Йозеф Несвадба - История золотого Будды

Красл не мог вставить ни слова. Он и держался на ногах лишь благодаря французскому коньяку, которым подкрепился в гостиной. Со страхом думал он о том, как пойдет из замка в гостиницу один, в кромешной тьме. Теперь он понимал, каково было Риссигу, когда под окнами замка собралась тысячная толпа.

— Но почему вы всех берете на свою фабрику? Разве нельзя выбрать?

— Ну что вы! На нынешнем производстве не нужна особая квалификация, главное — быстрота и дешевизна. Вы не знаете коммерческого мира. Я два года провел в Англии, там разорившиеся фабриканты буквально под мостом ночуют. Не дай бог так кончить! В коммерции царствует закон конкуренции. Я не могу делать, что мне хочется. Некоторые думают, почему бы Риссигу не повысить расценки, а не понимают, что от этого вздорожает продукция. А дорогую никто не купит, вот и будем все сидеть без хлеба. И я, и они! Если у англичан материя будет дешевле, у австрияков тоже, моей фабрике каюк! Развалится, как замок моих соседей Эренбергов. Если я хочу добиться успеха, я должен продавать дешевле других. И никаких сантиментов! Рабочие могли бы это понять. Могли бы иметь хоть чуточку национальной гордости! Ведь мы с отцом построили здесь самые крупные в стране текстильные предприятия. В этом и их заслуга! Есть чем гордиться, не правда ли?

Красл ощущал приятную теплоту коньяка. Он налил еще.

— Ваш отец не сразу стал фабрикантом?

— Мой отец начинал лавочником. — Риссиг высоко поднял голову. — И я этого не стыжусь! Тридцать лет назад он торговал ситцем на ярмарках. А сегодня… Сегодня я могу покрыть золотом весь его тогдашний ларек!

— Вы говорили, что приходится экономить, однако…

— Покрыть золотом десять ларьков мне станет дешевле, чем прибавить рабочим тридцать крейцеров в день. Таков закон коммерции! Вам и вашему другу доктору следует немного получиться, прежде чем настраивать рабочих против хозяев. Вот вы посмотрели на нашу жизнь собственными глазами — кого мы здесь так уж эксплуатируем?.. Кстати, вы уже видели Альбинку?

Ее поместили в прекрасной комнате для гостей с видом на парк. Роскошная мебель, на стенах английские гравюры. Каждый день ее будет навещать врач, на кухне специальный повар стряпает особо питательные кушанья строго по указаниям врача. Старая госпожа Риссиг, хрупкая дама лет шестидесяти, сидела у изголовья больной и читала вслух.

— Почему ты не с гостями? — удивился Георг Риссиг. Красл чувствовал, что барон едва сдерживает раздражение. — Ради тебя там исполняют Моцарта….

— Я не могу слушать музыку в обществе твоих друзей, Георг, — сказала пани Риссиг задумчиво. Словно не расслышав реплики матери, Риссиг представил Красла. Альбинка встретила его улыбкой. Все здесь очень к ней внимательны. Пани Риссиг обещала устроить Альбину в пансион в Броде. Она станет барышней…

— Мы здесь всем помогаем… — скромно сказала пани Риссиг.

— Но главным образом нашим друзьям и их детям. Ведь Павлата тоже был своего рода маленьким Риссигом, — усмехнулся Георг. — На чешский лад! Он бы далеко пошел, имел уже приличный доход.

Казалось, что теперь-то уж Красл может уехать со спокойной совестью. Альбина пристроена, убийца раскрыт. Деньги на памятник можно передать учителю, а в Праге обо всем доложить доктору Х.

— Ганку мы поймаем, — словно угадывая мысли Красла, произнес фабрикант. — Будьте спокойны, не оставим отравителя на свободе. Я уже потолковал с полицейским комиссаром. Завтра он доложит о результатах. А в Праге вы расскажите о наших трудностях. Надо не только сваговские выстрелы услышать, надо узнать, что их вызвало! Поверьте, такие ситуации скоро начнут возникать по всей стране, если правительство не наведет порядок своими средствами.

Пани Риссиг пригласила Красла послушать концерт. Но Георг советовал поспешить к пражскому поезду. Предложил собственную карету, чтобы поскорее добраться до Железного Брода.

— После сегодняшнего случая я бы на вашем месте ни за что не остался в поселке! Улана я вам выделить не могу, оружия у вас нет. Так что попрощайтесь с Альбиной — и в путь. Можете навестить ее, когда она будет в пансионе. Торжественно обещаю, что мы позаботимся об этой девочке.

Так Красл и не повидал гостей Риссига.

— Вы добрый человек, учитель, — растроганно прощалась с ним пани Риссиг. — Бог воздаст вам! Возьмите-ка на дорогу… — и вручила ему какую-то немецкую книжку. Стихи, наверное, Красл машинально сунул ее на сиденье в карете. Немецкой литературой он не интересовался.

