Юсси Адлер-Ольсен - Женщина в клетке
— К черту! — прошептал Карл. — Я этого не буду делать. Ты встанешь. Встанешь и будешь ходить. У тебя же есть сын. Ему надо, чтобы ты вернулся домой. Ты понимаешь?
— Ему двадцать лет, он справится без меня, — прошептал Харди.
Он был в полном сознании, с ясной головой, и свою просьбу высказал всерьез.
— Не могу. Терпи, ты поправишься.
— У меня паралич, и это не лечится. Сегодня вынесли приговор. Ни черта я не встану.
— Как я понимаю, Харди Хеннингсен просил вас помочь ему уйти из жизни, — сказала женщина-психолог, надеясь вызвать Карла на откровенность.
В ее уверенном взгляде читалось, что ей не требуется ответа. Она не сомневалась в своей правоте, поскольку с такими вещами сталкивалась не впервые.
— Нет, не просил!
— Вот как?
— Тут совсем другое.
— Не могли бы вы тогда поделиться со мной тем, что он сказал?
— Да я бы с удовольствием. — Карл поджал губы и устремил взгляд на Хавневей. Вроде бы никто не смотрит. Даже странно.
— То есть вы не хотите?
— Вы бы покраснели, услышав это. Я не могу произнести такое в присутствии дамы.
— А вы попробуйте!
— Нет уж, лучше не буду.
9
2002 год
Мерета много слышала про маленькое кафе на улице Нансена, со странными чучелами зверей, но до сих пор ни разу там не бывала. В «Банкроте» висело жужжание приглушенных голосов; дружелюбный взгляд теплых глаз и ледяной бокал белого вина — все обещало приятный вечер. Но едва она успела рассказать, что собирается на следующие выходные с братом в Берлин, куда они ездят один раз в год, и что жить они будут в районе Зоологического сада, как позвонила домработница и сообщила: на Уффе что-то нашло.
На мгновение Мерета прикрыла глаза, чтобы справиться с разочарованием. Не так уж часто она позволяла себе принять приглашение на свидание. И тут, как назло, он все испортил!
Через час она уже была дома, невзирая на слякоть и скользкие дороги. Без нее брата трясло, и почти весь вечер он проплакал. Такое иногда случалось, если Мерета задерживалась. Уффе не разговаривал, поэтому нелегко было догадаться, в чем дело. Порой могло даже показаться, что в нем вообще отсутствует человеческое сознание. Однако это было не так, Уффе все прекрасно сознавал. Домработница явно растерялась и так расстроилась, что позвала на помощь.
Только когда Мерета отвела Уффе в спальню и надела на него любимую бейсбольную кепку, он перестал плакать. Но не успокоился до конца, взгляд его оставался тревожным. Она попробовала развлечь брата рассказом о кафе, полном посетителей, о необычных звериных чучелах. Рассказывая ему о своих мыслях и впечатлениях, она видела, как он успокаивается. Так она поступала, еще когда он был десятилетним. Его заставляло плакать нечто, всплывавшее из подсознания; там не было разницы между прошлым и настоящим, он по-прежнему оставался обыкновенным мальчиком, как до несчастья. Нет, не обыкновенным. Он был тогда удивительным мальчиком, чья голова была набита фантастическими идеями, и так много обещал в будущем. Но потом случилась беда.
В следующие несколько дней на Мерету свалилось столько дел, что она совсем закрутилась. И хотя ее мысли порой были заняты совсем другим, работу за нее все равно никто не мог сделать. В шесть часов утра она отправлялась на службу, а после напряженного трудового дня кидалась скорее в машину, чтобы в шесть часов вечера быть уже дома. На то, чтобы все обдумать и разложить по полочкам, просто не оставалось времени.
Поэтому когда в один прекрасный день она увидела вдруг на своем рабочем столе большой букет цветов, это отнюдь не помогло ей собраться и настроиться на рабочий лад.
У новой секретарши был раздраженный вид. Она перешла сюда из ДСЮЭ,[12] и там, по-видимому, гораздо строже относились к разграничению частной жизни и работы. Марианна на ее месте пришла бы в неописуемый восторг и носилась бы с этим букетом, будто с полным набором королевских регалий. От новой секретарши, как видно, и впрямь не дождешься сочувствия в том, что касается личных дел. Но может, оно и к лучшему.
Три дня спустя Мерете прислали телеграмму-валентинку. Валентинку она получала впервые в жизни, и это вызвало у нее чувство неловкости, тем более что четырнадцатое февраля миновало две недели назад. На открытке было изображение губ и надпись по-английски: «Люблю и целую Мерету». Секретарша вручила ей это послание с негодующим лицом.
Внутри было написано: «Нужно поговорить!»
