Галия Мавлютова - Казнить нельзя помиловать
— Да, мама, идите. До свиданья, Леонид Иваныч, — вежливо отвечаю я, стараясь произвести впечатление на окружающих и заодно сделать приятное мамуле. Ей нравится, когда я выгляжу в глазах посторонних культурным и воспитанным юношей.
— Лежи, сынок, выздоравливай.
«Гости» медленно удаляются, впереди шурует тетя Галя, за ней семенит мутхен, процессию замыкает пыхтящий Тортилла.
Видел бы кто эту троицу! Со смеху умереть можно.
Как только за процессией закрылась дверь, ко мне подсаживается — кто бы мог подумать — сама Юлия Валентиновна! Она выпорхнула откуда-то из воздуха, я не понял, откуда она взялась.
— Я спряталась у твоего соседа, попросила одного больного, чтобы он сделал вид, что я его посетительница. Вон видишь, тот дедок у стенки? Я ему баксов подкинула, он и согласился.
— Сколько баксов? — Я едва пришел в себя от шока. Разве здесь вылечишься нормально? Нет, это невозможно, особенно когда тебе постоянно сыплются сюрпризы на голову, заметь, голову забинтованную!
— Десять. Хотела дать пять, но дедок затребовал десять. Дэн, как ты?
— Нормально. Расскажи, как ты меня вытащила, там же все горело.
— Как только они ушли, я сразу бросила одеяло на огонь, тебя с веревки сняла, а пожар все больше разгорается. Тогда я стала тащить тебя, а ты тяжелый оказался, мы же чуть не сгорели! — Все это Юля выпалила одной фразой, но я успел выстроить обрывки из калейдоскопа в одну целостную картину.
— А кто это был? Ну, эти… — Я напряг память, чтобы вспомнить лицо мужчины, склонившегося надо мной с веревкой в руках.
— Откуда я знаю? — огрызнулась Юля. — Скажи спасибо, что живым остался. Могли бы и кони бросить на пару. А жить-то хочется! Тебе хочется жить?
— Хочется, — вяло согласился я и представил одинокого странника в пустыне — идет себе, идет, ботинки огромные, гимнастерка цвета хаки…
— Дэн, не куксись, я тебя умоляю. Ненавижу нытиков и слюнтяев.
— А я кто? Нытик? Или слюнтяй? — живо заинтересовался я и даже голову повернул, чтобы разглядеть Юлины глаза.
У меня при этом резком повороте ничего не треснуло, не щелкнуло, не защемило. Значит, нет у меня никакого сотрясения мозга, полный кайф!
— Ты — нормальный мужик! — Юля одобрительно потрясла головой. — Ты даже сам шел, хоть и без сознания находился. Наверное, где-то у тебя в башке засело, что это я тебя тащу, слабая и хрупкая девушка.
— Как это — «нормальный мужик»? — Беседа принимала дискуссионный характер.
В нашем университете один преподаватель всегда так выражается — «беседа приняла дискуссионный характер».
— Подрастешь — поймешь, — отмахнулась Юля — и вдруг приникла ко мне, причинив, признаюсь, приятную боль.
У меня что-то защемило внутри, потом поднялось к голове и с бешеной силой заколотилось в ушах. Мне захотелось, чтобы она так и осталась возле меня. Приникшей и хрупкой.
— Брось ты эти глупости, Дэн, лучше пообещай мне, что не скажешь ментам, я имею в виду настоящих ментов, что ты меня видел в квартире. Скажи, что пришел, а там сидят эти бандюки. Вот они тебя и пытали, поджечь хотели. Квартира-то сгорела дотла.
— А как же я скажу… сам, что ли, до больницы добрался?
— Ну, придумай что-нибудь. Ты же умный, университет скоро окончишь. Диплом получишь, придумай что-нибудь. Ты же нормальный мужик!
Я не знаю, что это такое — «нормальный мужик», наверное, что-то суперское, но мне понравилось это выражение, особенно классно Юля выговаривала слово «мужик».
— Юля, а если они тебя сами найдут? — Я представил себе парня в красном шарфе и в шляпе.
— Не найдут, — небрежно отмахнулась Юля. — Так помни, ты случайно меня застал в этой квартире. Я как раз собиралась оттуда съехать. Дай мне твой телефон, я сама тебя найду. А ты меня не ищи, договорились?
Мне хотелось наобещать Юле гораздо больше, но я разволновался — а вдруг она не позвонит?
— Где ты будешь жить?
— Пока на съемной хате, потом посмотрю. Ты не переживай, выздоравливай, я к тебе еще раз приду. Принести тебе жрачки?
— Не надо! — бурно запротестовал я.
