Дик Фрэнсис - Ставка на проигрыш
— Не знаю. Пока не знаю. Может, удастся выяснить.
— И с какой целью?
— Ну, это уже проще. В системе предварительных ставок кто-то хотел играть наверняка. А задача Берта... Берта заставляли убеждать публику расставаться со своими денежками.
Оба они задумались. Я продолжал, пытаясь объяснить более подробно:
— Допустим, некий жулик прибирает к рукам букмекерские конторы. Сами знаете, как это бывает. — Дерри усмехнулся. — Допустим, некий жулик разработал ловкий способ получения нелегальных доходов, причем без всякого риска и затраты особых усилий. Используется этот способ только на крупных скачках, где действует система предварительных ставок. Ему нужны минимум недели три, чтобы набрать сумму, оправдывающую его затраты. Он выбирает подходящую лошадку и заставляет Берта расхваливать ее на полную катушку. Так или нет? Люди ставят на нее, а наш ловкач прибирает к рукам все до последнего цента! Он практически застрахован от потерь. Он знает, что их просто не может быть! Сам-то он не играет на эту лошадь... Он-то знает, что дня за четыре до соревнований, а то и меньше, лошадь выкидывают из списков. Очень славный способ.
Помолчав немного, Дерри спросил:
— Но как он узнает об этом?
— Это другой вопрос. Тоже придется выяснить.
— Все равно не верю, — скептически заметил Люк-Джон. — Только на том основании, что Берт написал о нескольких не стартовавших...
Дерри указал на списки:
— Их слишком много было, этих лошадей. Слишком...
— Верно, — поддержал я его.
— Но нельзя же выстраивать целую теорию только на основе какой-то одной случайной обмолвки...
— Нет, конечно, нет, — согласился я. — Должны быть доказательства. Безусловно, должны быть. Кстати, в ту пятницу, когда мы возвращались с ленча, Берт сам сказал мне. Он все хотел дать мне совет.
— Да, верно, — вспомнил Дерри. — Но так и не раскачался.
— Нет, сказал. Честное слово. И абсолютно серьезно. Он посоветовал мне не продавать душу, не продавать свою колонку.
— Быть не может! — воскликнул Люк-Джон.
— Он сказал: «Сперва они покупают тебя, а потом шантажируют».
— Не может быть, — автоматически повторил Люк-Джон.
— Он был ужасно пьян. Пьянее, чем всегда. Говорил, что это его последние слова. Потом вошел в лифт с бутылкой виски, прошел через комнату, отхлебывая из горлышка, прямо к окну и выпал на улицу.
Люк-Джон прижал веснушчатые пальцы к тонким губам и проговорил низким, сдавленным голосом:
— Нет... О Боже!
* * *Выйдя из «Блейз», я влез в фургон и отправился к скаковым конюшням в Беркшире — брать интервью у девушки, которая ухаживала за самым знаменитым фаворитом предстоящих скачек.
Чемпион по стипль-чезу по кличке Зигзаг завоевал огромную популярность и известность, однако в любой день на ослепительном небосводе его славы могли появиться тучки, так как первого января ему исполнялось одиннадцать лет. Я полагал, что именно в скачках на Золотой кубок великому старцу предстояло отвесить публике прощальный поклон, а потом его вытеснит плеяда новых, более молодых «звезд».
Конюхом Зигзага была девушка, Сэнди Виллис, необыкновенно заботливая и преданная делу. Каждая фраза этого юного и простодушного существа была густо оснащена лихим жаргоном конюшен, которым она пользовалась безотчетно и который составлял трогательный контраст с присущим ей от природы невинным видом.
С гордостью собственника Сэнди демонстрировала мне Зигзага. Она помнила и рассказывала обо всех скачках, в которых он участвовал. Ходить за ним она начала с того самого дня, когда он голенастым и еще безвестным трехлеткой впервые переступил порог конюшен. Она представить себе не могла, что станет делать, когда его отстранят от соревнований. Скачки без Зигзага — это уже совсем не то.
Я предложил прокатиться до Ньюбери и выпить по чашечке чая в кафе или отеле.
— Нет, спасибо, нет времени, — сказала она, — вечерняя смена приступает только в четыре.
Привалившись к двери у стойла своего любимца, она рассказывала о своей жизни, сначала застенчиво, потом взахлеб.
Родители ее не ладили. Вечные скандалы дома... Поэтому она смылась, как только окончила школу. И рада была смыться, ведь папаша — жуть до чего скупой, а мать только и знала, что орать и гавкать на него. Да и ей, и двум младшим сестренкам тоже доставалось на орехи. В общем, дохлое там было дело, не светило ничего. А еще она надеялась, что Зигзаг будет выступать в Кемптоне на второй день Рождества — удачный предлог, чтобы не ехать домой на каникулы. Она любит свою работу, любит Зигзага. Скачки вообще потрясающая штука, и, нет, она не торопится замуж, парней кругом полно, стоит только захотеть, но, честно сказать, она не такая дура, чтобы променять Зигзага на прорву занудных домашних хлопот. Особенно если жизнь пойдет, как у ма и па...
