Дия Гарина - Телохранитель Ника. Клетка класса люкс
– А когда я кончу… с обыском, попрошу тебя еще раз рассказать все, что ты знаешь об Алексее Ивановиче Малютине – о Лехе-Пауке. Подробно. Если снова откажешься, плюну и отправлю в камеру. К уголовникам. Их там сегодня девять человек. Посмотрим, много ли от тебя к утру останется.
– В-вы не имеете… – стиснувший горло спазм не позволил Эле продолжить, но Нальчиков все прекрасно понял и так.
– Права не имею? Понятное дело, не имею. Я много чего не имею: приличной зарплаты, нормального отдыха, восьмичасового рабочего дня… Поэтому не нужно меня злить. Или я отправлю тебя в камеру к уркам не на восемь, а на все сорок восемь часов! Некогда мне с тобой лясы точить! Раздевайся, шалава! Или предпочитаешь, чтобы я сам это сделал?
Несколько бесконечно длинных секунд Эля Челнокова сидела неподвижно. «Мама, мамочка, забери меня отсюда. Хоть к себе на небо. Только забери…» – то и дело проносилось в ее помутненном сознании. Но в какой-то момент все изменилось. Вспыхнувшая ненависть дотла выжгла липкий смоляной страх. Голове вдруг сделалось легко и звонко. «Ты же стриптизершей собиралась стать! – мелькнула неожиданная мысль. – Так давай. Начинай! И пусть этот мент слюной своей педофильской захлебнется!»
– Н-на, подавись! – одним движением сорвав с себя алый топик, Эля швырнула его прямо в одутловатое лицо Нальчикова и даже не попыталась прикрыться руками. – Я не милиция, мне от народа скрывать нечего!
– Точно, что нечего, – хмыкнул Нальчиков, поймав яркую тряпку узловатыми руками. – Не выросло еще. И, скорее всего, никогда не вырастет.
– А это мы еще посмотрим! – взвилась возмущенная Эля, картинно уперев руки в бока.
– Да-да. Мы посмотрим! – раздался женский голос из незаметно открывшейся двери, и яркая фотовспышка высветила возникшую немую сцену. – И читатели нашей газеты тоже пусть посмотрят на беспредел, который творится в правоохранительных органах!
Я сидела в машине, уткнувшись лбом в лежащие на руле руки, когда «нокия» сыграла «А нам все равно». Гимн наркоманов Советского Союза, завершавшийся словами «косим трын-траву», вернул меня к действительности, а последовавшие слова Павла Челнокова вселили слабую надежду на благополучный исход.
– Так. Я тут напряг кое-кого и выяснил. Эльку сейчас капитан Нальчиков допрашивает. И это хорошо.
– Почему? – у меня отлегло от сердца.
– Потому что он трусоват, жадноват и, к тому же, на пенсию собрался, ему скандалы сейчас ни к чему. Вот тебе три крючка, на которые его можно подцепить. Ты же психолог! Попробуй с ним договориться по-хорошему. Может, и уломаешь. Если нет – звони отцу: 46–75–12.
– Погоди!!! – заорала я. – Кто ж меня в здание пропустит?!
– Кто надо, тот и пропустит. Иди мимо дежурки и ничего не бойся. Тебя даже не заметят. Все уже договорено. Так что дело за тобой. Да, чуть не забыл. Как поднимешься по ступенькам, двигай по коридору налево до упора. Кабинет 110. Ну, ни пуха ни пера.
Вот так я и вошла в ГУВД, от волнения едва справившись с тяжелой стеклянной дверью. Сидящие за стойкой дежурные, как и было обещано, меня не заметили и даже бровью не повели, когда я застряла в пропускной вертушке. Зловредная конструкция, состоящая из электронного табло с гостеприимно горящей зеленой стрелкой и трех торчащих под углом рожков, ни в какую не желала поворачиваться. Промучавшись с полминуты, я все-таки вырвалась из ловушки и стремглав помчалась по коридору. Слегка подкашивающиеся ноги за считанные секунды донесли меня до новенькой двери с золоченым номером 110 на бордовой табличке, а трясущиеся пальцы потянулись к массивной ручке.
Застыв возле кабинета капитана Нальчикова, я даже представления не имела, как поведу разговор, положившись на первое впечатление, интуицию и счастливый случай. И случай не заставил себя долго ждать. В образовавшуюся щелку я увидела, как Эля со всего маха швыряет в стоящего у стола мужчину в форме свой пионерский топик, и, мгновенно оценив ситуацию, пошла ва-банк.
Завалявшееся в сумочке удостоверение внештатного корреспондента газеты «Веритас», где мне иногда удавалось подработать, чтобы свести концы с концами, оказалось очень кстати. Как и встроенный в мобильник цифровой фотоаппарат. С криком «Мы посмотрим!» я ворвалась в кабинет, щелкая фотоаппаратом и наступая на опешившего от такой наглости капитана.
