Елена Милкова - Те же и Скунс
…Единственный, ещё стоявший на ногах, понял – если по уму, так надо рвать когти. Он поступил не по уму. Он заорал и ударил. То есть хотел ударить. Почти ударил. Чуть было не ударил… В общем, что-то не получилось. А вот орал он ещё долго. И очень по-настоящему. Корчась на мокрой обочине и прикрывая здоровой рукой окровавленную глазницу…
…Парень со сломанной щиколоткой опирался на колено и локти, пытаясь ползти прочь от шедшего к нему велосипедиста. Зверский пинок в рёбра отбросил его и опрокинул навзничь:
– Я тоже лично против вас ничего не имею… Кто послал?
Он, в принципе, уже знал – кто. Но требовалось подтверждение.
– Мы… мы… – несчастный горилла глотал слезы и сопли, сжимаясь в ожидании очередного удара, но колоться не торопился. – Мимо ехали… увидели… размяться решили…
Ему случалось бить других и самому бывать биту. Он знал: когда бьют – это больно. Ещё как больно. Особенно арматурой и всякими иными железками. Ну, и палками тоже неплохо. А ещё (это он тоже пару раз наблюдал) можно расплавить олово и понемножку капать им на…
– Мама-а-а-а!..
Патлатому ублюдку никакого дополнительного оснащения не потребовалось. Он просто очень хорошо знал, где что у человека внутри. А также снаружи. Боль была нескончаемой, беспросветной, сводящей с ума. Пыточной. И «нукер», давясь блевотиной, прохрипел в багровую тьму:
– Та… тарин, ё… Ке… Кемаль…
Несколько мгновений отдыха, в течение которых ему было позволено ощущать лицом благословенно холодные и ласковые капли дождя. А потом – ещё один удар, короткий и совсем не болезненный.
Это очень здорово, когда твои услуги оплачивают не только деньгами, но и информацией. Это очень здорово, когда в должниках у тебя ходят не только отдельные граждане, но и некоторые ближневосточные государства.
Последнее – с тех пор, как в аэропорту Бен-Гурион без большого опоздания приземлился авиалайнер, на котором ты летел отдохнуть, и четверо усатых смуглолицых красавцев спустились по трапу, бережно неся перед собой переломанные руки. Изначально их было пятеро, но пятого, то есть пятую, ты убил. В принципе, ты ничего не имел против арабского возрождения. Однако и совесть надо иметь.
Так или иначе, ты выяснил, что на благословенные Канары, утопающие, как известно, в цветах и в океане, собирался приехать некто Антон Андреевич Меньшов. Перспективный молодой бизнесмен, сделавший состояние на торговле компьютерами. Ты всё рассчитал наперёд, ты знал, как, где и когда ЭТО случится. «Здравствуй, Санек», – скажешь ты ему. А он тебе… А вот это посмотрим.
Может, сначала поговорим.
Когда-то вы с ним работали примерно на равных. Теперь он был для тебя не противник. И наверняка сразу это поймёт. Потому что сам из профессионалов.
Саньку, однако, на два дня задержали в Москве дела, и первой прилетела его жена. Ты околачивался среди встречавших и сразу узнал её по фотографиям. Она держала в руке бумажку с заготовленными иностранными словами и озиралась с радостно-растерянным видом, явно переваривая детские впечатления о Сочи. Младшая девочка, несколько неуверенно ставившая ножки, бдительно стерегла чемодан и две большие сумки. Старшая жаждала пустить в ход свой школьный английский и обижалась, потому что мама не принимала её всерьёз. Куда же запропастились обещанные встречающие?
Ты подошёл…
Вот это и называется по-русски – чёрт попутал.
Ты подошёл, весело приветствовал соотечественниц и предложил им посильную помощь. Не в аэропорту же торчать, если не явился человек из гостиницы!
За два дня Лена Меньшова прониклась к тебе самым искренним расположением. Она особенно предвкушала, как познакомит тебя с Антоном. Да-да, у вас с ним определённо было много общего. Невозможно представить, чтобы вы, познакомившись, не подружились!..
Какая жалость, огорчался ты, твой самолёт отбывал ровно за час до того, как прибывал Санькин.
На самом деле никуда ты, понятно, не улетел.
Ты подкараулил его, когда он гулял по пляжу один. Антон Андреевич не узнал тебя и задумчиво прошёл мимо. «Санька», – сипло сказал ты ему в спину. Он сделал ещё два шага, потом дёрнулся, словно его ударило током, и обернулся. Ты стащил зеркальные очки и смотрел на него, сидя на белом пластиковом топчане. У тебя было новое лицо. И переменившиеся, вылинявшие глаза.
