Хрустальная пирамида - Содзи Симада
— Я не боюсь трудностей. Из жизни, текущей по прямой к пункту назначения, под полными парусами и с попутным ветром, сделать кино не получится. Я люблю препятствия.
— Теперь хочешь попасть в объятия Кинг-Конга? — прохладно спросил Митараи.
Леона ответила после небольшой паузы:
— Почему бы и нет? Мохнатые руки уносят меня в чащу джунглей. Я кричу изо всех сил, рыдаю, зову. И тут рыцарь на белом коне является мне на помощь. Мне нравятся такие средневековые сказки.
— Сочувствую этому рыцарю. Если ориентироваться на тебя, то придется быть наготове двадцать четыре часа в сутки, как пожарным. Зов может раздаться из разных концов света — сегодня из Африки, завтра с Северного полюса… Так и помереть недолго со своим любимым конем.
Леона мягко засмеялась и помотала головой. У нее был благородный смех, как и подобает звезде.
— Ничего такого я делать не собираюсь. В первую очередь я позабочусь о рыцаре. Я постепенно это усвоила. Ради него я готова умереть. * * *
Просмотровый зал тоже был в разы лучше того, что я видел в Японии. Конечно, мы ведь находились на родине киноиндустрии. Сам экран был небольшой, красный занавес еще не открывали. Вместо кресел в зале стояли ярко-красные диваны, а сбоку — даже буфеты из красного дерева. Голливуд — точно Вавилон нашего времени.
В зрительном зале мы были только втроем. Все сели на диван, Леона в центре, мы — по краям. Свет погас. Не горело даже табло « No smoking»; в зале наступила полная темнота, как в лаборатории для проявки пленки.
Раздвинулся занавес, и на экране появился заснеженный горный пик — эмблема «Парамаунта», а из больших динамиков полилась мелодия главной музыкальной темы фильма.
Теперь экран заполнило море облаков. Интересно, как его снимали? С самолета? Рваные тучи приближались и исчезали, поле обзора на экране расширялось.
Между белых облаков появилась надпись: «ЛЕОНА МАЦУДЗАКИ в роли АИДЫ». Быстрая ритмичная музыка — аранжировка «Аиды» Верди в современном духе. Титры с именами актеров. Камера немного наклонилась, в просветах облаков стала видно пустыню и пирамиды, и в этот момент на экране возник титр с именем режиссера.
На экране появилась новая картинка. В ночной темноте кое-где горели факелы — древнеегипетская армия вела бой в пустыне. Вдалеке выстроился ряд двуконных колесниц, под звездным небом летели бесчисленные стрелы со сверкающими наконечниками.
На песке — множество раненых солдат. Лицо наблюдающего за этим молодого мужчины, видимо военачальника.
Следующий кадр — на экране безоблачный полдень, древнеегипетские воины идут триумфальным маршем под музыку духового оркестра. Во главе них тот же молодой человек.
Прохладная каменная усадьба у подножия пирамиды. В окнах колышутся легкие занавеси. В просторном зале весело танцуют женщины. Камера постепенно приближается, и в центре кадра появляется Леона со смуглой кожей и золотыми тенями вокруг глаз. С густой подводкой на веках она необыкновенно красива. Пронзительный взгляд черных глаз, способных видеть людей насквозь. Она в золотых одеждах. Я бросил взгляд на сидевшую рядом Леону. Неужели эта неприступная красавица на экране и живая светлокожая женщина возле меня — один и тот же человек?
— Это призрак, не я, — прошептала мне в ухо Леона, видимо, почувствовав, о чем я думаю. От этого нежного шепота в голове моей все смешалось. Я не совсем понимал, где нахожусь.
Молодой человек наблюдает за танцем Леоны с места для почетных гостей, но рядом с ним — другая красивая женщина. Из разговора становится понятно, что они помолвлены.
Однако потом он держится со своей невестой холодно и встречается только с Леоной, из-за чего невеста устраивает заговор, и его заточают в каменную темницу.
Во мраке он встает на ноги, но оказывается, что Аида уже там. Они бросаются друг к другу, обнимаются и целуются.
Леона внимательно смотрела на профиль Митараи.
— Нет смысла ждать, что он будет ревновать, — проговорила она.
Неожиданный ракурс с высокой точки. Над бескрайними джунглями поднимается шар оранжевого пламени. Взрыв. Еще один, потом еще.
Над джунглями в боевом порядке летят реактивные самолеты. На крыльях эмблемы американской армии. Это Вьетнам. Крупным планом лицо молодого пилота в шлеме, сжимающего ручку управления.
Следующий кадр — статуя Свободы. Пасмурно. Холодная поверхность воды. Стая белых чаек заслоняет статую. Камера следует за птицами.
Деревянный причал выдается в море, на его краю ресторан со стеклянными стенами. Профиль Леоны, сидящей в одиночестве у окна и смотрящей на волны. Сейчас у нее светлая кожа. Длинные, слегка вьющиеся черные волосы. Белые пальцы. Та самая Леона, которую мы видели прошедшим летом. Хотя она сейчас сидела рядом со мной, я тосковал по той, летней.
Дальше — наезд камеры на ресторан с моря, как бы с палубы приближающегося к причалу корабля, звучит фортепиано. Леона начинает петь, опершись локтями о стол:
«Я жду тебя в кафе на пляже. Мы не договаривались встретиться, но я хочу увидеть тебя…»
Боковым зрением я заметил, что губы Леоны движутся в такт мелодии. Леона на экране и Леона рядом со мной — обе они пели одну и ту же песню о любви. «Сделай меня своей сегодня. Объяви мне свой приговор. Быть твоей до конца дней…»
В этот момент я увидел, что из огромных глаз настоящей Леоны закапали слезы. В них отразился отблеск моря с экрана, и капля на ее щеке сверкнула драгоценным сапфиром.
Леона идет по дорожке вдоль моря. С двумя подругами она, смеясь, катается на роликах в гимнастическом купальнике. Поет, танцует, меняет костюмы, как на показе мод. Повсюду ее образ, образ королевы, властвующей с вершины шоу-бизнеса. Она настолько ослепительна, что на нее невозможно было долго смотреть, как на сверкающую рябь Мексиканского залива. Но сидящая в нескольких сантиметрах от меня Леона совсем не выглядела счастливой. Она добилась всего и в то же время не владела ничем. У нее не было и кусочка того, чего она желала больше всего.
Сам сюжет фильма был довольно тривиальной историей любви. Возродившаяся в Нью-Йорке Аида в исполнении Леоны проходит через разные испытания, чтобы в январе 1987 года в Америке найти любовь, которой она не смогла добиться пять тысяч лет назад.
Как когда-то сказал Митараи, в течение пяти тысяч лет центр цивилизации смещался к западу, поэтому Аида и Радамес не могли в двадцатом веке не появиться в Нью-Йорке. Египет теперь превратился в заброшенную станцию, которую поезд цивилизации давно проехал. Если задуматься, мюзикл, изображающий реинкарнацию героев, был в широком смысле слова своего рода иллюстрацией к одной из цивилизационных теорий.
Пока, погруженный в эти мысли, я продолжал смотреть фильм, Леона сказала Митараи удивительную для меня вещь. В это время появился кадр с видом какой-то улицы. Весь экран заняла огромная вывеска.
— Смотрите, реклама японской компании. Неоновая вывеска японского производителя бытовой техники. И эта машина тоже сделана в Японии. Там — японская компания недвижимости, это — принадлежащий японской фирме ресторан. И Голливуду, который вы назвали Вавилоном, тоже недолго осталось. Все это королевство скоро скупят японские компании, и придет время, когда без японского капитала будет невозможно снять ни один фильм.
Меня до глубины сердца поразили эти слова Леоны, адресованные Митараи. Неужели правда придет такое время? Я не мог в это поверить. Но их произнес человек, досконально знающий мир Голливуда.
Тогда-то до меня дошел истинный удивительный смысл этих слов. На запад от Америки нет ничего, только Япония.
После Америки наступит эпоха Японии? Может быть, именно сейчас совершается этот переход от американской эпохи к японской?
Я ничего не мог произнести. Просто смотрел этот новейший американский фильм. Главную роль в нем исполняла японская актриса Леона Мацудзаки. Только сейчас действительность открылась мне этой стороной.
Но в этот момент «Аида-87» начала разворачиваться перед моими глазами с новой энергией.
Когда-то я видел немало добрых старых танцевальных фильмов. Главные роли в них исполняли Фред Астер и Джин Келли. Но почти не смотрел новые мюзиклы — «Волосы» и те, что вышли позже. Поэтому этот фильм с Леоной в главной роли показался мне свежим и трогательным. Я изголодался по такому кино, музыкальному и легкомысленному.
На экране приближалась развязка,
