Джеймс Кейн - Почтальон всегда звонит дважды. Двойная страховка. Серенада. Растратчик. Бабочка. Рассказы

— Такси вызывали?

— Нет.

Водитель достал из кармана листок бумаги и уставился в него, но тут появилась она.

— Полагаю, это за мной.

— Так это вы вызвали?

— Да, благодарю за чудесный вечер. Все было замечательно.

Она была холодна как лед. И вышла, прежде чем я успел что-либо сказать. Я постоял, посмотрел, как она садится в такси, как машина отъезжает, и закрыл дверь. Потом вернулся в гостиную и сел на диван. В воздухе все еще чувствовался ее запах. Ее бокал остался не допит. Снова к моему горлу подкатил ком. Кляня себя на чем свет стоит, я налил себе еще.

Я пытался понять, что все это значит, но единственное, что было мне ясно: я втрескался в нее по уши. Я мысленно прокручивал происшедшее, пока у меня не начала кружиться голова. Все ее слова и поступки не доказывали ровным счетом ничего. Она могла быть честна и могла играть со мной как с последней размазней, заставляя делать все, что ей вздумается, и ничего не давая взамен. В банке она держалась со мной так же, как с остальными: вежливо, доброжелательно, мило. Я больше не отвозил ее в больницу. Так продолжалось три или четыре дня.

И вот настал день проверки наличности. Я старался убедить себя, что ждал этого, прежде чем предпринять какие-либо меры с растратой. Я присоединился к Хельму, и мы пересчитали всю наличность. Нам открывали кассы, и Хельм считал деньги, а я проверял его. Шейла стояла с невозмутимым видом, пока я возился с ее кассой, и, конечно, все сошлось до последнего цента. В глубине души я догадывался, что так и будет. Фальшивые вложения наверняка были уже сделаны, чтобы привести кассу к балансу. Возможно, они всплывут через пару лет, но едва ли это произойдет в течение месяца.

В тот день, вернувшись домой, я вдруг понял, что ничего не предприму с недостачей, что просто не смогу ничего с этим сделать, пока не объяснюсь с ней, как это принято в цивилизованном мире.

И вот вечером я отправился в Глендейл и припарковал машину на Маунти-Драйв, где обычно поджидал ее. Я приехал пораньше, чтобы успеть перехватить ее, если она поедет на автобусе. Ждать пришлось долго, так долго, что я уже почти отчаялся дождаться. Наконец около половины восьмого она вышла из дому. Когда до машины ей оставалась какая-нибудь сотня футов, я, как обычно, просигналил в клаксон. Она ускорила шаг, и я забеспокоился, что она уйдет, даже не поговорив. Такого удовольствия я ей позволить не мог. Но едва я подумал об этом, дверца автомобиля открылась, захлопнулась — и вот Шейла уже сидела рядом со мной. Сжав мою руку, она прошептала:

— Я так рада, что ты здесь. Так рада.

Почти всю дорогу мы молчали. Я отправился в киношку. Но что происходило на экране, едва ли смогу вспомнить. Я снова и снова подбирал слова, которые собирался сказать ей, или, по крайней мере, пытался делать это. Но всякий раз мои мысли переключались на ее семейные дела; я пытался понять, действительно ли Брент сошелся с другой женщиной и прочее в том же духе. Это означало лишь одно: я хотел, чтобы она была моей. Я старался заставить себя поверить, что она ничего не знает о недостаче, что была честна все это время и что и впрямь неравнодушна ко мне. Я вернулся к машине, сел, и вскоре она вышла из больницы. Она сбежала по ступенькам и замерла. Постояла, словно размышляя о чем-то, и снова направилась к машине, но уже не бегом, а обычным шагом. Она села, откинулась на сиденье и закрыла глаза.

— Дейв.

Впервые она назвала меня по имени. Сердце у меня подпрыгнуло.

— Да, Шейла?

— Может, посидим сегодня вечером у камина?

— Конечно, с удовольствием.

— Мне… мне нужно поговорить с тобой.

Я направил машину к своему дому. Сэм открыл нам, и я тут же спровадил его. Мы прошли в гостиную. Я, как и в прошлый раз, не стал включать свет. Шейла помогла мне развести огонь в камине, и я направился было в кухню, чтобы приготовить что-нибудь выпить, но она остановила меня:

— Я не буду, но если ты хочешь…

— Нет, я не такой уж любитель.

— Тогда просто посидим.

Она села на диван, на то место, что и в прошлый раз. Я расположился рядом. Она долго глядела на огонь, затем взяла мою руку и обвила вокруг себя.

— Я ужасна?

— Нет.

— Я хочу этого здесь.

Я попытался поцеловать ее, но она вскинула руку, закрыла мне пальцами губы и отвела мое лицо. Затем уронила голову мне на плечо, закрыла глаза и долго молчала.

