Фридрих Незнанский - Первая версия
Кларк не просто говорил, он — приказывал. Он поставил себя в этом жестком разговоре как бы выше всех и оттуда, со своего пьедестала чрезмерной уверенности в собственной силе и собственной власти, распоряжался, нимало не сомневаясь, что его «рекомендации» будут беспрекословно выполнены.
— Но ведь это крайне опасно, — резко возразил Маков. — Это обострит и без того сильнейший экономический кризис в бывших национальных республиках. Усилит в них напряженность. Разрыв же экономических связей и окончательный отказ от производственной кооперации могут обрести необратимый характер.
Кларк согласно кивал. Но рука его, сжатая в кулак, не расслаблялась. Он был похож на зверя, готового к прыжку.
— Это обострит не только проблемы, безработицы и сделает невозможным прекращение катастрофического падения производства, но и создаст крен в сторону жуткого национализма, что в конечном счете может привести к образованию полукриминальных тоталитарных образований! — Маков горячо взмахнул рукой, чуть не задев по лбу насупившегося Митирева.
Митирев и Трубин, давно отставившие свои бокалы с соком, напряженно молчали, наблюдая за развернувшимся поединком своего шефа и наглого американца.
Голос Макова стал резким и высоким. Он пристально смотрел в скептически улыбающиеся глаза Кларка:
— Усилится криминализация общества, права этнических меньшинств, в том числе и огромного русского населения, в республиках никак не будут защищены, массовые нарушения прав человека станут дополнительными дестабилизирующими факторами! Усилятся позиции исламских экстремистов в государствах с мусульманским населением. Эти страны вынуждены будут замкнуться на себе и волей-неволей должны будут подчиниться мощным центрам влияния извне, в первую очередь крупнейшим мусульманским государствам. Отношения их с Россией обострятся до немыслимого предела! России будут лишь припоминать старые обиды, настраивая собственное нищее население против нее и русских, обвиняя их во всех бедах!
— Вы не горячитесь, не горячитесь. Вы очень правильно трактуете возможное развитие событий, — успокаивающе поднял руку Кларк.
Он словно издевался над спаринг-партнером, словно заранее считал его побежденным. Мол, сиди на своем посту и не лезь в высокую политику. Не тебе, плебею, решать — вот что крылось за внешним спокойствием Кларка. Эта его невозмутимость и самоуверенность могла вывести из себя даже ангела. А Маков был далеко не ангелом — он был директором Службы внешней разведки.
Все эти вопросы — дело уже решенное. Россия сейчас имеет право только на то, чтобы выполнять прямые директивы Запада, которые в данном случае я и довожу до вашего сведения. Не вам решать. Все решено, — повторил Кларк, давая понять, что разговор окончен.
— Но как же! — с уже нескрываемой ненавистью вскричал Маков, вскакивая из-за стола.
Кларк тоже поднялся.
Они стояли друг против друга как два самых заклятых врага. Искры ненависти так и высекали их взгляды, которыми они обменивались между собой: самоуверенный высокий старик в тенниске и белых шортах и крепкий плотный, покрасневший от злобы Маков.
— Именно так, — сказал он жестко.
— Но это же война! Это объявление войны нашей стране! — Взбешенный, и уже не отдающий себе отчета, Маков схватил сумасшедшего старика Кларка за ворот рубашки и стал трясти, приговаривая: — Это же война, война!
Обезумевший Кларк вытащил из кармана пистолет. То же сделал его телохранитель-мулат, выскочивший из-за палубной надстройки на шум спора.
Прогремел выстрел. Мулат рухнул на пол.
Вторым выстрелом Митирев отправил на тот свет последнего знаменитого шпиона-индивидуала Владимира Бородкина, известного в кругах американского истеблишмента под именем Нормана Кларка.
О том, что была расстреляна и вся команда «Глории», Маков сообщить нам не посчитал должным. Так же как и об убийстве обнаружившего «Глорию» лейтенанта Сотникова. Скорее всего, он и в самом деле не придавал этому большого значения.
Я смотрел на него и думал: «Господи! Какие же люди пытаются решать судьбы России и мира! Какое потрясающее убожество при столь грандиозных амбициях!»
Ничего-то этот главный наш разведчик в Кларке так и не понял. Он не понял, что этот человек, долгие годы работавший на две самые крупные разведки мира, сменивший мантию евразийца на атлантическую, в конце концов стал служить только себе.
Кларк был словно бы отдельным государством на карте мира. Во всяком случае, таковым себя считал. Его менее всего заботила судьба России, Америки и всего мира.
