Эд Лейси - Блондинка в бегах

Старик был в восторге, я посадил его за руль и мы сделали круг почета по бухточке, подняв веер брызг, а потом направились к берегу. Пока я стоял по колено в воде и прилаживал мотор к свопу ялику, старик шлепал вокруг меня и расспрашивал, сколько стоит мотор, да какой лучше покупать, да сколько бензина вмещает бак. Я отвечал ему с пьяной рассудительностью, точно он и впрямь собирался обзавестись мотором. Я помог ему вытащить лодку на берег, мы торжественно обменялись рукопожатием и он пообещал мне привести завтра утром манго и фруктов. Потом спросил, не найдется ли у меня для него старых штанов.

Увы, у меня не оказалось старых штанов. Я помахал ему и отправился к "Морской принцессе". В ялике было полно воды и я, хоть и вымок до нитки, так и не протрезвел. Давненько я так не наклюкивался.

Я крепко привязал ялик к яхте, убрал мотор в ящик и проверил якоря. Потом спустился вниз. Обычно алкоголь действует на меня как снотворное впрочем, бессонницей я не страдаю. Но теперь сна не было не в одном глазу. Я вытерся насухо, растянулся на койке и взял газету. На сей раз я остановил свой выбор на разделе рекламы и объявлений. Концерты, бродвейские спектакли, кино. В Нью-Йорке я ещё не бывал, и мне ужасно захотелось туда съездить. Теперь - особенно. Это меня даже удивило: я никогда не интересовался ночной жизнью. Однако когда я заполучил красотку с деньгами, во мне проснулся вкус к шику. В последние несколько месяцев я уже неоднократно испытывал это искушение.

Разумеется, об этом не могло быть и речи - по крайней мере до тех пор, пока я ничего не знал о бедах Роуз. Да меня это не слишком заботило. И желания особого не было: Роуз, "Морская принцесса", куча денег - что ещё надо... Правда, я частенько раздумывал о том, что мы все никак не можем найти нужное применение этим громадным бабкам. А если бы я знал, что она такое натворила, то мы могли бы сгонять и в Нью-Йорк, и в Канаду, а может даже махнуть в Париж!

Я рассмотрел несколько газетных снимков Бродвея и стал читать колонку светских сплетен. Потом нашел спортивную страничку, потом опять дошел до новостей. Там была заметка о каком-то хмыре, который пырнул подружу ножом за то, что та отказывалась давать ему деньги. По словам газеты, убийца не отрицал того, что он "иждивенец". Я аккуратно сложил газету и убрал - Роуз обожала читать газеты, но её бесило, если хоть одна страничка оказывалась помятой или равной. Выключив свет, я перевернулся на другой бок и стал думать, а не "иждивенец" ли я сам. Но мне на это было наплевать. Однако я все же стал уверять себя, что все зарабатываю своим горбом. К тому же я, можно сказать, стал пособником её преступления. Да уж, я заслуживал такое иждивение... и работенка эта мне страшно нравилась!

Когда я проснулся, яхту мотало во все стороны. Было темно, а голова у меня разламывалась. Наручные часы показывали начало шестого. Шел ливень. Я послушал шум дождя, потом сел в койке. Чувствовал я себя омерзительно. Вдруг я заметил, что дверь задраена. Я вышел на палубу: даже бухточка и та вся покрылась белыми барашками волн. Ветер и дождь приятно освежили мне лицо и грудь. Я перегнулся через борт облегчиться - и увидел лодку моего приятеля-старика, привязанную к шлюпке. Я огляделся и заметил его лежащего калачиком на корме. Прикрывшись куском старого паруса, он смотрел на якорные цепи.

Я шагнул к нему, старик обернулся и помахал мне темнокожей рукой. Он что-то сказал, но его слова унеслись ветром. Я почти вплотную приблизил свое ухо к его губам, и он прокричал, что в жизни ещё не встречал такого соню и что он весь день пытался разбудить меня.

- День? - переспросил я тупо, вглядываясь в темное небо.

Я не поверил, что проспал целый день, но старик уверял, что пришел с фруктами около полудня, а не сумев меня добудиться, встал на вахту следить за якорями. И ещё он предположил, что штормить будет всю ночь. Мне не улыбалось провести день без Роуз, да и шторм был не Бог весть какой сильный. Если бы у меня так не болела голова, я бы запустил машину. Но упущенное время все равно не воротишь, да и смысла выходить сейчас не было - если уж днем такая темень, то ночью будет вообще хоть глаз выколи.

Якоря стояли на месте и я пригласил старика спуститься со мной в каюту. Он сел и, пока я одевался и жарил яичницу с беконом, все восхищался каютой, щупал койки, оглаживал металлическую окантовку. Я сделал тосты и сварил кофе. Потом я съел пару бананов из принесенной им грозди, а он заторопился: дела на берегу. Мне захотелось подарить ему штаны, но не мог этого сделать после того, как сказал вчера, что у меня нет. Старик спросил, не понадобится ли мне его помощь ближе к вечеру, но я покачал головой и предложил ему десятку. Но он денег не взял и, сунув руки в карманы, заявил с достоинством, что сторожил якорь потому, что считает меня своим другом и ему нравится моя яхта.

В конце концов я всучил ему свитерок и коробку мясных консервов, объяснив, что это ответный дар за фрукты..

Я помог ему погрузиться в лодчонку. Мы оба понимали, что я не смогу, как в прошлый раз, перевесить мотор на его лодку и довезти до берега. Я смотрел ему вслед: старик с усилием греб, вкладывая в каждый гребок все свои силы.

За неимением никаких дел я принял дождевой душ на палубе, и когда снова оделся, окончательно протрезвел и чувствовал себя отлично. Остаток ночи я провел за радиоприемником, каждые полчаса проверяя якоря. Меня не оставляли мысли, как бы было здорово жить с Роуз в Нью-Йорке на широкую ногу.

К утру шторм прошел и на небе высыпали звезды. С рассветом я запустил машину и заметил, что перегревается масло. Мне стоило немалого труда поднять якоря. Выйдя из бухты, я поставил парус, а потом удалился от берега на добрую милю и направился вдоль Ямайки. Я подумал, не стоит ли бросить якорь в Грин-Айленде - городишке на остром мысу - чтобы поспать хоть несколько часов. До Большого Каймана оставалось добрых двадцать часов ходу. Я решил не останавливаться, потому что, уже потеряв день, ужасно скучал по Роуз. Более того, я даже мечтал поскорее увидеть хитренькую рожу своего домохозяина Анселя Смита. Для него я припас коробку гаванских сигар, которые он обожал.

Старина Ансель был способен заговорить вас до умопомрачения, но для нас с Роуз он стал палочкой-выручалочкой.

* * *

Мы много недель мотались по всем карибским портам, точно морские цыгане: Роуз уговаривала меня сняться с места, если только ей казалось, что какой-то мужчина бросил на неё недобрый взгляд. Так мы осели на островке у Анселя. Островок, правда, был не шибко какой, однако земля в основном принадлежала ему и здесь не было туристов. Я давно уже слышал о нем - этот мелкий торгаш занимался контрабандой тканями и прочей ерундой, которую он мог продать в своей лавчонке на острове. Ансель жил в уютном деревянном бунгало с видом на нашу хижину и весь этот остров представлял собой клочок каменистой земли в тысяче ярдов от ближайшего из Больших Каймановых островов, на котором располагалась его лавка. Хотя я сам плохо разбирался в архипелагах южной части Тихого океана, кажется, мы обосновались на типичном острове Южного моря. Тут были белые песчаные пляжи, радужные цветы с сильным пьянящим ароматом, кокосовые пальмы, а жили мы в большой хижине под соломенной крышей, с окном, выходящим на небольшой риф. На этот самый риф напоролась старенькая "Морская принцесса", но вообще-то бухта хорошо защищена от штормов и здесь легко швартоваться, а в прилив уровень воды поднимается настолько, что затопляет этот риф.

Хотя я и раньше слышал об Анселе, мы забрели в его бухту совершенно случайно и, когда обнаружили, что в хижине есть даже водопровод, - он жил здесь до того, как выстроил себе бунгало в честь рождения очередного (и последнего) ребенка, - решили, что это место просто создано для нас. Ему мы объяснили, что у нас несколько затянувшийся медовый месяц - но тайный, так как у Роуз имеется муж, не одобривший идею нашего брака. Ансель проглотил нашу ложь и заверил, что придерживается широких взглядов и все прекрасно понимает. Единственный раз я увидел изумление у него на лице, когда мы за свой счет установили в хижине ванну с душем.

Ансель - темнокожий коротышка лет пятидесяти восьми, с резкими чертами лица и страшно гордится своими шелковистыми белыми волосами. Его жена загорелая женщина, немногословная и крупная, она, вероятно, в состоянии без труда приподнять его от земли одной рукой. У них есть взрослый сын, который занят магазином, и две замужние дочки, живущие где-то на островах. Рождение последнего сына перевернуло всю его жизнь, и Ансель не устает повторять: "Мы всегда знали, что у ней там сынок сидит, и мы его вовремя оттуда выковыряли!"

Когда старик впервые при мне произнес эту фразу, я по дурости спросил, что он имеет в виду.

- Как Сесил, первенец наш, должен был родиться, моя старуха почувствовала четыре удара в пупок. А у нас на островах все знают: сколько ударов в пупок в первый раз, столько и детей баба родит в жизни. Ну вот, после мы за два год настрогали двух дочек, а потом - пшик! Годы идут, а миссис Смит мне все талдычит: "Иди-ка, парень, за работу! Последний ребеночек в животе ждет!" Мики, поверишь, я совсем из сил выбился, делая этого последнего мальца! Но все ж-таки мы его родили! А как же!