Наконец она произнесла:

— Дейв, мне нужно тебе кое-что рассказать.

— Что-то случилось?

— Скверная история, и она имеет отношение к банку. Если не хочешь слушать, то просто скажи, и я уйду.

— Ладно, выкладывай.

— У Чарльза недостача.

— На какую сумму?

— Около девяти тысяч долларов. Если тебя интересует точная цифра, то девять тысяч сто тринадцать долларов двадцать шесть центов. Я это подозревала. Я заметила одно-два расхождения. Чарльз уверял, что я напутала в расчетах, но сегодня вечером я заставила его сознаться.

— Да уж, приятного мало.

— Это очень серьезно?

— Весьма.

— Дейв, скажи мне правду. Я должна знать. Что ему грозит? Его посадят?

— Боюсь, что да.

— Что обычно бывает в таких случаях?

— Если руководство банка, в котором обнаружили растрату, настроено решительно, то нечего рассчитывать на снисхождение. Виновного арестуют, предъявят обвинение, а остальное зависит от степени вины и строгости суда. Бывают, правда, смягчающие обстоятельства…

— Их нет. Чарльз не потратил ни цента из этих денег ни на меня, ни на детей, ни на наш дом. Он отдавал мне только жалованье, из которого я к тому же откладывала каждую неделю небольшую сумму для него.

— Да, я видел ваш счет.

— Он все тратил на другую женщину.

— Ясно.

— Что-нибудь изменится, если деньги вернуть?

— Изменится, и еще как.

— Значит, тогда его не посадят?

— Повторяю, все зависит от руководства банка и от соглашения, которое может быть достигнуто. В банке могли бы закрыть глаза на то, что произошло, при условии, что деньги будут возвращены. Но, как правило, в банке не идут на компромисс. Если сегодня простить одного, завтра придется прощать десяток других.

— Но если в банке ни о чем не узнают?

— Каким образом?

— Полагаю, я найду способ вернуть деньги. Я хотела сказать: я достану деньги, а потом придумаю, как сделать так, чтобы никто никогда не догадался, что что-то было не в порядке.

— Это невозможно.

— Напротив.

— Останутся записи в книжках вкладчиков. Рано или поздно все выплывет наружу.

— Не выплывет. Я предусмотрела и это.

— Тогда… Мне нужно время…

— Ты ведь понимаешь, что это значит для меня?!

— Да.

— Это не ради меня или Чарльза. Я никому не желаю ничего худого, но уж если он должен получить по заслугам, пусть так и будет. Я прошу ради моих детей. Дейв, я не хочу, чтобы они жили, зная, что их отец осужден, что он в тюрьме. Ты понимаешь, ты можешь понять, что это значит для них, Дейв?

В первый раз с того времени, как она начала говорить, я поднял на нее глаза. Она по-прежнему оставалась в моих объятиях, но сидела в напряженной позе, а взгляд казался отсутствующим. Я прижал ее к себе и задумался. Впрочем, думать было особенно не о чем. Следовало бы объясниться до конца. Она рассказала мне все, и, по крайней мере, я ей верил. Я не должен был ничего скрывать.

— Шейла!

— Да?

— Мне тоже нужно тебе кое-что сказать.

— Что именно, Дейв?

— Я знал… всю эту последнюю неделю.

— Так вот почему ты так странно глядел на меня тогда.

— Да, и потому так вел себя в тот вечер. Я был убежден, что ты знаешь обо всем, что ты знала еще тогда, когда пришла ко мне просить о работе. Я считал, что ты водишь меня за нос, и решил выяснить, как далеко ты сможешь зайти, чтобы добиться своего. Теперь мне ясно, как все обстояло в действительности.

Она выпрямилась и серьезно посмотрела на меня:

— Дейв, я ничего не знала.

— Теперь я уверен в этом.

— Мне было известно о той, другой женщине, с которой у него связь. Я задумывалась иногда, где он достает деньги. Но об этом не имела представления, пока два или три дня назад не начала замечать расхождения в книжках вкладчиков.

— Да, я их тоже заметил.

— Поэтому ты и приударил за мной?

— Именно. Наверное, это был не очень подходящий повод выразить свои чувства. Но я не обманывал тебя. Я имею в виду, что не считаю возможным так с тобой обращаться. Я хочу тебя, как только можно кого-то хотеть. Ты понимаешь, что я имею в виду?

Она кивнула и тут же оказалась в моих объятиях. Я целовал ее, а она меня. Ее губы были теплыми и мягкими, и снова в горле у меня стоял ком, точно я готов был расплакаться. Мы еще долго молча сидели, крепко прижимаясь друг к другу. Мы вспомнили о растрате и о том, что нужно что-то предпринять, лишь когда были на полпути к ее дому. Она снова попросила дать ей возможность спасти детей от позора. Я сказал, что мне надо подумать, но в душе знал, что готов сделать все, о чем она попросит.