Инна Бачинская - Ритуал прощения врага
Ирония-то какова! Бывший муж всегда хотел завести собаку, он не хотел ребенка и мечтал о песике. А она не желала ни ребенка, ни собаку. Какая-нибудь болонка — несерьезно, а большая — воняет псиной! Теперь у него есть здоровенный дорогущий кобель, и новая мадам ждет ребенка. Ей сказали. А у нее, у Жанны… У нее теперь тоже есть собака, не болонка и не здоровенный дорогущий кобель, а экономных размеров неизвестно кто. Со свалки. Каков поп, таков и приход.
В носу щиплет, глаза наливаются слезами. Они льются сами по себе, как вода из крана. Стекают по щекам и капают с подбородка. Щен вдруг изворачивается и лижет ей лицо шершавым языком. Она с воплем отшатывается: «Брысь!» И ей приходит в голову, что он ее жалеет… Дожила!
Жанна садится на край ванны, не выпуская щенка из рук. Она чувствует, как колотится его сердце. Живое существо. Совсем как человек.
Она купает щенка, а он, перепуганный, терпит, не пытается удрать. Жанна чистит щеткой его когти, поднимая одну за другой лапы. Она заворачивает его в полотенце, протирает уголком глаза. Как же тебя назвать, бормочет она. Какое имя подходит дворянину со свалки? Шарик? Бобик? Цезарь? А может, это вообще девочка? Она разворачивает полотенце — нет, кажется, мальчик. У него жалкий, розовый, беззащитный живот, почти без шерсти, и крошечный перчик. Мужик, однако!
— Будешь Максом! — решает она. Почему Макс? Из каких глубин памяти всплыло странное, совсем не собачье имя? Кто поймет… Максимилиан! Как этот актер… как его? Шелл! Максимилиан Шелл! Незатейливо, но со вкусом.
— Пошли, Макс! — зовет она, и он бежит за ней на кухню. — Яйцо будешь? — спрашивает Жанна.
Пес кивает. Он голоден как собака. Он готов съесть все, даже кухонное полотенце!
Холодильник пуст по-прежнему, ничего не изменилось со вчерашнего дня. Жанна с сожалением вспоминает рассыпанные продукты — там, на свалке. Нужно было подобрать! Хотя… Она смотрит на Макса, который отвечает ей преданным взглядом. Хотя вряд ли там что-нибудь осталось. Спаситель! А ведь если бы не он, она вполне могла не проснуться, приходит ей в голову. Так ли это, нет ли — кто теперь может сказать? Собака святого Бернара, хмыкает она. Макс, мелкий и невыразительный, отрывисто вздыхает, напоминая о себе впавшей в транс хозяйке.
Она варит ему два яйца, он проглатывает их горячими. Пошарив, она находит голубцы в жестянке, неизвестно каким чином оказавшейся в буфете. Голод не тетка, сойдут и они. Она с отвращением ест голубец, отдающий хлоркой, и рассматривает большой нож с зазубренным лезвием, лежащий перед ней. Берет его в руки, пробует пальцем острие. Со стуком вонзает нож в стол, смотрит на неглубокую ямку в пластике.
Посидев, бредет в прихожую, комкает белый испорченный плащ, сует в полиэтиленовый пакет и прислоняет его к двери. Выбросить и забыть…
Глава 7. Ненависть
Я убью его! Этим ножом с зазубренным лезвием и мухой в натуральную величину рано или поздно, под старость или в расцвете сил. Найду и убью. Я не убийца, я гуманный человек, не брошу его умирать. Я просто его убью. Сразу.
Я найду его рано или поздно, под старость или в расцвете сил. Я помню три буквы на капоте его большой черной машины. Черная машина, три буквы, седая голова. Чего еще? Более чем достаточно. Еще красный шарик-фонарик на нитке, болтается на стекле туда-сюда.
Я встречу его на улице, в подъезде, в лифте, пойду следом и убью. И рука не дрогнет! Око за око, зуб за зуб. Не буду ждать до Страшного суда, когда каждому воздастся. Божья мельница мелет медленно, человеческий суд рядится быстрее. Я буду судьей и палачом. Он — вчера, я — завтра. Хочу увидеть его лицо и глаза. Хочу упиться его испугом, пониманием того, что сейчас произойдет.
У него в том районе офис, дом, гараж. Или, или, или. Он попал туда неслучайно. Оттуда и начнем. Торопиться некуда, сначала нужно все обдумать, я это умею — думать и планировать, недаром ведущий менеджер. Я его вычислю и закажу. Поставлю на счетчик. До конца отпуска полно времени. А если не хватит, тоже не беда, добавим.
Жанна не заметила, как доела голубцы. Ну и гадость! Гастроном внизу работает до часу ночи. Когда стемнеет, нужно будет выйти. Намазаться и не забыть черные очки. Хлеб, масло, молоко, сыр. Мясо. Побольше — раз в доме появился мужик. А когда сойдут синяки — на охоту за зверем. Побежит он на ловца, никуда не денется. Ни-ку-да.
Стемнело. Она уселась перед зеркалом, разложила рядом кисточки и тюбики, внимательно рассмотрела изувеченное лицо. И стала наносить краску. Синюю, серую, беж, малину — пока не скрылись царапины и синяки. На руки — перчатки. Брюки и свитер с длинными рукавами. Черные очки. Маскировка готова.
Она шла в супермаркет, но ноги сами понесли ее туда, на остановку. Сейчас там было пусто. Кто-то одинокий сидел на скамейке. Она поискала глазами место, где стояла вчера. Никаких следов происшествия — ни поломанных кустов, ни разбитого киоска. Она упала, наверное, собрались люди, кто-то закричал, чтобы вызвали «Скорую». А он растолкал всех, кивнул парню рядом — помоги, мол, мужик, и увез ее на глазах всего честного народа. Собирался в больницу, а потом передумал, или с самого начала знал, что сделает?
Пронзительное чувство унижения, протест и возмущение притупились. Жанна смотрит на место, где упала вчера, шарит взглядом по асфальту, словно надеется увидеть нечто, что прояснит… объяснит хоть что-нибудь. Ничего. Пусто. Может, расспросить людей? Там были девочки-студентки, они не могли не запомнить… Колледж рядом. По недолгом раздумье она отметает эту мысль. Не стоит оставлять следов. Никаких свидетелей, никаких вопросов. Ничего, что навело бы на мысль о ней… потом, когда она убьет его. Она хмыкнула — если Бог позволит ей убить седого… значит, он не против. Позволил, выдал.
А если у седого семья, дети… воззвал смиренно голос разума. Замолчи! Ничего не хочу знать! Нас только двое — он и я. Даже не хочу знать, как его зовут. Если его не убью, я не смогу жить дальше.
Оглушив себя стаканом коньяка, Жанна беспокойно спит. Ей снится тоскливый бесконечный сон…
* * *…И началась охота. Жанна неспешно гуляет по городу, высматривая черную машину с логотипом: синие и белые треугольники и буквы «BMW». Черных джипов «BMW» в городе, оказывается, совсем мало. За три дня ей не попался ни один. Через плечо висит нарядная бирюзовая сумка, в ней — твердый мясницкий нож. Время от времени Жанна опускает в сумку руку, нащупывает нож, холодные его зазубрины и муху в натуральную величину.
Проходит неделя, вторая. Она как заведенная кружит по городу. В шесть утра выводит Макса, кормит, варит себе кофе. И уходит как на дежурство. Макс уже вполне освоился, привык к ошейнику и поводку. Ждет ее возвращения в прихожей — заслышав, начинает скулить. Радуется, облизывает руки, хвост — ходуном. Бежит на кухню к своей миске. Она падает на табурет. Колено словно налито свинцом. Еще один пустой день.
Жанна похудела — диет не нужно, осунулась, щеки ввалились. Она подолгу смотрит на себя в зеркало — и не узнает. Чужая женщина глядит на нее из зеркала. Он меня убил, думает она. Он убил, но я не умерла. Или все-таки умерла? Кто я теперь? Звонит мама, звонит рыдающая Ирка, даже тетя Соня. Звонят с работы. Маме она отвечает, она из той жизни, где Жанна была еще жива. Мама тянет ее на выставку, в парк, в кино, она всегда была непоседой. Жанна испытывает пронзительное чувство любви к маме, любовь, сожаление и как бы удаленность — мать осталась здесь, а она, Жанна, — ушла за грань и бредет теперь в никуда. К светлой цели. Не смогу жить, думает она, стискивая кулаки. Жить, высматривая его в толпе…
Ирке, тете Соне и коллегам с работы она попросту не отвечает. Жанна слушает Иркины вопли на автоответчике, и ничто в ней не вздрагивает. «Ты была права, — рыдает Ирка по десять раз на дню, — он подонок! Он свалил в Непал, а ведь обещал в Эмираты! Жанка, ты где? Жанночка! И мобильник не отвечает! Обиделась? Мне хреново! Если бы ты только знала, как мне хреново! Жить не хочется! Нажрусь таблеток, пусть знает, засранец! Эй, ты где?»
С работы просят перезвонить, не могут найти файл. Они никогда не могут. Жанна и не думает перезванивать — все это так далеко, так мелко, не нужно! На что тратится жизнь…
Еще неделя. Пусто. Через пять дней заканчивается отпуск. Жанна полна решимости, ненависть клокочет в ней, в мозгу крутится навязчивая картинка — он оглядывается по сторонам и выбрасывает ее из машины. Она в своем белом плаще падает в грязь и мусор. С разбитым, окровавленным лицом, с изувеченными руками. Следом он выбрасывает пакет с продуктами и белую с золотым ключиком на цепочке сумочку. Осматривает сиденье — нет ли крови. Достает тряпку…
Снова внимательно оглядывается и уезжает. А она остается подыхать… Картинка крутится с назойливостью рекламного клипа. И все время новые подробности — вот он нагнулся, заглянул ей в лицо… Вот он оглянулся — острый взгляд, сжатые губы… Страшные глаза… Серые. Или желтые. Или черные. Пригладил седые волосы… Посмотрел на руки… Достал носовой платок, вытер лицо и руки. Взглянул на нее? Подумал… что? Или ни разу не взглянул? И ни о чем не подумал? Ей хочется кричать…
