Полина Дашкова - Вечная ночь
— Это ты в своём рассказике можешь любую уродину превратить в красотку. А в жизни, если девка страшная, ничего с ней не сделаешь, — говорил лысый.
— Ещё как сделаешь! — кричал бородатый. — Я вообще не пишу о том, чего не бывает в жизни!
— Да ладно! Эта твоя история про Золушку, которая стала порнодивой, — полная чушь! Ты уж реши для себя, кто ты, серьёзный писатель или рыночный графоман, который обслуживает мечтательных домохозяек.
— При чём здесь домохозяйки? Они меня вообще не читают!
— И правильно делают! Потому что ты — грязный ублюдок, порнограф, аморальный тип!
Ика подумала, что эти двое сейчас подерутся, но они, наоборот, рассмеялись, бородатый дружески шлёпнул лысого по лысине, и вдруг оба замолчали, уставились на Ику.
— Стой! — скомандовал бородатый и схватил её за локоть так резко, что она чуть не выронила поднос. — Тебе сколько лет?
— С-семнадцать, — ответила Ика, — ч-чего вы л-лезете? Д-дайте пройти!
Она отнесла поднос в гостиную, а когда вернулась на кухню, обнаружила, что эти двое сидят там, курят и продолжают спорить.
— Миф о Пигмалионе, конечно, классная основа для сюжета, и многие пользовались с успехом, но это только миф, — говорил лысый, — это очень мило получилось у Шоу, но, если ты помнишь, там девушку всего лишь учили правильной речи и хорошим манерам. С внешностью у Элизы Дулитл было все в порядке. А у тебя она вначале жирная свинья, уродина.
— Ну, правильно, — кивнул бородатый, — у нас с профессором Хиггенсом разные задачи. Он творил леди, а я — порнодиву. Если ты помнишь, моя свинка вначале была ещё и фригидна, как тухлый бекон.
Ика успела дважды сходить туда-обратно, они все разговаривали, и оба все поглядывали на неё.
— Хорошо, — услышала она голос лысого, — я готов поставить триста баксов.
— Ты издеваешься? — засмеялся бородатый. — Одни только зубы обойдутся раза в три дороже.
— А сколько ты хочешь?
— Хотя бы косушку. Если не получится, я через полгода тебе верну.
— Слушай, а может, мы всё-таки у неё спросим? — Лысый поймал Ику за руку. — Стой. Как тебя зовут?
— И-ирина.
— И тебе, значит, только семнадцать лет?
— Д-да. Ч-чего вам надо?
— Успокойся. Сядь, — сказал бородатый, — нам надо с тобой поговорить.
У него был мягкий низкий голос. Он мог смотреть прямо в глаза, не моргая. Он взял её руку и стал поглаживать, слегка массировать. Он как будто заколдовал её своими выпуклыми карими глазами, тёплыми пальцами. И вместо того, чтобы послать его подальше, она вступила в разговор и даже заикаться почти перестала.
— Ирочка, ты хочешь стать красавицей? — спросил бородатый, щекоча её ладонь тёплыми пальцами.
— З-зачем?
— А просто так! Хочешь?
— К-какая разница — хочу или нет? Всё равно не получится.
— Спорим, получится?
— Как?
— Да очень просто. Тебе надо сбросить килограммов тридцать, вставить зубы, привести в порядок кожу, волосы. Ну-ка, встань! Повернись! Смотри, у тебя хорошие пропорции, правильные черты. Ты бабочка, тебе пора вылупиться, расправить крылышки. Кстати, если ты станешь красавицей, ты больше не будешь заикаться. Это у тебя от комплексов, а их не останется. Ну, ты готова? Я помогу.
— З-зачем?
— Затем, что бабочкой быть лучше, чем жирной личинкой. Ну давай, решайся, а то крылышки сгниют.
Лысый сидел молча, улыбался, качал головой. Бородатый все не отпускал Икину руку. Вошла Маринка, продолжая смеяться чьей-то хохме, услышанной там, в гостиной. Ика посмотрела на неё и вдруг почувствовала странный зуд между лопатками, как будто там правда прятались мятые крылья.
— Я её забираю, — сказал бородатый Маринке.
— Кого? — сквозь смех спросила Маринка.
— Вот её, домработницу твою.
— Зачем?
— Я за полгода сделаю из неё красавицу, а потом, может быть, женюсь.
— Очумел? — Маринка все ещё захлёбывалась смехом, сверкала белыми зубами. — Ика, не слушай его, пойдём, там надо тарелки грязные собрать.
— Ика, поехали со мной. Ну её на фиг с её тарелками! — Бородатый тоже смеялся и тоже сверкал зубами.
Спина у Ики чесалась невыносимо.
О том, что его зовут Марк, что он писатель, Ика узнала, когда они оказались в такси. Маринке она позвонила только через три дня, извинилась, сказала, что барахло её можно выкинуть или отдать бомжам. Выслушала лекцию о том, что Марк мерзавец, авантюрист, ему в голову пришла очередная дурь, он наиграется и выгонит Ику на улицу.