Для него жизнь превратилась в бесконечную шахматную партию. Отдельные личности и даже целые народы были для него всего лишь пешками, а королями и ферзями он управлял не менее мастерски, чем простыми фигурами.
У него была реальная власть. Так ему казалось. Да так оно, наверное, и было.
Он не учел только одного. Что он все-таки не Господь Бог, а просто-напросто Владимир Бородкин. Потому-то и утратил осторожность.
Если бы его не убили наши, то это вскоре сделали бы американцы. Или кто-нибудь еще. Он проиграл последнюю партию.
Хотя поставил на нее все свое состояние и все свое влияние.
Но самое ужасное заключалось в том, что даже мертвый, он продолжал приносить зло. В этом-то и состоял последний его парадокс, о котором не знал и не мог знать автор «Парадоксов Кларка» Роальд Линч.
Щедро разбросанное по миру оружие, поставленное им, продолжает убивать людей. Так что в каком-то смысле он обеспечил себе бессмертие.
Но такое бессмертие чудовищно.
Я не стал спрашивать Макова о Фотиеве. Ведь Маков и не подозревал, что мне известно о существовании приказа номер семь. То есть о том, что провинившиеся перед законом сотрудники СВР должны самоустраняться, чтобы не позорить честь фирмы. Я был уверен, что Фотиеву был отдан такой приказ.
Но хитрый и коварный зверь, имитировав для коллег смерть при пожаре, благополучно собирался смыться. Что ж, этот злобный убийца-«колобок» ушел-таки от правосудия, ушел он и от всесильной разведки.
Лишь от возмездия судьбы ему уйти не удалось.
ЭПИЛОГ
Наконец я поехал к метро «Профсоюзная» для совершения чрезвычайно важного действия, столь давно лелеемого в моей душе. Я поехал покупать обои.
Раньше на «Профсоюзной» существовал только магазин, где изредка можно было прикупить несколько рулонов хоть и плохоньких, но все же новых обоев. Нынче же здесь раскинулся настоящий рынок. На котором можно купить обои какие угодно.
Когда-то давно один знакомый, побывавший на стамбульском базаре (наверное, он об этом специально мне рассказывал неоднократно, намекая тем самым на мою турецкую фамилию) хвастался, что там можно купить все на свете.
— Представь себе, Саня, — говорил он, — любую вещь, вообразить которую может только твое воспаленное воображение. Так вот, эту вещь, которую ты никогда в жизни не видел, можно купить на стамбульском базаре. Тебе все отдадут за четверть цены. Скажи только свою фамилию. — Он весело хлопал меня по плечу.
К слову сказать, у него и самого была весьма нетривиальная фамилия. Этот высокий остроумный мужик, любитель хоккея, пива и блондинок с пышной грудью носил нежное, даже хрупкое имя. Его звали — Толик. Толик Травкин.
На этом Профсоюзном рынке тоже можно было купить если не все, то по крайней мере обои любые, с самым невообразимым рисунком. К сожалению, фамилия моя тут никого не интересовала и на скидки рассчитывать не приходилось. А это бы не помешало, потому как цены были здесь — ух!
Наконец я выбрал нечто неимоверно, на мой скромный взгляд, привлекательное. Серые, под мешковину обои с маленькими равномерно разбрызганными кляксами. Мне показалось, что кляксы — это именно то, что способствует спокойствию, умеренности и самосозерцанию. Ну то есть моим обычным занятиям.
Вот приведу, наконец, квартиру в порядок и окончательно остепенюсь.
«И то дело! — возродился в глубинах меня полузабытый внутренний рассудительный Турецкий. — Хватит шляться по чужим домам. Вот сделаешь ремонт, дождешься приезда жены с дочкой, а там, глядишь, и прояснится, женатый ты человек все-таки или холостой».
Верочка от нас уволилась. Я не смел ее за это осуждать. Уж если я до сих пор не смог привыкнуть к сопровождающим нашу работу смертям близких и любимых людей, то для нее гибель Сережи Ломанова явилась первым и самым страшным ударом в жизни.
С Костей Меркуловым мы все еще собираемся на некий гипотетический пикник. В очередной раз договорились на следующую неделю. В отпуск он так и не выбрался. Наверное, в этом году уже никуда и не поедет. Как, впрочем, и я.
Слава Грязнов поехал в Пятигорск, плечо подлечить и себя показать. Романова его буквально силком отправила в этот прекрасный санаторный город.
