. Но если так, то почему связываются с такими мелочами? Цепочки, часы? Нет, не сходится…
На место встречи мы приехали заранее. Сухоруков нервничает, суетится, вертит головой. Я пытаюсь по-отечески успокоить его. Но мои слова до него совершенно не доходят. Саша (я отпросил его у начальника на сегодня) присаживается к пенсионерам на лавочке. Через пять минут он там свой человек. Деловито стучит костяшками домино и, как третейский судья, решает кризисные вопросы. Просто прирожденный пенсионер. К половине четвертого появляются ребята из отделения. Мы быстро растворяемся в окружающем пространстве. На виду остается один Сухоруков. Он бестолково топчется на месте, вытирает пот, хотя сегодня скорей прохладно, чем тепло, поминутно на себе что-то одергивает, поправляет. Прямо Наташа Ростова перед первым балом. Проходя мимо, зло шепчу:
– Не суетись… Здесь мы… Ничего с тобой не случится, – он затравленно смотрит на меня. Делаю на секунду страшное лицо. Он отворачивается. Хорошо, хоть сообразил, что ничего спрашивать нельзя.
Осмотримся еще раз. Стоим как раз на повороте тротуара. Здесь начинается кривой переулок, ведущий к проходной комбината «Красная роза» и дальше, к домам, что стоят в глубине. Впереди станция метро, слева остановка троллейбусов и автобусов.
Время почти вышло. Бойцов встал, лениво направился к стендам с газетами. Подход к метро заблокирован. Остальные ребята тоже на позициях.
Откуда он появится? Приедет на этом троллейбусе, который сейчас раскрывает двери, или на такси, что подрулило к тротуару?
Три минуты опоздания. Автобусы и троллейбусы идут один за другим. Надо бы туда еще пару человек.
Пять минут опоздания. Ну что за дела? В серьезных вопросах такая расхлябанность. Я начинаю злиться.
Семь минут в минусе. От проходной комбината повалил народ. Вот дьявол, – кончается смена! Ладно, в конце концов, и нам легче укрыться в толпе.
Сухоруков вдруг забеспокоился, начал судорожно оглядываться. Заметил кого? Найдя меня взглядом, замахал руками, показывая на кого-то в потоке людей.
– Вон он… Вон, вон, – закричал он визгливо, – видите?.. Скорей!
Люди удивленно оглядываются и на него и на меня. Теперь это уже не имеет значения. Пытаюсь схватить взглядом движущийся поток.
Вот он! Парень в темном джинсовом костюме и черной рубашке. Густая шевелюра, узкое лицо. Все, что я успеваю рассмотреть, прежде, чем сорваться с места. Он бросается в сторону дворов. Мы, расталкивая толпу, – за ним. Поздно! Слишком поздно!
Вечером надо идти в «Ровесники». С Саней пойду. Все веселее. Где это мой утренний оптимизм?
17. Бармен
Кассету вставляю в видеомагнитофон, плотоядно пощелкивающий своим индикатором. Звук надо дать погромче. Включаю световую мишуру, развешанную вокруг танцподиума. Еще раз критически осматриваю прилавок стойки – все ли на месте и удобно ли расставлено, так, чтобы сразу под рукой? Бокалы, миксеры, фужеры… Поправляю бабочку. Пора. Занавес! Спектакль начинается!
Да-да, именно спектакль. Совсем по Есенину – если театр, то в кабаке, а если кабак, то с театром. Вот и у меня через вечер (мы с напарником работаем по очереди) – «Комеди франсез», «Кабуки» и лондонский «Ковент-Гарден» вместе взятые.
Два «Полета»? Секундочку… Пожалуйста… Орешков сегодня нет, могу предложить конфеты… Что вы, у нас всегда свежие… «Фанту»? Еще добавить? Как попросите… Зачем же, деньги-то ваши… А тебе, мальчик, рано даже газировку пить… Иди, иди…
…Да, театр. А кто в нем я?
Зритель? Несомненно. Причем такой, о котором мечтает любая труппа. Тонкий, вдумчивый, сопереживающий, неравнодушный.
Режиссер? Безусловно. Здесь настроение начинается с меня. Я дирижирую разношерстной толпой публики, незаметно, ненавязчиво, – но все они бессознательно подчиняются мне. И палочки у меня две. Первая – тускло искрится в бутылках с цветными этикетками. А вторая – звучит из нескольких колонок. Сменю кассету – и вместо безудержного веселья всех захлестнет волна лирически-светлой грусти.
Актер? И это тоже. Иначе не продержаться мне здесь столько лет. Я играю со всеми! Играю скромного, исполнительного, внимательного работника. Играю с директором, с завпроизводством, со строгой общественностью, которая время от времени устраивает проверки, с местным участковым, которого наш шеф за глаза презрительно зовёт «околоточный», но при каждой встрече улыбается и вкрадчивым голосом приглашает к себе в кабинет. Играю с завсегдатаями и со случайными посетителями. Несколько раз пришлось играть перед сотрудниками ОБХСС. Самая рискованная игра. Играю, но никто и ничто, кроме тягучих ликеров, пенистого шампанского, ярких сиропов да кубиков льда, не знает правил моей игры.
Что? Красиво сказано? В классических традициях? Все же школьный учитель во мне неистребим, хотя и проработал я по распределению только два года. И было это так давно…
Коньячное что-нибудь? Может быть, желаете коктейль?.. Чистый?..
Тебе, дорогой, сейчас в этом состоянии только и пить чистый. Но, хочешь корчить из себя купчика, – мешать не буду.
…Минутку, все сделаем…
Выпей-ка, милок, водочки с портвейном. Цвет – как у «Наполеона», а вкус тебе уже безразличен. Главное – «убойной силы» в этой гремучей смеси больше, чем в любом коньяке.
– Нет, нет, это наш закон – точно давать сдачу…
Теперь можно и осмотреться. Поглядеть, кто сегодня у нас в гостях и что поделывают. Веселится народ. Шикует. Половина девиц вполне могли быть моими ученицами, останься я трудиться на ниве народного просвещения. Спросил бы кто меня, я в обязательном порядке всех классных руководителей раз в неделю обязывал ходить в бары. Потом много проще выстраивать воспитательный процесс.
Вон пару столиков заняли студенты. Публика небогатая, но я их люблю. Все же сам почти шесть лет оттрубил. Если вдуматься – так действительно золотая пора.
