Конкурс убийц - Николай Иванович Леонов
— К поискам приступаем, товарищ полковник? Или мы порыбачить приехали?
Гуров вздохнул. Неподалеку, по поверхности медленной, похожей на длинное, узкое озеро, Онейки, серебристо плеснула хвостом мелкая рыбешка.
— Да есть ли смысл. «Баржа» и правда просто развалина. Может, в двухтысячных это и было бойкое место, но это было давно. Посмотрим, конечно. Но едва ли Сифон хранил здесь что-то значимое.
— Ты не хандри, Лев, — негромко сказал Витя. — В двухтысячных годах «Баржа» действительно стояла ближе к городу. Попасть на нее простым смертным было не суждено, разве что издали посмотреть, но по слухам, отдыхали здесь люди, способные заплатить за конфиденциальность. Ты подумай, папарацци ведь с аквалангом не подплывет, мы не загнивающий Запад. Мы попроще. Отчалили от берега — и гуляй, малина. Сторожа говорят, что трубку Сифон до сих пор не берет, а заместитель его мечется, как петух с отрубленной головой. Но это сегодня. А обычно начальник раз в неделю или две заглядывает лично. Что он тут делает — они не знают, но заведение закрыто, и пускать никого не велено. Это для нас с тобой исключение. Ибо о том, что Мохов обыскивает его особняк, слух уже пошел, крысы еще не бегут с корабля, но уже суетятся. Этим же ребятам просто все равно, где пить. Как тайник место совсем не плохое. Пойдем, Лев. Время идет. Это ты в отпуске, а у меня рабочий день, и он скоро закончится.
Гуров прислушался к грустному урчанию в животе и вспомнил, что поесть ему сегодня не довелось. В кафе он только смотрел на то, как Сизый уплетал круассаны, потом было некогда, да и негде. Голод оттеснил хандру, ибо гулять смело можно только после сделанного дела. Для того же, чтобы завершить его, было бы неплохо начать.
На просматривающиеся насквозь палубы решили силы не тратить, спустились сразу в сумрачные глубины машинного отделения. Странно было идти по узким переходам, слышать, как изредка плещет о гулкий борт вода, как царапают стареющее железо упрямые стебли рогоза и гибкие веточки вездесущего тальника. Разделившись, они простукивали стены, вслушивались в эхо шагов, надеясь определить на звук, есть ли что-нибудь между полом и обшивкой. Гуров нашел мешки с тряпьем, полусгнившими шторами и частично утратившими кружева передниками официанток. Сизый чем-то гремел в отдалении, но на вопрос ответил, что помощь ему не нужна. Пройдя свою сторону от носа до кормы, Гуров вернулся к выходу и принялся ждать, наблюдая за тем, как падает к закату оранжевый апельсин солнца, как засновали над водой проворные стрижи.
Из недр «Баржи» донеслись невнятные слова, и Гуров их не расслышал.
— Чего, Вить?
— Я говорю… Вряд ли ты в лицо сына нашего мирового судьи знаешь. И спросить-то больше не у кого, жалко. Но вот я смотрю на фотографию — и похож, только в юности.
Он не сразу понял, чего Сизый от него хочет. Но когда слова «смотрю на фотографии» дошли до сознания, усыпляющую тишину «Баржи» как ветром сдуло. Гуров бросился обратно. Пробежал по переходу и наткнулся на нечто вроде старой трансформаторной будки, перегородившее путь.
— Витя! Ты нашел там что-то? Там много, тебе помощь нужна? Тащи сюда скорее.
Из потемок донеслось:
— Немного, две коробки. Ты только помоги мне чудище это на бок положить. Сам я в щель пролез, а с коробками не выйти.
Около часа они провозились, освобождая проход. Но даже мысли сходить в машину за инструментами не возникло — Гурову казалось, что, если он выпустит видневшийся за преградой угол картонной коробки, она растворится без следа. Когда на редкость неуступчивый жестяной шкаф со скрежетом и грохотом все же лег на бок, он принял из рук Виктора ценный груз, а после помог перебраться ему самому. На шум пришли сторожа, но их со всей ответственностью уверили, что все в порядке.
Едва уселись в машину, не закрыв двери и забыв о голоде, принялись разбирать содержимое обретенного такими усилиями клада. Архив был старым, действительно девяностых и двухтысячных годов. В основном в коробках лежали папки с документами и письмами, написанными от руки, фотографии разной степени четкости. Что-то было безвозвратно повреждено влагой, тому, что хранилось в пластиковых пакетах на клипсе-застежке, повезло больше. Сизый увлеченно шелестел пожелтевшими страницами и иногда поворачивался к Гурову, встречая знакомое лицо или имя. Лиц и имен было много. И развлекаться в Онейске действительно умели и любили. Здесь были долговые расписки и копии бухгалтерских отчетов, пометки об экзотических сексуальных пристрастиях и изъятые из дел заявления пострадавших. На дне коробки Гурова лежали два завернутых в полиэтилен и тщательно упакованных скотчем жестких диска и квадратная черная дискета. Может, информация на них выжила вопреки условиям хранения. Может, нет. Гуров забыл обо всем, когда пальцы нащупали чистый, почти новый пластик папки, помещенной в тайник сравнительно недавно. Поспешно он выдернул ее со дна и открыл, впившись глазами в содержимое.
Это были фотографии. Формата А4, снятые пьяной рукой на устаревшую камеру, но напечатанные на отличной глянцевой бумаге, со всей максимальной четкостью. На снимках действительно была «Баржа», ресторан еще новый, приносящий хозяину деньги, а гостям незабываемые удовольствия. Ни одно из лиц не показалось Гурову знакомым, кроме одного. Аджей Полонский не всегда был блондином. Но и в обрамлении русых волос глаза его были прозрачны, а улыбка сумасшедшей. Не глядя, Гуров добыл снимок из середины пачки и отметил, что губной помады на теле парня существенно прибавилось, а вот одежды убыло. Посмотрев два последних снимка, он закрыл коробку. А потом закрыл глаза.
Когда открыл их, оказалось, что Витя рядом забыл сыпать именами и фамилиями и выжидательно смотрит на него.
— Нашел, чего искал?
— Нашел.
— Покажешь?
— Нет.
— Лев, мы, кажется, договаривались доверять…
Гуров помолчал, подбирая слова.
— …А чего на мерзость смотреть. Ты мерзости не видел? Дело не в том, что я тебе не доверяю, Витя. А в том, что… Нельзя допускать, чтобы всякие твари человека, который всего себя отдал ради того, чтобы выбраться из грязи, силой и шантажом заставляли вернуться в грязь. Я тебе обе эти коробки отдам. Что захочешь с ними, то и сделаешь. Я правда приехал в Онейск не для того, чтобы прикрывать чьи-то грехи или контролировать моральный облик вашей верхушки, какую бы околесицу об этом ваш капитан ни нес. Ты знаешь, что власть — дело грязное. Я знаю, что еще и тонкое, неоднозначное. Рубить сплеча в таких вещах и глупо и опасно. Ты, пока смотрел, назвал почти всю вашу мэрию, так?
— Не всю. Но там не только мэрия.
— Возможно, согласен. Я не буду в