– Наша газета уже публиковала две статьи о превышении милиционерами своих полномочий! – вещала я, одной рукой размахивая журналистским удостоверением, а другой делая знаки Эле, уже раскрывшей рот, чтобы все испортить. – Третья статья станет сенсационной! «Четырехзвездочный стриптиз!» Какой заголовок! А какие фотографии! Неплохое дело у вас будет перед выходом на пенсию.
Я набрала в грудь побольше воздуха, чтобы продолжить обличительную речь, когда поняла, что влипла. Да так, что не отмоешься. Как известно, страх может вызвать у человека три ответные реакции: застыть, бежать, атаковать. В том, что мне удалось до чертиков напугать капитана, я не сомневалась. Но вместо того, чтобы пойти на попятный, начать оправдываться или хотя бы орать «да кто ты такая!», он щелкнул интеркомом и взревел: «Дежурный! Усиленный наряд в мой кабинет!» Несложно было догадаться, что ждет после этого надменную журналистку: стертые обличающие кадры, многочасовое запугивание с применением различных малоприятных воздействий и в итоге – растоптанное самолюбие и (возможно) искалеченное тело. Придется срочно подключать тяжелую артиллерию – упомянуть фамилию Челнокова.
Но не успела я и рта раскрыть, как раздавшееся из коридора громоподобное «Менты – суки!» заставило нас всех подскочить на месте. Обогнув меня, как неодушевленный предмет, Нальчиков распахнул дверь во всю ширь, и мы увидели картину, способную затмить знаменитое полотно «Бурлаки на Волге». Вдоль недавно выкрашенных стен, покачиваясь из стороны в сторону, шел мужик и, как баржу, тащил за собой и на себе шестерых милиционеров вкупе с двумя врачами. Двухметрового роста, он был необъятен, как баобаб, могуч, как мамонт, и, как мамонт же, волосат. Всклокоченная темно-рыжая шевелюра плавно переходила в густую шерсть на груди, выглядывающую из надорванного ворота рубашки, когда-то белой, а теперь густо заляпанной кровью. Висящие на его плечах милиционеры пытались с помощью дубинок, рукоятей пистолетов и просто кулаков остановить этот неуправляемый танк, тогда как врачи то и дело кололи исполинские ляжки шприцами прямо через светло-зеленые брюки. Но все это было великану, как слону дробинка. Он шел вперед, размахивая руками, на каждой из которых красовался браслет от разорванных наручников. Тут он увидел появившегося в дверях капитана, и его лицо перекосилось в приступе праведного гнева.
– Менты! Ненавижу! – прорычал мужик и в ускоренном темпе двинулся прямо на Нальчикова. Честно говоря, я подумала, что тот сейчас выхватит пистолет и уложит наповал ожившее ископаемое чудовище, но вместо этого доблестный капитан, бочком, словно краб, ретировавшись вглубь кабинета, скрылся под казенным столом.
– Шлюхи! – радостно взревел мужик, уставившись на полуголую Элю. – Обожаю!!!
И могучим движением скинув с себя кучу малу, устремился к нам за долей женской ласки. Но вместо нее получил струю газа в широко раскрытый рот.
– Не дыши, – крикнула я Эле, прежде чем нажать на курок спешно выхваченного пистолета, и сама задержала дыхание.
Мужик обиженно ойкнул, протер глаза, но вместо того, чтобы в конвульсиях пасть на еще дореволюционный паркет, чудом уцелевший после модернизации здания, неуверенно хихикнул. Потом еще раз. И еще… Дружный хохот семи милицейских, двух докторских и одной хулиганской глотки огласил окрестности. «Веселящий газ! – мелькнуло у меня в голове, пока я, одной рукой схватив Элю за локоть, второй отпихивала в сторону заходящегося хохотом мужика и раскидывала ногами весело катающихся по полу милиционеров. – Этот гад Петриков подсунул мне вместо суперпатронов с нервно-паралитическим газом какие-то хохотунчики! А ведь божился, что взвод из строя выведут…» Впрочем, грех жаловаться. Надышавшиеся газом милиционеры не могли думать ни о чем, кроме своих сведенных от смеха животов.
Волоча Элю за собой, я проскочила мимо пустой дежурки, буквально перелетев через «вертушку», и скачками понеслась к оставленной неподалеку машине. И только выехав из города, поняла, что до слез хохочу, вторя уже рыдающей от смеха девчонке. Что это было: покидающий мой организм стресс или остатки «веселящего газа», которого мы все-таки умудрились хлебнуть, сказать затрудняюсь. Знаю только, что счастливей меня в те мгновенья не было человека в нашем несовершенном мире.
Въезжая в раскрывшиеся ворота резиденции господина Челнокова, я разглядела впереди рдеющие габаритные огни его «форда» и, вспомнив о том, что моя подопечная не совсем одета, скомандовала:
