Уильям Айриш - Женщина-призрак
— А третий факт? Вот третий факт. Он убил ее. Да, это точный и несомненный факт, как и первые два Каждая деталь этого факта уже доказана здесь, в этом зале суда. Мы, в отличие от защиты, не просим вас верить в призраки, духи, в галлюцинации! — Он повысил голос. — У нас есть документы, показания, данные под присягой, доказательства, подтверждающие каждое наше слово!
Пауза. Затем он спокойно продолжал:
— Вы уже познакомились с обстоятельствами, предшествовавшими убийству. Сам обвиняемый не отрицает их точности. Вы слышали, как он это подтвердил. Под давлением, неохотно, но все же подтвердил. Об этом не было сказано ни одного фальшивого слова. Вы слышали, как вчера я задавал ему вопросы, вы слышали их и его ответы. Я кратко напомню вам.
Скотт Гендерсон полюбил другую женщину. Он не сразу признался в этом. Девушка, которую он полюбил, не присутствует на суде. Вы заметили, что ее имя не фигурировало здесь, ее не вызывали для дачи показаний, ее никоим образом не задели здесь в связи с этим жестоким и непростительным убийством. Почему? Потому, что она не заслуживает того, чтобы быть здесь. Она не имеет никакого отношения к этому делу. Это не наша задача— доказывать здесь ее невиновность, и мы не будем оскорблять ее подозрением. Это преступление — дело рук одного человека, вот этого человека, который сейчас находится перед вами. Он виноват, а не она. Она безупречна. Ее личность известна нам и защите. Полиция и обвинение проверили возможность ее участия в этом деле, и все мы пришли к заключению, что она в данном деле соучастницей не является. С этим согласна и защита. Не раскрывая ее личности, в дальнейшем я буду просто называть ее «Девушка».
Отлично! Он был уже опасно влюблен в нее, в эту Девушку, когда решился сказать ей, что женат. Да, я сказал «опасно», — с точки зрения его жены. Девушка не согласилась бы с этим определением. Она была — и есть — порядочным человеком. Каждый из тех, кто разговаривал с ней, поверил ей. Я тоже, леди и джентльмены! Она — несчастный человек, который ошибся в своем выборе. Как я уже говорил, этого слова она бы не приняла. Она не хотела никому причинять вреда. А он хотел, чтобы и волки были сыты, и овцы целы.
Он пошел к жене и попросил у нее развода. Она отказалась. Почему? Потому, что для нее брак был священен. Не просто некий обряд, не просто каприз. Странная жена, не так ли?
Девушка узнала об этом, но настаивала на том, что им нужно расстаться. Он же не мог сделать этого и потому оказался в трудном положении.
Он решил подождать и повторить все сначала. И если первый разговор с женой вы можете назвать хладнокровным, то как вы назовете его второй разговор с женой? Он утверждает, что питал надежду уговорить ее, как уговаривают торговцы, продавая свой товар. Это дает вам, леди и джентльмены, представление о его характере, это показывает вам, что он за человек. Скандальный брак, разрушенный дом, ненужная жена — вот что ценно для него. И он отправляется вечером развлекаться!
Он купил два билета в театр, заказал столик в ресторане. Затем вернулся домой и сообщил ей об этом. Она не могла понять его внезапной активности. Она ошибочно подумала о возможном примирении. Она села перед зеркалом и стала приводить себя в порядок.
Несколько минут спустя он вернулся в комнату и нашел ее на том же месте. Она сидела перед зеркалом неподвижно. Теперь она слишком хорошо поняла его цель. Она сказала, что не пойдет с ним. Она сказала, что ценит свой дом выше, чем место в театре и за столиком ресторана. Другими словами, не давая ему времени уговорить ее, жена вторично отказала ему в разводе. Для него это было слишком…
Он был уже почти одет. Он держал в руке галстук, собираясь надеть его. Вместо этого он в слепой ярости набросил галстук ей на шею. Затем с силой стянул концы галстука, желая убить ее. Полицейский офицер, который выступал перед вами, сказал, что галстук пришлось разрезать, поскольку снять его было практически невозможно. Вы пытались когда-либо развязать узлы, затянутые на галстуках из шелка или репса, леди и джентльмены? Это невозможно сделать. Узел затягивается и становится таким маленьким, что его не видно, его даже трудно нащупать.
Она умерла. Она пыталась разжать руки мужа, но все же умерла. Умерла на руках мужа, который поклялся беречь и защищать ее. Не забудьте об этом.
Он долго стоял возле нее. Она давно уже была мертва, и лишь тогда до него дошел смысл ситуации, в которой он оказался. Она умерла, он убил ее. Что ему оставалось делать?
Пытался ли он привести ее в чувство? Испытал ли сожаление и раскаяние? Нет, нет и нет! Я скажу вам, что он сделал. Он хладнокровно закончил свой туалет. Прямо тут же, рядом с ней. Он выбрал и надел другой галстук вместо того, что послужил гарротой для бедной Женщины. Он надел пальто и шляпу и перед уходом позвонил Девушке. К счастью, ее не было дома. Она узнала правду лишь несколько часов спустя. Зачем же он звонил ей, когда его руки еще дрожали после убийства? Из-за угрызений совести, раскаяния? Для того, чтобы попросить совета и помощи? Нет и нет! Чтобы использовать ее как орудие. Чтобы получить алиби без ее ведома. Чтобы пойти с ней вместо жены по тем же билетам в тот же ресторан. Он рассчитывал, что за весельем вечера она забудет о времени и тем самым чистосердечно подтвердит его алиби.
Вы готовы признать его убийцей, леди и джентльмены?
Но его план потерпел крах. Девушки не было дома. Он пошел один и был один весь вечер, все шесть часов. Все это время ему не приходило в голову то, о чем он теперь твердит. Найти себе другую женщину и с ее помощью создать себе алиби. Он был слишком возбужден, слишком смущен. Или наоборот. Он был спокоен и хладнокровен. Он боялся довериться незнакомой женщине, а может быть, он понимал, что слишком поздно предпринимать что-либо, слишком много времени прошло с тех. пор, как он покинул свой дом. Теперь его попытка создать себе алиби могла обратиться против него, поскольку с момента совершения преступления прошло уже гораздо больше времени, чем несколько минут. Ответ на любой конкретный вопрос вызовет сомнение из-за разницы во времени между моментом убийства и моментом их встречи. Он подумал обо всем.
Так что же лучше всего? Конечно, воображаемая спутница. Фантом, призрак, нечто недосягаемое, то, что можно утверждать, но нельзя проверить. Я предоставляю подумать об этом вам, леди и джентльмены. Невозможное никогда точно не может быть подтверждено, для сомнений всегда найдется место.
Он настаивает на том, что некая женщина может подтвердить его алиби, хотя знает, что ее не существует, знает, что ее никогда не смогут найти, и тем не менее он утверждает, что у него есть алиби.
В заключение, леди и джентльмены, позвольте мне задать вам один вопрос. Естественно ли, возможно ли, что, когда сама жизнь человека зависит от его способности вспомнить определенные детали, связанные с личностью другого человека, он не в состоянии ничего припомнить? Нет, неестественно, невозможно, уверяю вас! Он не в состоянии указать ни цвет ее глаз, волос, ни очертания лица, ни рост, ничего! Поставьте себя на его место. Могли бы вы забыть то, от чего зависит ваша жизнь? Инстинкт самосохранения, знаете ли, оказывает удивительное воздействие на память. Разве возможно начисто забыть всё, если было, что забывать? Если она существует или существовала, то ее можно было бы найти. Подумайте об этом.
Я не думаю, что мне следует говорить вам что-либо еще, леди и джентльмены, присяжные. Это простое дело. Оно чистое и вполне ясное.
Он драматически простер руки.
— Государство обвиняет человека, которого вы перед собой видите, Скотта Гендерсона, в убийстве своей жены. Государство требует для него смерти. На этом я заканчиваю.
Глава 6
Девяностый день перед казнью
— Я прошу обвиняемого встать и повернуться лицом к присяжным.
— Я прошу старшину присяжных встать.
— Леди и джентльмены, присяжные, вы вынесли вердикт?
— Вынесли, Ваша честь.
— Вы признаете обвиняемого виновным или невиновным в том, что он сделал?
— Мы признаем его виновным, Ваша честь.
— О, мой Бог! Нет… — раздался сдавленный голос со стороны скамьи подсудимых,
Глава 7
Восемьдесят седьмой день перед казнью
— Виновный, вы хотите что-нибудь сказать перед вынесением приговора?
— А что говорить, когда они обвиняют меня в преступлении, которого я не совершал? Кто тут услышит меня поверит мне? Вы все здесь говорили, что я должен умереть, значит, я умру. Я боюсь смерти не больше любого другого человека. Но я боюсь умереть так же, как любой другой, но тяжелее всего умирать из-за ошибки, Я умру не за то, что совершил преступление, а по ошибке, а это самая тяжелая смерть. Когда придет мой час, я встречу его достойно; это все, что я могу сделать.
Но сейчас я обращаюсь ко всем тем, кто не слушал меня или не поверил мне; я не делал этого. Я не убивал. Ни один суд, ни один состав присяжных, никакая смерть на электрическом стуле, ничто в целом мире не сделает меня виновным в этом преступлении.
