Алексей Макеев - Московский инквизитор (сборник)

— Согласен. Слово офицера, — с готовностью ответил он. — Когда выступаем?

— А чем ты, инвалид, нам помочь сможешь? — пренебрежительно заметил Сидоркин.

— Тех, кто держит детей в том подвале, нужно допросить. Пусть назовут имена тех, кто над детьми надругался, кто все это организовал.

— Без тебя допросим и все выясним, а вот что ты дальше с этим делать будешь?

— А вот дальше уже мое дело, — ответил он таким тоном, что Сидоркин лишь удивленно на него посмотрел, а потом сказал:

— Договорились. Иди и жди!

Когда он вернулся домой, Игорек метался в жару, а Лиза сидела рядом, обтирая его исхудавшее тельце водой с уксусом, и плакала. Увидев его, она заплакала еще горше и сказала:

— Олег! Его там насиловали! И остальных, наверное, тоже! Его в больницу надо!

— Нельзя! — отрезал он. — На них же тут же все, как падальщики, налетят и будут расспрашивать, кто их, как, где и так далее, слухи пойдут, другие мальчишки над ними смеяться будут, а им здесь еще жить! Придется тебе самой их лечить, как умеешь. В Интернете посмотри, книги почитай, придумай что-нибудь! А вот мы с тобой, Лизонька, скоро в Москву вернемся.

— Почему? К тебе же никаких претензий нет!

— Я слово офицера дал, что уеду отсюда, — объяснил он.

— Кому? — воскликнула Лиза.

— Кому бы ни дал, а сдержать обязан.

Сидоркин выполнил свое обещание, и на следующий день вечером Ломакин и остальные шесть мальчиков появились в детдоме, но в каком состоянии! Других детей пришлось уплотнять, чтобы освободить под изолятор маленькую палату, куда их всех и поместили, но Лизе было не разорваться, и Игорька пришлось перевезти в детдом, да и она сама туда перебралась, потому что не хотела даже на минуту оставить детей одних. Все расспрашивали Игорька, как он сумел добраться до Палыча. А он рассказывал, как скрывался до вечера в кустах в саду, как потом ночью перелез через ограду, как бежал к дороге, как тормозил там машины и просил довезти его до Фомичевска. И добрые люди его подбирали и довозили до какого-то места, а потом высаживали, потому что им нужно было сворачивать в сторону, и тогда он снова махал на дороге руками, чтобы какая-нибудь машина остановилась и отвезла его хоть чуть-чуть ближе к дому. Слушая его, Лиза плакала навзрыд, а у Зотова душа рвалась в клочья.

Когда к нему пришел Сидоркин, то первым делом достал из кармана листок бумаги и начал диктовать фамилии с именами и отчествами — получилось пятнадцать человек, а потом добавил:

— А настоящие имена остальных эти сволочи не знают.

— Но те, что вы продиктовали, точно настоящие? — спросил он.

— Да, девка призналась, что, пока эти душегубы детей мучили, она в их документах копалась — может, хотела потом кого-нибудь шантажировать? — пожал плечами Егорыч. — Чемоданы пакуешь?

— Давайте я вам сейчас покажу, в каком состоянии дети, а вы решите, можно их оставлять без врача или нет, — предложил Зотов. — Надеюсь, вы понимаете, что в больницу их везти ни в коем случае нельзя, потому что знаете, что после этого начнется. А я этим ни в чем не повинным детям такого будущего не желаю, иначе пошел бы не к вам, а в милицию.

— Хорошо, оставайтесь до тех пор, пока они все не выздоровеют, — согласился Егорыч. — Если лекарства какие-нибудь нужны, пусть твоя жена список напишет, все привезем. Но потом!..

— Я помню, что обещал, — твердо ответил Зотов.

Лиза написала список, и Сидоркин действительно привез нужные лекарства. Дети постепенно поправлялись, потому что ей помогали ухаживать за детьми все, кто мог, а Ломакин просто спал на полу в их палате и вскакивал, едва заслышав какой-то звук. Дмитрий пришел к нему в тот первый вечер и все честно рассказал, а потом также честно предупредил, что сбежит, потому что у него нет сил смотреть в глаза остальным — ведь они же пострадали из-за него. А он ему на это ответил:

— Запомни, быть и казаться — две разные вещи. Ты хотел казаться для мальчишек героем, сильным, мужественным человеком, а теперь тебе придется доказывать, что ты такой на самом деле. Ты совершил подлость, причем не по отношению ко мне, а по отношению к ним, потому что они за нее страшно поплатились, а сам ты остался в стороне. Сбежать и постараться обо всем забыть — легко, а вот набраться мужества и искупить свою вину, исправить свою ошибку — трудно! Вот и выбирай, кто ты: настоящий мужчина или слизняк! Хочешь бежать? Беги! Но тогда я буду знать, что ты предатель! Конечно, тебе плевать на мое мнение, но ведь ты тоже будешь это о себе знать.

И Ломакин остался. Господи, как же дети плакали, когда выздоровели и узнали, что они с Лизой уезжают. Игорек просто рыдал. И, как ни уверяли они их, что скоро приедут, детей это не утешало. А он, приехав в Москву, стали обивать пороги, чтобы мальчишек приняли в Суворовское и они были к ним поближе — Лиза так по ним скучала. Пришлось даже подключать деда, чтобы тот помог. И когда наконец все было собрано, оказалось, что эта тварь отправила детей в Рязанскую область, и все пришлось начинать сначала. Но он добился своего.

Когда выяснилось, что Игорька не возьмут в Суворовское по состоянию здоровья, обычно кроткая Лиза впервые за все годы их семейной жизни проявила такой характер, какого он в ней и не подозревал, и твердо заявила:

— Я без Игорька уже не могу! Он мой! Родной! Мы должны его усыновить! Если ты этого не хочешь, то давай разводиться, и тогда я его усыновлю одна.

И они подали документы на усыновление. Остальные мальчишки сначала обиделись, но он объяснил им, что иначе Игоря вернут обратно в детдом, и они, которых он, в общем-то, спас от смерти, могут уже больше никогда с ним не встретиться. Мальчишки все поняли — в детдоме дети взрослеют рано. Тем более что они все равно все выходные проводили вместе, а в летние каникулы все жили на дедовской даче. И пусть из этих восьми только один Игорь носит его фамилию, остальные все равно называют его «папой» (Дмитрий, правда, «батей»), а вот Лиза для них всех «мамочка».

И ради этого стоило через все пройти! В том числе и через казнь тех извращенцев, что глумились над детьми. Вернувшись в Москву, он снова позвонил друзьям и, когда они к нему приехали, обо всем им рассказал. Все дружно решили, что эти подонки не имеют права жить, вместе вынесли им смертный приговор и вместе привели его в исполнение. И только после этого у него в груди начал таять тот комок льда, в который превратилось сердце, когда он узнал, что случилось с детьми, только после этого он смог вдохнуть полной грудью. И не жалел ни о чем.

Стас уже изъерзался на месте и, не сдержавшись, все-таки спросил:

— Лева, а ты знаешь, где служил Зотов? Ну, тот, что был директором детдома, когда оттуда мальчишки сбежали?

— Знаю, — спокойно ответил Гуров. — В спецназе, и биографией его я тоже поинтересовался — позвонил одному из друзей отца. Так что они, Сидоркин и Зотов, сработали на пару.

— Не думаю, чтобы это был Зотов, — с сомнением произнес Стас. — Чтобы Егорыч ему такое простил? Да никогда!

— При чем тут это? — удивился Лев. — Простил — не простил! Это такая мелочь перед лицом общей беды! Просто они оба очень любят детей!