Юрий Кларов - Черный треугольник. Дилогия
Я взглянул на Эгерт и поразился: мне еще ни разу не приходилось видеть, чтобы лицо человека так быстро и так разительно менялось. Менялось на глазах. Посерела и обвисла кожа щек, запали глаза.
– Вы… хотите… сказать…
– Нет, Елена Петровна. Я ничего не хочу сказать. Абсолютно ничего, за исключением, понятно, того, что я вам уже сказал. Мне бы только хотелось, чтобы вы прочли вот эти документы.
– До-ку-менты?
– Да, вот в этой папке.
Я налил в мутный граненый стакан немного воды:
– Выпейте.
– Бла-го-дарю.
Она отстранила стакан. Как слепая, зашарила по столу, натыкаясь на лампу, чернильницу, пресс-папье.
Хвощиков поспешно протянул ей папку. Трясущимися руками она схватила ее, но не удержала. Папка выскользнула из рук и упала на стол.
– Вот здесь, – сказал Хвощиков и раскрыл папку на нужном месте. – Прошу-с.
– Да, да… благодарю, – и вновь слепые руки зашаркали по столу.
Мне было неприятно наблюдать эту сцену. Кажется, нечто похожее испытывал и Хвощиков.
Болела голова.
За окном в четко разграфленных решеткой квадратах серело мутное, напоминающее суп из мерзлой картошки, небо. Будто подвыпивший мастеровой, покачивался тополек – единственное дерево, которое росло в обширном дворе Центророзыска. Оно напоминало о том, что где-то, совсем недалеко, есть леса, реки, озера. А впрочем, черт с ними, с этими лесами и озерами. Существуют ли они? Может, просто кем-то выдуманы от нечего делать.
Шелест страниц, прерываемый деликатным покашливанием Хвощикова. Сдавленный, словно гвоздь клещами, голос Эгерт:
– Мерзавец… Он подарил этой шлюхе украденные у меня серьги.
Всхлипывания. Шуршание переворачиваемых Эгерт страниц.
Теперь она, видимо, уже читает резолюцию директора колчаковского департамента милиции.
Как он там написал? Да… «Против ареста и этапирования О.Г.Мессмера в Омскую следственную тюрьму не возражаю…»
А может быть, уже добралась до уведомления начальника тюрьмы о смерти схимника Афанасия, которого никогда не причислят к великомученикам, упокой господь его беспокойную душу?…
Может быть.
Упорно скребется в окно своими зелеными ветками тополек. Головная боль утихла, зато явственней стал почему-то запах нафталина.
Я прислушался – снова шелест страниц. Затем – тишина. Значит, дочитала.
Эгерт уже не плакала, но глаза ее были полны слез. Конфузливо и в то же время деловито возился у стола Хвощиков.
Теперь следовало ждать признания. Что ж, подождем.
А некоторое время спустя, украсив протокол допроса последней кляксой, Хвощиков поспешно записывал новые показания Елены Эгерт.
Да, она солгала. Она никогда не любила Олега Григорьевича Мессмера и стыдилась этого. Он заслуживал настоящей любви, которой достойны немногие. Честный, благородный и великодушный человек, все прощающий людям и ничего себе.
Но что поделаешь? Русские говорят: сердцу не прикажешь.
Банально? Но оттого, что истина банальна, она не перестает быть истиной.
Да, она неблагодарная, подлая тварь. Но иной она быть не может. И когда в девятнадцатом году Винокуров поманил ее пальцем, она забыла про все и пошла за ним. Забыла про свои обязательства перед богом и людьми, перед сестрой, обществом и в первую очередь перед Олегом Григорьевичем, которому исковеркала жизнь. Она бросила под ноги Винокурова свою и чужую честь. Ей нужно было от него так мало. Но она не получила и этого. Тогда же, в Варшаве, он готов был завести интрижку с Вандой, которая была совсем ребенком.
Но к чему вспоминать о Варшаве?
А потом… Потом промелькнувшие, как в кошмаре, все эти страшные годы – война, Февральская революция, Октябрьская…
Она старалась забыть о нем, и ей казалось, что это ей удалось.
Казалось…
А потом случайная встреча у общих знакомых. И все началось заново.
Знал ли он о том, что у нее хранятся ценности «Алмазного фонда»?
Разумеется. Может быть, от нее. Может быть, от кого-то другого. Ей трудно сейчас вспомнить. Да и какое это имеет значение?
А потом… Потом он предложил ей вместе с ним уехать за границу. Да, они собирались взять с собой эти драгоценности. Ради него она готова была на все: на любую подлость, преступление…
Он увез чемодан днем в день ареста Галицкого. А вечером Винокуров должен был заехать за ней. Но он не приехал… Она прождала всю ночь – напрасно. И тогда она поняла, что вновь обманута, что единственное, что ей осталось, – это умереть.