— К трактиру! — крикнул он кучеру, помахал Риссигу, который лично — какая честь! — вышел проводить его до ворот.

Но далеко они не уехали. Завернув к поселку, карета, наткнувшись на что-то, перекосилась на одну сторону и остановилась: правое колесо отскочило. Кони перепугались. Кучер, спрыгнув с облучка, взял их под уздцы. Красл осторожно выбрался из кареты. Соскочившее колесо укатилось далеко вниз, к фабричному пруду. Хотя авария наделала достаточно шума, окна соседних домов остались закрытыми, никто не появился в дверях. Учитель расстроился. Кучер его провожать не пойдет, он отправится в замок за подмогой. Поднимать крик, звать на помощь — стыдно.

— Я пойду на конюшню, — сказал кучер, отпрягши коней. — Вы здесь будете ждать?

— Нет, я пойду в трактир…

Предстояло пройти самый худший участок пути. Красл ждал, что вот-вот снова полетят камни, раздастся свист злоумышленников. Он не обратил внимания на старого рабочего, уже сгорбленного, шедшего навстречу прямо по середине дороги.

— Добрый вечер, пан учитель…

Красл вздрогнул.

— Вы меня знаете?

— Ярек мне говорил о вас.

— Какой Ярек?

— Ярек Голан.

— Не знаю такого — Краслу почудилось недоброе. Он испуганно огляделся вокруг и увидел, что из тени выступил еще один рабочий, помоложе и повыше, одетый в заплатанную куртку, в кепке. Он походил на сотни других рабочих, выделяясь лишь чубом ярко-золотистого цвета. Понятно, почему напугалась Альбина, найдя возле мертвого отца пучок русых волос.

— Я Голан, — сказал он.

— Как вы выбрались из тюрьмы?

— А он убежал два месяца назад, — засмеялся рабочий постарше. — Никто с Яркой не совладает!

— Нам надо поговорить с вами, пан учитель.

— Зачем? Я тороплюсь. Еще опоздаю на поезд! И так я уже задержался здесь… — Голан-то совсем мальчишка, вчерашний школьник. На таких Красл умел прикрикнуть. — Не смейте меня задерживать!

— Пожалуйста, пан учитель… — Никто не побежал за Краслом, не подставил подножку, не нагнулся за камнем. Пройдя несколько шагов, он остановился.

— Сначала чуть не убили, теперь говорить хотите!

— Это не мы, пан учитель, — неторопливо подошел к нему Ярек. — Мы не носим оружия, иначе нам виселица обеспечена.

— Кто же тогда стрелял?

— Вот это мы и хотим выяснить, пан учитель.

— Но я-то при чем?

— Вы выяснили много интересного. Помогли нам.

— Вам? Мало вам было расстрела, хотите еще убивать и травить?

— Это не мы, пан учитель, — упрямо повторил Голан. — Ганка нам враг!

— Первый раз слышу!

— Так ведь сам он помалкивает, мало кто знает, что он выступал главным свидетелем обвинения на суде в Болеславе. Дал ложную присягу. Он ведь агент Риссига!

— Ганка — агент Риссига? Не может быть! — Ошеломленный новостью, Красл покорно пошел к ближайшему дому, на чердаке которого прятался Голан. Здесь их поджидал еще один молодой рабочий. Это был Шойе, скрывавшийся уже около шести недель. Он свободно говорил по-чешски.

— Ну и смелый же вы! — отдал ему должное учитель. Они зажгли свечу, прикрыв ее бумажным фунтиком, уселись в полутьме на какие-то старые ящики. Краслу вспомнилось кресло у Риссига — в нем было помягче. Зато здесь спокойнее.

— Мы собрались тут из-за Ганки. Нет сил терпеть среди нас это дерьмо! Риссиг давно уже ему платит! У него везде свои люди: и на почте, и в полиции, но мы думали, что знаем всех хозяйских фискалов. Когда в Болеславе Ганка выступил против нас, мы прямо остолбенели. Вот когда поняли, почему он так агитировал за восстание, хотел всем ружья раздать, провокатор…

— Он говорил, что скрывается в лесу, полиция, мол, его разыскивает, — вспомнил Красл.

— Врал он, хотел втереться к вам в доверие.

— Не полиция, а мы его искали уже которую неделю…

— И знаете, где он «скрывается»? — усмехнулся Шойе.. — В Либерце, в квартале, где находятся самые роскошные виллы. Носит белый воротничок и служит фактором в одном из магазинов Риссига.

— Многими служащими Риссига могла бы поинтересоваться полиция. Могли бы, к примеру, заняться директором здешней фабрики. Когда он служил почтмейстером, он по просьбе Риссига выкрал служебную секретную бандероль с материалами, разоблачающими махинации фабричного начальства. С почты его выгнали. А Риссиг назначил его директором фабрики и выиграл процесс, ведь доказательства были у него! И Ганка, и директор спокойно ходят на службу. А мы ничего не можем сделать…