Лен Дейтон - Только когда я смеюсь
– Не моя, – сказал он. – Одного из моих стрелков. – Он говорил взволнованной скороговоркой, которую обычно дети цепляют в школе.
– Полковник Мейсон, Дасти, Перс, майор Грэхем, майор Литтл, сержант Хьюз и Чичестер убиты в первые же пять минут. Проклятые восемьдесят восьмые. Ты бы видел! Башни отлетали от танков на двадцать ярдов. Часть С вел Берти, но ему требовалось несколько минут на перестройку – тут-то его и застукали. Я выбрался, прицепившись к броне машины Фрогмортона. Чертовски страшно, когда вокруг свистят эти восемьдесят восьмые. А Фрогги целые полмили и не подозревал, что я сзади, вот умора. Мы потеряли восемнадцать танков и три выведены из строя и брошены на поле. Фрицы их починят и завтра на них пойдут в бой. Понимаешь? Но стрелять уже будут в нас!!!
Я поднялся на ноги. Ледбеттер снова принялся болтать, но я остановил его.
– Полковник погиб?
– А я тебе о чем говорю? Полковник, Дасти, Перс, Грэхем и майор Литтл, и сержант Пирс, и сержант Брофи.
– Ну, это их машины, а сами они выбрались?
– Ты не видел восемьдесят восьмые, Сайлас. Выбраться невозможно, тебя разносит на куски, клочья летят, как при точном попадании в фазана. После того как нас разгромили, они подложили взрывчатку, а затем пустили пехоту. Мы уже больше никогда не увидим наших, Сайлас.
Звенящий голос, скороговорка – он на грани истерики. Через полчаса, ну через час он сломается. Такое я уже видел.
– Выпей, это приказ.
– Теперь ты командир – Мейсон, Берти и Дасти, Миллер и Литтл погибли.
– Да, – ответил я, – потому что я старший офицер из оставшихся в живых.
Ледбеттер долгое время пялился на откидную дверь палатки, затем снова заговорил:
– Старина Мейсон, должно быть, догадывался, во что мы влипнем. Я не понимал, почему он оставил тебя здесь, в штабе, вчера. Командир был наш человек, правда?
Всего несколько часов назад я получил выговор от командира, и сейчас он стоял у меня перед глазами – как раз на том самом месте, где стоял Ледбеттер.
– Да, – сказал я. – Правда.
Непривычно было думать о полковнике Мейсоне как об отце Лиз. Интересно, что бы он подумал о нас сегодня.
Что бы любой из наших отцов подумал о нас? Жаль, что моего отца нет в живых. Когда он умер, я был ребенком, и нам так и не довелось стать друзьями. Он был мудрым человеком, это признавали все, и все обращались к нему за советом. Если бы только он мог посоветовать мне что-нибудь! Он был замкнутым человеком, и никто не знал, насколько он болен, пока не было уже поздно, никто – даже моя мать. Помню, как я злился, что он нес меня на руках домой за день до своей смерти. Бедный мой отец.
Мне нравились Боб и Лиз, но с ними не поговоришь. Если бы только мне было с кем поговорить! Иногда, честно говоря, я чувствовал себя более уютно в домах и офисах людей, которых я обманывал, чем в клубах, барах, ресторанах, международных отелях, где мы тратили наши незаконно приобретенные деньги. Это была просто ошибка судьбы, что я действительно не стал президентом «Амальгамированных минералов» или другого подобного концерна во всемирной коммерческой системе. А может, и нет. Наверное, я просто обманываю себя, ведь я так ловко дурачу других. Наверное, я просто преступник, каким меня однажды назвала мать. «Ты водитель, скрывшийся с места аварии», – так она сказала мне, потому что я врываюсь в жизни других людей, причиняю им горе и боль. Мать намекала на мой развод и махинацию во Франкфурте в 1946 году. И хотя в обоих случаях я вышел практически сухим из воды, слова матери оказались достаточно пророческими. Я был ее разочарованием. После моей головокружительной армейской карьеры для меня не было ничего невозможного, чего бы я не пожелал.
Карл Постер, высокий сухопарый простак. У меня было чувство, что в конце встречи уверенность его пошатнулась. Когда, покидая офис, я бросил взгляд через порог на его лице читалось сомнение. Я даже начал опасаться, что он увяжется за мной. Ну что нам за это может быть? Трудно сказать, но если городские власти наймут действительно ушлого адвоката, то наберется десяток или даже больше обвинений. Использование здания в качестве места для мошеннических операций – это тоже, наверное, правонарушение, затем наш подставной чек – это подделка. Не могу представить себе десять лет тюрьмы. Я никогда не переживу этого, ваша честь. Ну ладно, говорит судья, сколько сможете. Очень смешно – десять лет, а может, пятнадцать. Я часто думал об этом. Центральное отопление, водопровод, питание лучше, но больше насилия. Больше шансов стать жертвой других заключенных. И все же я выжил на войне. Черт возьми, я не просто выжил, я сделал на ней карьеру. Именно поэтому для меня битва так и не заканчивается. Это моя война, а Лиз и Боб – моя армия. Не ахти какая армия, но командующему приходится приноравливаться к своим ресурсам. Территории, люди, орудия, навыки и внезапность. Ну вот, я сам начал разговаривать с собой как с дурачком. Да, это была война, но мне хотелось подписать сепаратный мир. Я провел все сражения, какие мог. Десять лет тюрьмы – такую рану мне ни за что не вынести. Каждый раз мне кажется, что я совершаю все больше и больше ошибок. Я исправляю их, но все же это ошибки.