— Я, конечно, подожду ещё немного, но ты же понимаешь, мне трудно без помощницы…
Ика выслушала, поблагодарила, сказала, что ждать не надо.
Следующие полгода оказались самыми счастливыми в её жизни. Марк снимал маленькую квартиру на Войковской. В единственной комнате не было ничего, кроме стола с компьютером, тумбы с телевизором и видиком, полуторной кровати, на которой спал Марк, и раскладушки, на которой спала Ика. Каждое утро раскладушка убиралась, на пол стелилось одеяло, открывалось окно, Ика занималась гимнастикой, сначала двадцать минут, потом сорок, потом полтора часа. На завтрак стаканчик йогурта или миска размоченной овсянки с мёдом. На обед тарелка зелёного салата без соли. На ужин яблоко или апельсин. Три литра минеральной воды в день. Два раза в неделю кусок вареного мяса или рыбы.
Марк почти не выходил из дома. Он сидел за компьютером и писал роман. Иногда зачитывал Ике большие куски. Роман был фантастический. Некий учёный создаёт клоны разных великих людей, чтобы они размножались и улучшали человеческую породу. Ика слушала, ей очень нравилось, только она считала, что слишком много траханья и мата. Марк снисходительно усмехался и объяснял: «Ты ничего не понимаешь, без этого в наше время книжку никто не купит».
Она ему верила безоглядно. Он стал главным человеком в её жизни. С ним всё было легко и нестрашно. Голодать, делать изнурительную гимнастику, от которой пот тёк ручьями и сводило мышцы.
Когда ей становилось совсем тяжко, он голодал вместе с ней и вместе с ней делал гимнастику. Они были союзники. Оба фанатично шли к цели, каждый к своей. Он создавал главный роман своей жизни, надеялся на большую славу и большие деньги. Она рождалась заново. Это действительно было похоже на бесконечно долгие и очень тяжёлые роды. Прекрасная бабочка мучительно выбиралась из серой бесформенной оболочки.
Ещё в самом начале Марк купил для неё три пары джинсов. Большие, средние и маленькие. Через месяц большие висели мешком. Через два месяца стали спадать, и она надела средние. В них ходила следующие три месяца. К концу мая обнаружила, что и они спадают.
В тот день, когда Ика решилась влезть в самые маленькие джинсы, Марк закончил свой роман. Ика кинулась ему на шею, стала целовать, повизгивая от восторга. Он подхватил её на руки, закружил, они плюхнулись на скрипучую кровать. Ика поняла, что такое быть бабочкой. Она как будто правда летела, купалась в тёплых воздушных потоках, пронизанных солнечным светом и запахом райских цветов. Не было никогда никакой тётки, никакого чёрного мотоциклиста с пистолетом, ни жирного чужого тела, ни гнилых обломков во рту. Был только гениальный Марк и лёгкие яркие крылья за спиной.
Потом она не заметила, как заснула. Проснулась оттого, что он поцеловал её в губы. В комнате было темно, работал телевизор. Марк лежал рядом, с пультом в руке.
— Ну давай посмотрим, что у нас получилось.
Ика сначала не поверила своим глазам. По телевизору показывали откровенную порнуху. Она, конечно, знала, что показывают всякое, но такого представить не могла. Взрослый мужик и девочка лет четырнадцати.
— Это что? — спросила она Марка.
Он засмеялся и остановил картинку. Она поняла, что это никакой не телевизор, а видео. Марк продолжал смеяться.
— Слушай, он похож на тебя! — закричала она и выхватила пульт.
— А она — на тебя! — закричал он, подёргиваясь от смеха.
До неё наконец дошло. Она выключила телевизор, вскочила, побежала в ванную, но тут же вернулась и влепила Марку пощёчину. Он, все ещё смеясь, схватил её за руки, стиснул запястья, притянул к себе.
— З-зачем? К-как ты мог? Гад! Предатель! — бормотала Ика, извиваясь, отворачиваясь от его поцелуев.
Но скоро замолчала. И тогда, в первый раз, и потом, он умел заставить её молчать. Через десять минут она опять почувствовала себя счастливой бабочкой. А бабочки не издают никаких звуков, только легонько шуршат крыльями.
На следующий день он отнёс распечатку романа в издательство. А вечером они вместе с лысым ужинали в дорогом ресторане. Лысого звали Гарик. Он долго рассыпался в комплиментах, причмокивал и качал головой, разглядывая Ику.
— Ну, слушай, супер!
Ика сама с удовольствием разглядывала себя в ресторанных зеркалах, улыбалась, сверкая красивыми зубами, ровными и белоснежными. И говорила, не заикаясь, спокойно, мягко, как будто пела.
— Что ты хочешь сказать, ну? — Дядя Мотя наклонился к ней совсем близко, держал за подбородок, заглядывал в глаза, а она всё повторяла:
