Светлана Бестужева-Лада - Как в кино не будет
— Ты можешь вылечиться, — робко сказала я, подавленная Иркиным ожесточением. — Или взять ребеночка из детского дома и воспитать его…
— Теоретически ты тоже можешь вылечиться, — огрызнулась моя подруга. Можешь ходить на костылях, чем не ноги, только приемные?
Мы обе помолчали. Потом Ирина, уже явно остывая, добавила:
— Ни ты, ни я никогда не станем полноценными в этом обществе, где инвалиды и калеки не люди даже, а досадная помеха на пути к любому будущему, хоть к коммунистическому, хоть к капиталистическому.
— Две злюки-гадюки в одной квартире — не много ли? — попыталась я перевести разговор в шутку.
Ирина, однако, шутки не приняла.
— Какова квартира, таковы и жильцы. Да-да, я опять со своей навязчивой идеей — «проклятая квартира»!
— Далась тебе эта квартира! Хоть бы объяснила по-человечески, почему ты ее так ненавидишь? Ну, соседки с приветом — так ведь не алкоголики и не бандиты. Ну, ремонт нужен основательный — так давай хоть обои новые попросим кого-нибудь поклеить. На это у нас с тобой средств хватит. В чем дело?
— Это трудно объяснить, Регинка, просто до этого нужно дойти самой. Только не спрашивай меня больше, почему умерла твоя мама, а не наша «придворная сумасшедшая». И не сердись на меня. Иногда кажется, что все зря, никому ничего не нужно, и что закончу я свои дни в этой вот развалюхе… если она раньше не обвалится и не похоронит нас всех сразу.
— Это только если землетрясение будет, — уточнила я.
— Для того, чтобы рухнул один дом, совершенно необязательно устраивать такие катаклизмы, — на полном серьезе ответила Ирина.
К счастью, бабки, во-первых, довольно скоро пресытились политикой и приходили смотреть только выпуски новостей. А во-вторых, кто-то умный придумал показывать по нашему телевидению латиноамериканские телесериалы. Вот где начался цирк!
Старухи смотрели все подряд, приоткрыв от волнения рот, а потом долго обсуждали на кухне содержание очередной серии и моральный облик героев. Первоначально и я заинтересовалась: другая, яркая жизнь, красивая сказка. Но когда этих сериалов стало по три штуки на день… Во-первых, у меня практически не выключался телевизор, а во-вторых, мне было некогда работать. К тому же все сериалы слились у меня в голове в какой-то невообразимый салат. Как в них разбирались старухи, ума не приложу. При их склерозе они могли забыть что угодно, включая и мое имя, но события на телеэкране помнили, как «Отче наш».
Ирина, гордившаяся тем, что не посмотрела ни единого кадра из этих сериалов, тем не менее поняла, что еще немного, и в нашей квартире будет не одна, а две патентованных сумасшедших. Как она это устроила, не знаю, но в один прекрасный день какие-то ее знакомые, собиравшиеся уезжать за границу, приволокли к нам в квартиру чудовищных размера и веса телевизор — цветной «Рубин» двадцатилетнего возраста. Для антикварного магазина он еще не годился, а в комиссионный его уже не брали. Выбрасывать, естественно, было жалко — в свое время деньги на него копили чуть ли не год.
Этого монстра установили в одной из пустующих комнат, и на нашу квартиру в кои-то веки снизошла благодать. Старухи перенесли свои «тусовки» из моей комнаты в «телевизионную», а я вздохнула с облегчением. Все это было тем более кстати, что Ирина нашла мне временную, но довольно интересную работу: редактировать перевод текстов одного из этих самых сериалов.
— Понимаешь, в таком виде это никуда не годится. А дать переводить другому нельзя, потому что сейчас это делает одна дама, супруга очень-очень важного человека. Да, она не знает ни испанского, ни русского, но она Жена и ей скучно. В общем, эту «рыбу» нужно изложить нормальным и грамотным языком. Деньги за это платят не бог весть какие, но все же деньги.
Разумеется, я согласилась. Это было куда интереснее, чем занудные научные тексты, над которыми я трудилась много лет. Жаль только, что даме довольно быстро надоела ее игрушка, и переводы отдали специалисту.
Сериалы внесли в жизнь нашей квартиры еще одну неожиданную черту: выяснилось, что они оказывают прямо-таки магическое действие на Елену Николаевну. Она просиживала у телевизора часами, смотрела все по два раза: и утром, и вечером, и значительно реже устраивала «сеансы покаяния». По-моему, этой проблемой надо бы заняться психиатрам, особенно у нас, при постоянной нехватке лекарств и медицинского персонала в дурдомах.