Хихикая, она согласилась сфотографироваться, но только вместе с Зигзагом. Сказала, что надеется получить номер «Тэлли» на память.
— Непременно, — обещал я, твердо решив включить стоимость всех дарственных экземпляров в статью дополнительных расходов.
Наконец я распрощался с ней и, проходя по двору, лицом к лицу столкнулся с тренером, которого всякий раз непременно встречал на скачках. Это был делового вида мужчина лет за пятьдесят, взирающий на мир трезво и без иллюзий.
— Зайдите, Тай, — сказал он. — Виделись с Сэнди Виллис?
— Да, да, спасибо. Она мне очень помогла.
— Один из лучших моих «парней»! — Жестом он пригласил меня присесть и из серебряного чайника налил чаю цвета дубовой коры. — Сахар?
Я отрицательно помотал головой.
— На ипподроме ее лошади буквально готовы выпрыгнуть из шкуры.
— Она нашла удачное приложение материнским чувствам, — согласился я и отпил глоток. От горечи танина язык съежился, точно обожженный листик. Нортон Фокс налил себе еще чашку и осушил ее в три приема.
— Надеюсь, если я распишу ее в «Тэлли», вы не подложите мне свинью и не снимете Зигзага со скачек в последнюю минуту?
— Не собираюсь.
— Двенадцать стонов десять фунтов — предельный вес.
— Он выигрывал и когда весил на три фунта больше.
— Любопытно, кстати, что же случилось тогда с Кратким перед чемпионатом по скачкам с препятствиями?
Нортон раздраженно прищелкнул языком.
— Можете на меня положиться: Зигзаг не сойдет со старта в последнюю минуту. По крайней мере, беспричинно, как это вышло с Кратким.
— Он ведь был фаворитом, если мне не изменяет память? — Я-то точно знал, что был. Я тщательно выверил все детали по списку Дерри. — Что же все-таки произошло?
— Ну и разозлился же я тогда, прямо себя не помнил! — В его голосе живо звучала обида. — Тренировал эту лошадь до последней минуты. Сам выверял каждый шаг, каждый дюйм. Все было рассчитано на победу. И Краткий — в отличной форме. Был готов бежать не за страх, а за совесть! И что же? Мы заявили его за четыре дня, а потом вдруг его владелец — заметьте, собственный его владелец — взял да и позвонил Уэзербису дня через два и отменил заявку! Снял лошадь со скачек! Вот так... И главное, у него не хватило ума, а может, просто решимости сообщить об этом мне, тренеру. Я узнал, что Краткий вычеркнут из списков, ночью, накануне скачек. Я, конечно, ушам своим не поверил и позвонил Уэзербису, а тот и говорит, что старик Дэмбли сам снял свою лошадь со скачек. До сих пор не пойму почему. Я тогда страшно с ним поскандалил, а он все твердил одно: решил не пускать ее на скачки, да и все тут. Так и не сказал, по какой такой причине. И все наши планы и работа полетели к чертям. Я до того разозлился, что велел ему забрать всех своих лошадей. Ну, судите сами, можно ли работать с человеком, который откалывает такие номера? Нельзя!
— А кто работает с ним сейчас? — сочувственно спросил я.
— Только имейте в виду. Тай, все это не должно появиться в вашей паршивой газетенке.
— Никогда, — заверил я его. — Может, мне придется писать статью о владельцах, распродавших своих лошадей.
— Ну ладно... вот, у меня тут записано. — Он выписал адрес из журнала и протянул мне листок. — Только без эксцессов.
— Можете не беспокоиться. — Эксцессы были в основном по части Люка-Джона и лишь изредка — по моей. Разница состояла только в том, что я старался не вмешивать в скандальные истории своих знакомых. Для Люка-Джона этой дилеммы не существовало.
* * *Я вошел в гостиную. Миссис Вудворд и Элизабет смотрели по телевизору программу новостей. Миссис Вудворд украдкой взглянула на часы и отвернулась, неловко маскируя разочарование: до шести оставалось еще полминуты. Сверхурочные ей платили за каждые лишние полчаса, и тут она несколько пережимала по части пунктуальности. Нельзя было опоздать и на пять минут: пять минут шестого — и оплата взималась как за полчаса переработки. Я знал, что скаредность — не главная причина. Она рано овдовела, и ее сын-подросток собирался стать врачом. Насколько я понимал, именно Тайрону предстояло оплачивать его счета в колледже.
