Марина Серова - Принесенный ветром
– Вы знаете кого-нибудь из ее родственников? – поинтересовался Ерошкин.
Я задумалась. Как-то раз Аделаида вскользь обмолвилась, что есть у нее племянница Валя, но этой Вали я и в глаза не видела. Я честно призналась:
– Трудно сказать, вроде бы племянница Валентина имеется, но я ее ни разу у Белкиной не видела. Да вы спросите Марью Семеновну с первого этажа, они с Белкиной подружки.
Две наши милые старушки частенько сплетничали, сидя рядышком на скамейке у подъезда.
– Обязательно спрошу, – заверил Ерошкин, – только позже. Петрова сейчас в больнице лежит. Значит, ни телефона, ни адреса этой Валентины вы не знаете?
Я покачала головой. А ведь и в самом деле: нужно раздобыть адресок племянницы Белкиной и пообщаться с ней. Что, если это она убила тетушку? И мотив подходящий – наследство в виде квартиры. Это вам не пенсию бабушкину стырить! Нет, я непременно должна найти Валю и выудить из нее как можно больше информации!
– Скажите, Татьяна… – Ерошкин заглянул в свои бумаги, чтобы уточнить мое отчество, а потом решил – и без лишних церемоний обойдется. – Скажите, Татьяна, а Нину Эдуардовну Петрушину вы знаете?
– Знаю, – вздохнула я. – Это медсестра, которая делала Белкиной уколы. Я сама привела Нину к Аделаиде Амвросиевне.
Следователь оживился:
– Значит, Петрушина – ваша знакомая? А вчера вы видели ее?
– Нет.
– Она к вам вчера не заходила?
– Нет. Зато ко мне заходила очень странная девушка.
И я поведала Ерошкину историю о загадочной блондинке, явившейся ко мне с визитом и обвинениями, на самом деле оказавшимися грязными инсинуациями.
– Это очень странно. Я потом спускалась вниз к соседке, которую якобы залила, и та мне сообщила, что этой девушки она не знает и никакой племянницы у нее нет. Да вы сами можете у Марины Васильевны спросить.
– Спрошу, – согласился Ерошкин.
– И знаете, что я думаю, Петр… – я сделала паузу, пытаясь вспомнить отчество юноши.
– Иванович, – любезно подсказал он. – И что же вы думаете?
– Так вот, Петр Иванович, я думаю, что Нины вчера тут не было. А была эта девушка.
Я наконец-то поняла, что показалось мне странным в той девице. Она была очень похожа на Нину, только ростом чуть пониже. Та же прическа, такой же цвет губной помады и одежда похожая. Помнится, однажды я видела на Ниночке голубую толстовку с дурацкой английской надписью на спине. И как же это я сразу не догадалась! Конечно, я бы ни за что не спутала Нину с той девушкой, но это я, которая ее хорошо знает. А те, кто видел Ниночку раз-другой мельком, могли и ошибиться. Была и еще какая-то мелочь, бросившаяся тогда мне в глаза. Но эта мелочь сидела так глубоко в подсознании, что память, как я ее ни напрягала, не могла вытащить ее на поверхность.
Все это я и выложила следователю. Но он мою версию воспринял скептически:
– Да, спутать могли. Хотя это, конечно, звучит надуманно.
– Значит, вы мне не верите. Думаете, что я все придумала? Чтобы спасти свою знакомую?
– Ну почему не верю, верю. Приходила к вам какая-то девушка, может, что-то перепутала. Или…
Ерошкин хотел еще что-то добавить, но передумал, но я и так поняла: «Или вы, Таня Иванова, что-то перепутали, но что с вас, дамочка, взять?» Именно это я прочла в его взгляде.
Все мне с тобой ясно, милейший следователь Петя Ерошкин. Зачем искать какую-то таинственную девушку, тратить силы и время, когда есть Нина? Права Наталья Сергеевна, ох, как права! Не будут они париться, разыскивать новых претендентов на роль подозреваемого, если можно упечь за решетку бедную безответную Ниночку. Алиби у нее нет, к Белкиной она ходила, все это знают. Зарплата у нее маленькая, а так хочется красиво одеться! Вот и грохнула бабулю, чтобы прикарманить ее денежки и побрякушки.
А чего ты ждала, Таня? Упечь невиновного на нары – это в стиле нашей родной полиции.
Ерошкин как будто прочел мои нелестные мысли. С плохо скрываемым сарказмом он сказал:
– Вы не все знаете, Татьяна. Есть еще одна деталь, и она свидетельствует о виновности вашей знакомой.
– И что же это за деталь?
– Шарфик со следами крови потерпевшей. Петрушина оставила его на месте преступления.