К сожалению, они никак не действовали — в плане успокоения — на бабу Маню. Она чудила все больше и больше, причем специального повода для очередного припадка раздражения даже не требовалось. То разговаривала сама с собой на кухне, причем темой разговоров неизменно было резкое падение нравов у современной молодежи. То пыталась устроить Ирке громкий скандал, поскольку та целые дни пропадает невесть где, да и ночевать домой не всегда приходит, а старухе-бабушке, которая ей жизнь посвятила, некому подать стакан воды. И так далее, и тому подобное.
В какой-то степени утихомирить ее могла только Лидия Эдуардовна, но и та не молодела. Посему предпочитала иной раз не выходить из комнаты и не трепать себе зря нервы. Тогда я выезжала, как танк, на своей коляске и начинала «отвлекать противника» на себя. Как правило, мне это удавалось: по каким-то одной ей ведомым причинам Мария Степановна, баба Маня, меня обижать не решалась. Даже голоса на меня ни разу не повысила, что бы я ей ни говорила. Родную внучку костерила в хвост и в гриву, а меня только жалела. Возможно, считала, что грех обижать убогую — Бог накажет. Как бы то ни было, мое вмешательство всегда оказывалось действенным.
К сожалению, иногда в наш чересчур замкнутый мирок вторгалась настоящая жизнь. И каждое такое вторжение было, мягко говоря, болезненным. Например, безумная «павловская» денежная реформа. Отлично помню тот зимний вечер, когда об этом мероприятии впервые официально заявили по телевизору. Меня лично все это никаким боком не затрагивало: больше двадцати пяти рублей одновременно я за свою работу не получала. А моя ежемесячная пенсия до пятидесяти рублей тоже не дотягивала. Но Мария Степановна и Лидия Эдуардовна ударились в настоящую панику — первый раз в жизни. Оказывается, обе десятилетиями откладывали по рублику «похоронных», а для удобства хранения постепенно переводили их в крупные купюры. Кто забыл, напомню: самой крупной тогда была сторублевая бумажка — «грузинский рубль». У одной этих «рублей» было восемь, а у другой — целых десять.
На следующее утро обе помчались в сберкассу и вернулись через несколько часов в шоке: очередь собралась чуть ли не с вечера, и уже записывались на три дня вперед. Все арбатские старухи и немногочисленные уцелевшие старики вспомнили многолетний опыт очередей. Ирина опять исчезла на несколько дней, а я была бессильна помочь. Разве что валерианки накапать.
К счастью, этот кошмар продолжался всего сутки. Потом объявилась Ирка и прекратила панику. Сказала, что ни в каких очередях стоять не нужно: у нее в издательстве все сделают «чохом». Лидия Эдуардовна вздохнула с облегчением и тут же передала Ирине деньги. А родная бабка заявила:
— Морочь голову кому-нибудь другому. Ты все это придумала, чтобы присвоить мои деньги. Не выйдет, моя милая. Ни копейки ты не получишь даже после моей смерти. Я все завещаю Регине. При свидетелях говорю.
— Маша, — воскликнула Лидия Эдуардовна, — опомнись, что ты несешь? Кому нужны твои деньги? Да и что ты собираешься, как ты изволишь выражаться, «завещать»?
— Мебель. Одежду. Украшения, — отчеканила Мария Степановна.
Ирка за ее спиной покрутила пальцем у виска. В данном случае я с ней была совершенно солидарна:
— Баба Маня, о завещании мы поговорим отдельно, — начала я привычные маневры, — но зачем же деньгам пропадать? Вы их сначала обменяйте. А Ирина вам даст расписку, что получила такую-то сумму…
Мария Степановна продолжала стоять с поджатыми губами, но хотя бы не спорила.
— Значит, договорились, — поспешила я укрепиться на захваченных позициях. — Ирина обменяет деньги, а вы передадите их мне. Или, лучше, спрячете у себя до поры до времени.
— Регина права, Маша, — поддержала меня «баронесса». — Обменяют тебе деньги, а там делай, что хочешь. Хочешь — дари, хочешь — завещай, хочешь — в тайник закладывай.
— В нашей семье уже такое было, — вздохнула Мария Степановна. — Мамочка-покойница куда-то спрятала свои украшения, а нам сказать не успела. Уж мы с сестрой искали-искали… Ладно, если вы ручаетесь за то, что деньги не пропадут…
Я умоляюще взглянула на Ирину: не дай Бог, взовьется. Но она, похоже, думала совершенно о другом, причем скорее приятном. Во всяком случае, на бабкины фокусы она не обратила особого внимания. Почти машинально написала эту филькину грамоту-расписку и ушла к себе в комнату. Мы тоже разбрелись по своим. Тем дело и кончилось. Через какое-то время Ирина принесла старухам их сбережения в новом типографском исполнении, и инцидент с деньгами безвозвратно канул в прошлое. Жизнь продолжалась.
