Марина Серова - Тузы и их шестерки
— Мне? — ровным, лишенным эмоций голосом переспросила она. — Ничего. Я знаю только, что с недавних пор заниматься экологией в нашем городе опасно для жизни. Моя дочь взялась делать все необходимые анализы и собирать данные, но ее работа быстро закончилась.
Лидия Федоровна повернулась к столу, положила на стол очки и, уткнувшись в свои руки лицом, зарыдала. Я подошла к ней и погладила ее плечо.
— Я помогу, поверьте мне. Я помогу положить этому конец. Здесь больше никто не будет умирать.
Она очень быстро взяла себя в руки и посмотрела мне в глаза.
— Вы не боитесь?
— Боюсь, — ответила я. — Но мой страх заставляет меня работать, а не прятаться.
— Никто не знает, почему убили Лену. Следствие так и не закончилось. Милиция не смогла найти преступника. Знаете, я сама не делала никаких анализов. Мне это не нужно. Зачем семидесятилетней старухе лезть в какие-то дрязги и убеждать наших новых царьков не загрязнять окружающую среду?
Это же ерунда. У них столько денег, что они способны состряпать любое заключение о том, что их производственный цикл не наносит никакого вреда природе. У нас здесь в провинции борьба за экологию — вещь немодная. Любой, кто приезжает из города, вдохнет пару раз свежего воздуха: «О, все хорошо, все нормально», — разворачивается и уезжает. А мы остаемся здесь.
Лена, прежде чем ее убили, проработала рядом со мной чуть меньше года. Знаете, она была ответственной девочкой и подходила ко всему очень серьезно. После того как родила, ей надо было куда-то приложить собственные силы.
Образование у нее было, и я взяла ее к себе, думала, что под мамино крылышко. Так нет, она все куда-то выезжала, привозила пробирки с водой, небольшие пакетики с почвой. Проводила какие-то анализы. У меня здесь есть парочка ее дневников — это весь материал, который она смогла накопить за время своей работы.
Лидия Федоровна поднялась, подошла к сейфу, стоящему в углу комнаты, и достала из него две толстые тетради.
— Почитайте, здесь нет ничего личного, лишь сведения о проделанной работе. Может быть, найдете для себя что-нибудь интересное.
Я забрала материалы, пообещав все это вернуть.
— Скажите, вы на самом деле что-то нашли?
— Думаю, да, — ответила я. — Спасибо за помощь, Лидия Федоровна.
Одолеваемая жаждой познания, я помчалась в гостиницу, чтобы изучить очередные материалы. Поднявшись на свой этаж, я открыла дверь под номером триста семь и вошла к себе. Меня снова ждал неприятный сюрприз. На этот раз на столе не было коробки конфет, которая свидетельствовала бы о том, что меня кто-то посещал. У меня в гостях находился лично Борис Всеволодович Федотов.
— Здравствуйте, здравствуйте, Юлия Сергеевна. — Он поднялся из-за стола.
— Добрый вечер, — ответила я ровно. — Вообще-то я просила, чтобы ко мне без моего ведома не вторгались.
— Ну, вы уж простите комендантшу. Мне-то она не может отказать. — Председатель райисполкома снова опустился на стул. — Как ваши дела? Что можете сказать о Верескове? Можно здесь жить или уже нет?
— А вы хотите оказать мне помощь в моей работе?
— В общем, да. — Он протянул руку и взял с подоконника небольшую красную папочку, которую до этого я не могла видеть, так как она была спрятана за шторой.
— Вот здесь типичный отчет, который обычно составляют такие инспектора, как вы, при выезде в какой-нибудь райцентр. Я понимаю, что вам приходится собирать материал. Это все очень муторно. Неужели такой молодой женщине, как вы, доставляет удовольствие мотаться с одного конца нашего захудалого городишки на другой?
— Но вы, видимо, очень плохо представляете суть моей работы. В ней должно быть большое количество цифр, и, если бы вы даже и дали мне типичный отчет, — кстати, спасибо за заботу, я обязательно с ним ознакомлюсь, — мне все равно придется вписывать туда те данные, которые я соберу с помощью санэпидстанции.
— Вы уже встречались с Лидией Федоровной?
— Да, — подтвердила я. — Она мне показалась женщиной, которая мне может быть весьма полезной.
Борис Всеволодович обнял собственный живот и нахмурился:
— Да что вы говорите? В этом возрасте надо уже думать о жизни после жизни, а не об экологической обстановке.
— Когда доживем, тогда и узнаем, о чем человек думает в семьдесят лет, — парировала я. — Если доживем, конечно. А сейчас, Борис Всеволодович, позвольте, я останусь одна. Я очень устала и хочу отдохнуть.