К несчастью, ее спасли.
Зачем? Кому теперь нужна ее жизнь?
А этот мерзавец по-прежнему процветает. Теперь из-за него и его любовницы, этой Ванды, погиб Олег Григорьевич Мессмер…
– Не торопитесь, Елена Петровна. Ваши показания трудно протоколировать, – сказал я. – Итак, все оставшиеся в чемодане ценности «Алмазного фонда» были вами в апреле 1918 года добровольно отданы господину Винокурову?
– Да.
– И больше никакими сведениями о Винокурове и ценностях вы не располагаете. Так?
– Да.
– История с человеком, выдававшим себя за Косачевского, вами придумана?
– Мне не оставалось ничего иного.
Из информационного сообщения
Центророзыска республикипо делу о ценностях ликвидированнойв 1918 году монархической
организации «Алмазный фонд»
(разослано для сведения и руководства ряду губернских управлений уголовного розыска)
…В то время как весной 1918 г. во ВЦИК рассматривался вопрос о подготовке судебного процесса над бывшим русским императором Николаем II (вышеуказанный процесс, как известно, не состоялся из-за наступления белых на фронте и невозможности эвакуации царской семьи из Екатеринбурга), левые эсеры и анархисты, настаивавшие на уничтожении царской семьи, нелегально подготовляли эту террористическую акцию. В Сибирь и на Урал ими были направлены боевики. Одну из таких групп возглавил Б.Галицкий, анархист-коммунист (местонахождение в настоящее время неизвестно), в распоряжении которого находились экспроприированные анархистами ценности «Фонда».
По сведениям Центророзыска, нуждавшийся для выполнения задания в денежных средствах Б.Галицкий намеревался реализовать значительную часть хранившихся у него драгоценностей. Список отобранных им для указанной цели вещей уточняется. Однако, как показал опрос причастных к делу лиц, среди подлежащего реализации находились: 1) «Гермогеновские бармы», 2) жемчужина «Пилигрима», 3) «Батуринский грааль», 4) брошь «Северная звезда», 5) «Амулет княжны Таракановой», 6) «перстень Калиостро», 7) «Комплимент» и др.
В случае обнаружения вышепоименованных и иных ценностей «Алмазного фонда» просим принять меры к их незамедлительному изъятию и сообщить об указанном начальнику бригады «Мобиль» Центророзыска тов. Косачевскому…
Приложение:
1. Установочные данные о Галицком и членах его группы.
2. Предположительный список подлежавших реализации в 1918 г. ценностей.
3. Описание драгоценностей «Алмазного фонда».
Из описания драгоценностей «Алмазного фонда»,
сделанного в 1918 г. по указанию Косачевскогопрофессором истории изящных искусств Карташовым,
приват-доцентом Московского университета Шперком,
ювелирами Гейштором, Оглоблинским и Кербелем
«АМУЛЕТ КНЯЖНЫ ТАРАКАНОВОЙ» («Емелькин камень»). Под таким наименованием в среде русских ювелиров известен медальон в форме сердца из белого (горного) хрусталя, обрамленный понизу золотой и серебряной сканью. В скань вставлено усыпанное алмазами кольцо – оправа для крупного (18 каратов) «восточного изумруда», т. е. зеленого корунда (изумруд-берилл), который является исключительно редким камнем, значительно превосходящим по красоте, блеску и твердости лучшие изумруды.
Принято считать, что медальон принадлежал известной авантюристке – княжне Таракановой, выдававшей себя за дочь русской императрицы Елизаветы и графа Разумовского.
Объявившаяся во время русско-турецкой войны и восстания Пугачева, Тараканова пыталась использовать и то и другое в своих целях. Она утверждала, что Пугачев – ее сводный брат, сын Разумовского от первой жены, искусный храбрый генерал и математик, человек, обладающий редким даром привлекать к себе симпатии народа.
Обратившись за покровительством к турецкому султану, Тараканова копию своего письма направила великому визирю с просьбой переслать ее «сыну Разумовского, монсиньору Пугачеву». Молва утверждает, что вместе с копией письма для «монсиньора Пугачева» был также отправлен и этот медальон.
Любопытно, что при аресте Пугачева в его кошельке обнаружили два камня, один из них – «белый восточный хрусталь в форме сердца» (П.С.Потемкин во время «Пугачевщины». – Русская старина, 1870, т. 2, с. 412).
По имеющимся в распоряжении историков документам, оба камня были переданы Пугачеву ржевским купцом Евстафием Трифоновичем Долгополовым, который в молодости поставлял в Ораниенбауме фураж для лошадей будущего императора Петра III и часто того видел. Во время восстания он «опознал» в Пугачеве свергнутого царя, а несколько позднее предлагал императрице выдать правительству «бунтовщика».