– Может, это вовсе не ее шарфик. Уверена, что в таких шарфиках половина Тарасова ходит. Вот если бы Нина одевалась у французских кутюрье… Или привозила наряды из Милана… Тогда другое дело. Но она девушка небогатая и покупает одежду там, где и все остальные.
– Ошибаетесь, – возразил следователь Петя. – Такие шарфики не продаются в наших магазинах. Мать подозреваемой купила его в Болгарии дочке в подарок. Она сразу его узнала, как только мы ей его показали. Кстати, на шарфике есть маленький тканый ярлычок с информацией о том, где эта вещь произведена.
Ни о каком шарфике Наталья Сергеевна мне ничего не говорила. А в Болгарии она действительно была: два года назад возила в Пловдив учеников на олимпиаду по математике. Я спросила:
– Когда вы ей показывали этот шарфик?
– Сегодня утром, после того как эксперты определили, чья это кровь. И потом, не забывайте про такую вещь, как потожировые следы. Шарф однозначно принадлежит подозреваемой, так что можете не сомневаться.
Я потерянно молчала. Если Нина не приходила вчера к Аделаиде, то как в квартиру Белкиной попал этот шарф? Внезапно меня осенило:
– А что если Нина оставила его не вчера – раньше, два дня назад или три?
– Вы забыли про кровь. Она, кстати, была совсем свежей.
Нет, все равно что-то тут не вяжется. Такая явная улика – шарф, привезенный из-за границы, да еще и со следами крови! Как ни глупа Ниночка, даже она не бросила бы на месте преступления свой шарфик, предварительно запачкав его кровью жертвы. Но разве можно вдолбить это в голову Ерошкина? Для него ход моей мысли – не аргумент.
Следователь тем временем допил свой кофе и встал:
– Спасибо за кофе. Можно вас еще кое о чем попросить?
– О чем же?
– Вас не затруднит пройти со мной в квартиру Белкиной? Посмотреть, что пропало.
– Конечно, не затруднит, – обрадовалась я. – Всегда рада оказать помощь нашей славной полиции.
Об этом я и мечтала! Теперь не придется нарушать закон и возиться с отмычками, чтобы вскрыть квартиру погибшей. Посещение места преступления было первым пунктом моего плана, составлению которого помешал визит Ерошкина. Может, мне удастся обнаружить какие-нибудь доказательства невиновности Ниночки?
Услышав про «нашу славную полицию», Ерошкин с подозрением покосился на меня. Он вынул из кармана ключ, открыл дверь и пропустил меня вперед.
Воздух в квартире покойной был спертым, пахло старой одеждой и лекарствами. Подушка в белой наволочке, лежавшая на кровати, была покрыта бурыми пятнами.
– Как ее убили? – спросила я.
– Ударили по голове хрустальной вазой. Но сначала вкололи лошадиную дозу клофелина. Но, если б ей не раскроили череп вазой, это ничего бы уже не изменило. Патологоанатом, проводивший вскрытие, говорит, что такая доза клофелина однозначно убила бы ее. Такого не выдержало бы даже здоровое сердце, что уж там говорить про пожилую женщину.
– Не понимаю, – пробормотала я.
– Чего не понимаете?
– Зачем убийце понадобилось бить ее по голове вазой? После лошадиной дозы клофелина?
– Возможно, убийца спешил, – сказал Ерошкин и тут же поправился: – Спешила. Не хватило терпения ждать, пока бабушка уснет. Не терпелось поскорее приступить к поискам ценностей. А может, Белкина чем-то убийцу разозлила.
Это Аделаида могла. Она была очень несдержанна на язык и, как большинство пожилых людей, любила поучать молодежь. Вот только Нина не отличалась вспыльчивостью. Да, туповатая, да, легкомысленная, да, влюбчивая. Но не злая, не гневливая, не раздражительная. Нрав у нее был мягкий, характер уживчивый. Не стала бы она бить старушку по голове хрустальной вазой. И клофелином травить не стала бы.
– Не беспокойтесь, Татьяна, мы все выясним, – прервал мои мысли следователь. – Посмотрите, пожалуйста, вы когда-нибудь видели эту шкатулку?
Ерошкин показал мне раскрытую лакированную шкатулку, расписанную яркими цветами. Она была почти пустой. Внутри лежала цепочка из белого металла с православным крестиком и кольцо с выгравированной надписью: «Спаси и сохрани». В углу болталась розовая пуговица с блестящим камушком в серединке.
– Никогда этой шкатулки у Белкиной не видела. Но ведь нас с ней не связывали настолько близкие отношения, чтобы…
– А какие-нибудь украшения вы на ней видели? – перебил меня Ерошкин.
Я задумалась.
– Видела. Сережки с кирпичного цвета камушками. Да, точно! Она еще сказала, что это агаты. Старинные, достались ей от матушки. Кольцо еще было.
– Это? – спросил следователь, указывая взглядом на шкатулку.