Самый большой местный начальник поднялся, сказал пару фраз о том, что меня поселили в хорошем номере, и стал потихоньку продвигаться к выходу. Я терпеливо смотрела на то, как он крохотными шажками движется к двери, но вот Федотов остановился и повернулся ко мне.
— Знаете, быть может, вам стоит потратить один день, чтобы придумать какой-нибудь отчет и уехать отсюда?
— Это что, предложение? — вызывающе спросила я.
— Скорее пожелание. Если завтра утром вы покинете мой город, я заплачу вам десять тысяч рублей. Это хорошие деньги.
— Неужели я вам так сильно мешаю?
Он не проявил желания вступать со мной в прения и, уже закрывая дверь, сказал, что деньги на кухне в столе с вилками и ложками.
Я прошла на кухню и проверила, так ли это. Выдвинула ящик и увидела пачку сотенных.
Борис Всеволодович не шутил. Ну что же, можно подвести итог рабочего дня: своими действиями я кому-то очень сильно стала досаждать, и темные силы решили для начала вежливенько попросить меня очистить горизонт. А что будет, если этого не произойдет? И как далеко они готовы зайти? Ведь дочь Лидии Федоровны убили. Неужели они попытаются сделать то же самое и со мной?
Из-за того, что я мало спала прошедшей ночью, усталость навалилась на мои женские плечи и старалась уложить меня в горизонтальное положение. Но я, прежде чем уступить сну, пошла на кухню и вытащила из холодильника приготовленные для меня сыр и масло. К бутылке шампанского я не притрагивалась, решив, что выпью ее тогда, когда закончу дело. А вот банку с икрой я выпотрошила в первый же вечер.
Намазав батон маслом и положив на него кусок сыра, я получила весьма аппетитный бутерброд, который так и хотелось слопать. Вообще с питанием в командировках дело обстоит туго: так не хочется возиться с кастрюлями и готовить, даже когда ты знаешь, что в состоянии сделать это.
Вот и мой бутерброд — ах, какая прелесть! Я открыла рот, мои зубы уже коснулись толстого ломтя сыра, и тут я чуть не поперхнулась. Медленно положила бутерброд на стол, пошла в комнату, взяла дозиметр и вернулась на кухню. Фон от молочных продуктов составил тридцать два микрорентгена в час.
— Ни хрена себе! — выругалась я. — Я уже успела съесть половину из того, что мне оставили в холодильнике. Вот почему количество раковых заболеваний в Верескове увеличилось. Местный молкомбинат выпускает зараженную продукцию. Местные сыры и масло поглощают дети, старики. Это ужасно. Похоже, мне необходимо позвонить.
Я спустилась вниз, на вахту. Справилась о возможности сделать междугородний звонок.
— Вы знаете, этот телефон я вам не дам. Потом мне придется платить из своего кармана, — категорично заявила вахтерша, весившая чуть меньше центнера, сопровождая свои слова резкими жестами.
— Ста рублей хватит?
Толстуха напрягла собственный мозг.
— А куда вы будете звонить?
— Двести.
— Ну мало ли, — все продолжала упрямиться она.
— Не в Америку и не во Владивосток. Триста?
— Ну хорошо, — согласилась она, забирая деньги. — Раз вам лень идти на переговорный пункт…
— Вот именно. И, пожалуйста, выйдите из комнаты.
Она хотела что-то возразить, но затем посмотрела на три сотенные бумажки и решила, что не следует терять так неожиданно свалившийся на нее дополнительный заработок.
Когда я осталась наедине с телефоном, набрала заученный наизусть московский номер и, как только услышала мужской голос, который сообщил, что готов принять информацию, сказала ему всего два слова:
— Молкомбинат. Багира.
Получив подтверждение, что сообщение принято, повесила трубку и вернулась к себе наверх, не забыв по пути поблагодарить вахтершу за оказанную услугу.
— Так быстро? — удивилась она.
— Ага, — бросила я на ходу, поднимаясь к себе.
Меня ждали дневники Лены. Надо ли говорить, что я так и не смогла съесть этот бутерброд и отправила его в мусорное ведро.
«Какая дрянь, она же фонит, а я здесь уже два дня!» — мысль о том, что мой организм постоянно подвергается воздействию радиации, давила на психику.
Мусорное ведро было на кухне, я же находилась в комнате за бетонной стеной. Прибор не улавливал никаких изменений. Тем не менее я прошлась по комнате вдоль и поперек. Ничего.
И, несмотря на то, что цифры на экране не менялись, мне хотелось одеться потеплее и провести ночь в машине, стоящей внизу. Хотя спать-то еще рано, время только шесть вечера. Вздохнув, я принялась изучать записи дочери Лидии Федоровны.