Раньше я не допускал ошибок. Хорошо, что Лиз задержала их в вестибюле, но я должен был обеспечить, чтобы эта чертова машина пришла к указанному времени. Заикание Боба. Почему я не продумал его раньше? Я должен был предвидеть, что Боб захочет поиграть. Никогда в жизни не слышал более неестественного заикания. Вот дурак. Ладно, это дело надо прекратить.
Еще одна операция. Нужно чуточку выпить. Я достал из внутреннего кармана фляжку. Я должен чуточку выпить, хотя старая карга в соседнем кресле так осуждающе смотрит на меня. Что она себе воображает? Это вам не королевский дворец, мадам. Это вонючий самолет, и я собираюсь выпить. Ваше здоровье. Посмотреть только на выражение ее лица – она услышала последнюю фразу. К черту ее. Да всех их к черту. Я лауреат-победитель, и в том черном портфеле моя слава в двести шестьдесят тысяч долларов. Я одержал победу, так почему не проходит волнение? Я победил и продолжаю побеждать. Человек неистощим, чушь все это. Лиз любит меня, обожает. Я лидер, а она из тех девушек, которые остаются с лидерами. Бобу никогда не стать лидером. И она знает это, она сама мне говорила тысячу раз. Он барахло, вот что он такое, он ничтожество, архитипичный психологический сирота, храбр ровно настолько, насколько может быть храбрым безмолвное существо. Я видал таких Бобов в огне, у них просто не хватает воображения, чтобы испугаться. Зато у меня слишком живое воображение, в том-то и проблема, если у меня вообще есть какие-то проблемы, чего я ни на минуту не желаю признавать. Наверное, во времена молодости мое воображение не было таким острым, и поэтому я был отважен. Когда стареешь, приходит мудрость и уходит отвага, поэтому чем выше твое положение в командном составе, тем дальше тебя держат от линии огня, пока те, кто действительно руководит сражением, не удаляются с фронта вообще. Десять лет. Боже, десять лет. Будет ли Лиз ждать? Какая женщина будет ждать? И зачем?
Проверить кнопку вызова стюардессы, отрегулировать подачу воздуха, закрепить ремень. Снять стопор. Самолет гудит, под нами только бесконечные белые облака. Сегодня в воздухе «летающий цирк» Рихтхофена. Только представить себе, что против них посылают неподготовленных сосунков в таких вот корытах.
Восход кроваво-красными разводами прошелся по серому немецкому небу. Та-та-та-та. Штурвал вперед. Вот появился молодой Боб, черное перо, тронутое красным пожаром. Я разворачиваюсь, свист ветра. Та-та-та-та… та-та-та-та. Двойной автомат Виккерса безжалостно прошивает белую ткань облаков. Тонкие извилистые следы закручиваются и исчезают в нескольких дюймах под моим фюзеляжем. Роджер Уилко – левее, левее, вот так. Крошечный сарайчик, как говорила разведка, а в нем тяжелой воды достаточно, чтобы вывести наци на первое место в гонке за атомную бомбу. Так держать, так держать.
Еще одна бешеная канонада вокруг нас, а вот зловещий треск шрапнели, бьющей по моторному отсеку. Теряем высоту, все украдкой бросают на меня осторожные взгляды, я сжимаю зубы. Спокойно, пошли бомбы: они летят вниз. Вниз, вниз, пока не превращаются в песчинки, затерянные на зеленом поле аэродрома. Бабах, неописуемый взрыв. Больше я не мог удержать контроль. Разведка оказалась права. Достаточно тяжелой воды, чтобы уничтожить всю южную Англию. Падаем. Нам хана. Вот и все, ребята. Слишком низко для парашютов. Придерживайте шляпы, парни, мы летим вниз. Ну и приземление, кто поверит, что три двигателя разбиты и весь фюзеляж разнесен в щепки. Я просто улыбаюсь им. Какой у нас выход? Рассредоточьтесь, ребята, это не полет, это марш-бросок, будем спать на земле, передвигаться ночью, отлеживаться днем и обходить стороной поселки, где лают собаки. Этот крошечный компас и шелковый шарф с картой Райленда я брал с собой на пятьдесят пять заданий. Ну, ладно, пока, хлопцы. Увидимся на базе.