«Алёшка! – сказал твой бывший напарник. – Алёшка! Скунсик…» Шагнул к тебе, словно собираясь обнять. Остановился. Отвёл глаза. И заплакал.
Сам он был почти прежний. Даже не растолстел.
Ты похлопал по топчану рядом с собой. Санька сел, высморкался и вздохнул. «Давай, – сказал он. – Я, в общем, знал, что ты живой и придёшь. Я сразу все бумаги выправил. Им…» – и мотнул головой в сторону розовевшего на вечернем солнце фасада гостиницы.
Ты мог сделать одно прицельное движение указательным пальцем, и Антона Андреевича Меньшова нашли бы скоропостижно скончавшимся от сердечного приступа. Он понимал это не хуже тебя.
«Как жил, как там наши? – спросил ты. – Как Дрозд? Как Лоскут, салажонок?» Санька стал рассказывать. Он говорил коротко, не стараясь оттянуть время. «Сам-то как?» – спросил он, изложив то, что ты большей частью знал и без него. Ты усмехнулся: «А я, Санек, теперь вольным художником… Про дочку Тарантино слыхал?»
Санька хотел восхититься, потом опустил голову и сказал:
«Я не буду брыкаться. Только сделай доброе дело… в общем… чтоб Ленка не догадалась. Хорошо?»
«Один вопрос, – сказал ты. – Ты тогда нарочно промазал?»
Он покачал головой.
«Нет. Ты сам сдвинулся».
Ты почувствовал, как заболело внутри, там, где в сантиметре от сердца прошла когда-то Санькина пуля.
«Врёшь! – сказал ты, давая ему шанс. – С того расстояния ты мухам на лету яйца отстреливал!»
Он спросил:
«Мне как – встать? Или лечь?»
Ты сказал:
«Иди, Санек».
Он смотрел на тебя непонимающими глазами, и ты терпеливо повторил:
«Иди, Санек. Девчонки соскучились».
Шагов десять он не оглядывался, ждал, когда же ЭТО случится. Потом оглянулся, но тебя уже не было на белом пластиковом топчане. И вообще нигде на пустом, простреливаемом во все стороны пляже.
Ты шатался по берегу, пока солнце не коснулось воды. Тогда ты разделся, влез в океан и поплыл. Не торопясь поплыл прочь от земли. Просто вперёд и вперёд. Ты был очень хорошим пловцом, но любой пловец рано или поздно устанет. Или, что вероятнее, явится в поисках ужина любознательная акула. Интересно, почувствуешь ты её приближение?.. Или заметишь непорядок, только когда отхватит полтуловища?..
Ты смотрел вниз, в тёплую глубину, и совершенно спокойно думал о том, как нырнёшь, а на предельной глубине вдохнёшь воду. Ты поворачивался на спину и созерцал яркие тропические звёзды, медленно вершившие свой круг в небесах. Что-то кончилось в тебе. Наверное, жизнь.
Ты в который раз пытался думать о том, что было бы, если бы тебе повезло меньше и отдельные указания получил не несчастный Санек, а ты сам. Смог бы ты их выполнить?
А если бы смог, то хватило бы мужества потом жить? А что, может, и хватило бы. Может, тоже подобрал бы женщину с двумя чужими детьми.
Хотя кому теперь интересно, что было бы, если бы да кабы.
Акула так и не появилась. Акулы чуют страх и идут на него, а ты не боялся. В небесах было торжественно и чудно. Земля спала в сиянье голубом. А тебе было до того на всё наплевать, что постепенно стало неохота даже топиться.
Потом рассвело, и по жемчужному утреннему океану к тебе подплыли дельфины. Они были гораздо добрее людей. И гораздо разумней. Два гладких упругих бока мощно сдвинулись под тобой, выталкивая из воды. И повлекли тебя к далёкому берегу. До которого ты был вполне способен доплыть и без них. Но если бы не они, ты тогда вряд ли бы повернул.
Той ночью дядя Кемаль не мог уснуть часов до пяти: всё ждал звонка от ребят. Телефон так и не зазвонил, и в конце концов сын астраханского бахчевода задремал прямо в шёлковом домашнем халате и не разбирая постели. Благо кровать у него была такой ширины, что дядя Кемаль вместе с тапочками как раз укладывался поперёк. В его личных апартаментах, естественно, не было и намёка на аскетический колорит квартиры на Оранжерейной. Имидж имиджем, но в частной жизни он предпочитал комфорт европейского образца. Увы, отоспаться не удалось: почти сразу его разбудило прикосновение осторожной руки. Он открыл глаза, полагая, что настало утро и его будит телохранитель, но это оказался не телохранитель.