Еще не хватало, чтобы такое дивное создание носилось с пакетами, наполненными колбасой и бутербродами. Такому созданию нужно ходить медленно и обязательно в шляпке. Юля выглядела великолепно, все обитатели палаты подозрительно косились в мою сторону. Мужики с забинтованными челюстями, костылями, подвешенными руками все ближе подбирались к моей кровати. Наверное, им тоже ужас как хотелось прикоснуться к прекрасному…
Юлия заторопилась и, быстро чмокнув меня в щеку, испарилась из палаты. После ее ухода свет померк, и я сразу ощутил дыхание больных людей, скопившихся в одном месте. Воздух уплотнился и придавил меня к подушке; мне жутко, до коликов, захотелось в свою комнату. Там нет запаха чужих людей, исковерканных страстями и комплексами. Про страсти и комплексы увечных людей нам рассказывали в университете, якобы все, кто получил травмы в драках, страдают фобиями и маниями. Столько маний и фобий существует на свете, я даже записывать не стал, я еще тогда подумал: на хрена мне все это. А вот, глядишь, и пригодились бы мне сейчас мании и фобии, вон дедок зыркает из своего угла. Получил десять баксов ни за что, сейчас, наверное, беспокоится, думает, что отниму их. Я закрыл глаза и подумал: зря я отпустил мамулю. Пусть бы она еще раз ко мне пришла, уже без подруги и Вербного. Я долго сверлил глазами черную пустоту, пока мелкие звездочки не замелькали с бешеной быстротой и не превратились в тонкие змейки; наконец, я понял, что мама не умеет воспринимать сигналы новоявленного парапсихолога.
* * *Через несколько дней я появился в отделе на улице Чехова. Сначала было я подумал, что попал не туда, куда меня отправили мутхен с тетей Галей, две любящие, заботливые леди!
Во-первых, стены обшарпанного коридора сияли темно-синей свежей краской. Такой краской красят туалеты на Московском вокзале, я сам видел. Паркетный пол, застеленный старыми газетами и заставленный ведрами с краской, производил впечатление чего-то нового. Кабинет, где меня неделю назад встречал Леонид Иваныч, полностью поменял свой имидж. Батарея не протекала, ядовитый пар не изъедал легкие присутствующих, а на потолке красовалась новенькая люстра с хрустальными плафонами, количество сейфов резко поубавилось, на стене висела доска, наверное, стыренная из соседней школы. По стенам стояли новые стулья с кожаными сиденьями, а на столе возвышался компьютер. Я обвел глазами кабинет и насчитал пятнадцать стульев и три стола, соответственно, один компьютер. Я прошел прямо к нему — надо думать, тетя Галя постаралась. Все-таки она нам не чужая, я имею в виду — семье Беловых. Иногда подполковник Юмашева запросто может заменить товарища майора Петрова, этого у нее не отнимешь…
— Здравствуйте. — Я вежливо поздоровался с мужчиной, с улыбкой наблюдавшим, как я направляюсь к компьютеру.
Мужчина сидел в том же углу, что и Леонид Иваныч, только стол у него был другой, фирменный, с двумя тумбами.
— Здравствуйте, молодой человек. Денис… как вас по батюшке?
— Александрович. — Я приостановился возле начальственного стола.
— У вас знаменитый отец, почти что главарь банды. Саня Белый — народный герой! — съязвил мужчина, не забывая при этом ощупывать меня цепким взглядом. — Наши массы любят местных Робин Гудов. Вы согласны?
— Согласен с вами, — кивнул я, и вовсе не из-за привитого мамулей воспитания. Мне вспомнились отцовские друзья, они всегда требуют к телефону Саню Белого.
— А я было подумал, что вы спорить со мной приметесь. — Мужчина мягко улыбнулся и перестал меня разглядывать.
Я сразу вздохнул с облегчением: довольно неприятное ощущение, когда тебя ощупывают глазами. Со мной это первый раз в жизни происходит.
— Меня зовут Сергей Петрович. Подполковник милиции — Стрельников. Прошу любить и жаловать! Меня назначили начальником отдела недавно. Как видите, Леонид Иваныч подал в отставку, это вы уже знаете, вероятно?
Я мотнул головой, что означало: конечно же, знаю.
— Денис Александрович, вы не хотите рассказать мне, что случилось с вами в нехорошей квартире. Как вы вошли туда? Кого там видели? О чем говорили? Или лучше поступим иначе — вы сейчас мне все подробно напишете и ответите на все поставленные вопросы.
Я сразу затосковал по Тортилле. Много бы я отдал, чтобы вернуть дышащую ядовитыми парами батарею, Вербного с его отечными глазами, пыльную лампочку и немытые окна! Зато никто и никогда не задал бы мне ни одного вопроса. Тем более не заставил бы писать объяснительную записку…
Я долго возился с компьютером, одновременно обдумывая, что же написать в объяснении. Кого я видел в квартире? О чем говорил?
Вдруг мне в голову пришла гениальная мысль, и я повеселел. Не бывает безвыходных ситуаций, это точно! Я напишу Стрельникову, что ничего не помню. И моя дама сердца окажется в безопасности. Мне до судорог не хотелось подводить бедную Юлю, я представил, как она прячется от парня в красном шарфе, и мне стало смешно. Я быстро набросал текст записки и распечатал. Выбравшись из-за стола, на цыпочках, подражая известному пародисту, я на вытянутых руках отнес ценный документ Стрельникову. Он мельком взглянул на бумагу и отвернулся. Мой фокус опять не удался. Я рассчитывал, что Сергей Петрович побросает свои дела и бросится изучать мое объяснение, а он даже не прочитал его. Все утро Стрельников кому-то звонил, с кем-то разговаривал, но не так, как Тортилла. Он не бурчал, не бубнил, не ворковал, он разговаривал, но что он говорит, я никак не мог понять.