Прочитав это, Мерета еще некоторое время держала открытку в руке и качала головой, глядя на нарисованные губы.
Мысленно она унеслась назад, к тому вечеру в «Банкроте». Вспомнить об этом было приятно, однако она подумала, что со всей этой чепухой нужно как можно скорее покончить, пока это не зашло слишком далеко.
Прикинув, что и как она скажет, Мерета набрала номер его телефона и стала ждать, когда заработает автоответчик.
— Привет, это Мерета, — сказала она спокойным голосом. — Я долго об этом думала, но поняла, что ничего не получится. Работа и брат отнимают у меня слишком много времени. Тут, по-видимому, никогда ничего не изменится. Я искренне сожалею об этом. Прости!
Затем она взяла со стола свой еженедельник и вычеркнула номер, по которому только что говорила.
Тут как раз в кабинет вошла секретарша и остановилась у письменного стола.
Когда Мерета подняла голову и взглянула на нее, та улыбалась такой улыбкой, какой Мерета никогда раньше у нее не видела.
Он ждал, стоя без пальто на крыльце во дворе Риксдага. Холод был собачий, и по его лицу было видно, что он продрог. Несмотря на разговоры о парниковом эффекте, погода не позволяла долго находиться на улице. Не обращая внимания на фотографа, который только что вошел во двор с площади, он смотрел на нее с мольбой. Мерета попыталась увлечь его в помещение, тянула за собой, но у нее не хватало сил сдвинуть с места такого крупного мужчину.
— Мерета! — тихо сказал он, беря ее за плечи. — Не делай этого! Я этого не вынесу.
— Мне очень жаль, — сказала она и отрицательно качнула головой.
Его взгляд вдруг изменился: в глазах опять проступило то темное, глубоко затаенное, что вызывало у нее беспокойство.
Фотограф у него за спиной поднял камеру. Этого еще не хватало! Сейчас ей меньше всего хотелось, чтобы их сфотографировал репортер какой-то бульварной газетенки.
— К сожалению, я ничего не могу поделать, — крикнула она на бегу, направляясь к своей машине. — Это совершенно невозможно.
Когда за едой сестра вдруг начала плакать, Уффе взглянул на нее удивленно, да и только. Он так же неспешно, как всегда, подносил ложку ко рту, улыбался при каждом глотке, смотрел, не отрываясь, на ее губы, но сам был где-то далеко.
— Черт побери! — воскликнула она сквозь слезы, стукнула кулаком по столу и бросила на Уффе недобрый взгляд.
Ее душу заполняла досада. К сожалению, с некоторых пор это случалось все чаще.
Проснувшись, она отчетливо помнила свой сон. Воспоминание было так живо, так драгоценно и так ужасно!
Утро тогда выдалось дивное. Небольшой морозец и немного снежку — как раз столько, сколько требуется, чтобы поддерживать праздничное настроение. Жизнь в них так и играла. Мерете — шестнадцать лет, Уффе — тринадцать. Мама и папа после прошедшей ночи поглядывали друг на друга и мечтательно улыбались: с того момента, когда стали загружать вещи в багажник, и до тех пор, когда все это кончилось. Утро перед сочельником — чудесные слова, от которых в душе поднималась радость. Столько приятных ожиданий! Уффе говорил, что мечтает получить проигрыватель для компакт-дисков. Это было последнее в его жизни желание, которое он изложил на словах.
Отправились в путь. Все радовались, дети смеялись. Там, куда они ехали, их с нетерпением ждали.
Мерета и Уффе сели сзади. Брат был тогда на двадцать килограммов легче ее, он толкался и возился, как резвящийся щенок. Мерета в ответ тоже толкалась, сняла свою перуанскую шапочку и шлепнула его по голове. С этого момента шутливая борьба перешла допустимую грань, и на повороте лесной дороги Уффе совсем развоевался. Мерета обхватила его руками и попыталась заставить сидеть смирно. Он брыкался, визжал и вскрикивал, веселясь от души, и Мерета удерживала шалуна изо всех сил. Папа, улыбаясь, обернулся и протянул к ним руку; в этот миг Мерета и Уффе подняли головы и посмотрели вперед. Их машина совершала обгон. Прямо перед ними ехал «форд сиерра» красного цвета с серыми от соли боками: впереди мужчина и женщина средних лет, оба смотрят на дорогу, сзади тоже мальчик и девочка. Дети в обеих машинах стали строить друг другу рожи. Коротко стриженный мальчик был года на два моложе Мереты. Он поймал ее веселый взгляд, когда она отталкивала руку отца; она снова со смехом взглянула на мальчика и, только заметив, как изменилось выражение его лица, поняла, что ее отец потерял управление. На секунду в Мерету впились полные ужаса голубые глаза чужого мальчика и тут же пропали.
