Виктория Платова - Инспектор и бабочка
– Примерно так.
Лали явно недовольна столь безапелляционными выводами. Она супит брови и даже округляет рот, – и Икеру на долю секунды кажется, что сейчас она закричит, как кричала на яхте «Candela Azul». А до этого – на лестнице, когда (незадолго до гибели) испугала Альваро-Кристиана. И горничная Лаура, эта непробиваемая и циничная дамочка, созналась в воровстве лишь в тот момент, когда Икер упомянул об ангеле. Тогда у Икера не было объяснения этому странному факту, нет его и сейчас. Очевидно, Лали обладает какой-то властью над людьми, а это уже не что иное, как – мистика.
К тому же в поле зрения инспектора появились ориенталы. Икер ощущает себя старым, очень старым – под стать Касперу и Грете. Касперу и Грете везде мерещилась кошка, она возникала неизвестно откуда и проходила сквозь двери, и это можно принять за легкое помрачение сознания. Со стариками такое случается, они мнительны, и ум их уже не так крепок, как в молодости. Икер вдвое младше стариков, он физически и душевно крепкий тридцатипятилетний мужчина, – и все равно чувствует, что сознание его мутится. Шорохи и вздохи, сопровождавшие его в коридоре, просочились в комнату, но существуют отдельно от шума дождя за окном.
Лали смотрит на инспектора, не отрываясь.
Ее взгляд гипнотизирует, лишает способности даже пошевелиться. Впрочем, Икера изучает не одна пара глаз – целых три: ориенталы не отстают от своей маленькой хозяйки. Узкие вертикальные полоски их зрачков, утопленные в янтаре, кажутся Субисаррете крошечными личинками червя Раппи. Личинки вот-вот обещают вырасти до огромных размеров и сожрать инспектора.
Как маленькую антилопу, как Ндиди.
– Хочешь конфетку? – снова спрашивает Лали.
Голос ее тягуч, оттого и получается – х-ооо-ч-еее-шь к-ооо-нф-еее-тк-ууу. Ответ Икера не так уж важен, потому что в его ладонь перекочевывает небольшой мягкий брусок темно-кофейного цвета, похожий на пастилу.
– Ешь, – приказным тоном заявляет Лали. – Ешь, это вкусно.
Икер вовсе не расположен к поглощению сладостей, но послушно кладет пастилу в рот. Она оказывается такой же тягучей, как и голос ангела, и моментально прилипает к нёбу. Поначалу Икер не ощущает никакого вкуса, как если бы жевал пластилин. Постепенно рот заполняет сладко-горькая слюна, но в тот самый момент, когда Субисаррета готов выплюнуть пастилу, горечь неожиданно исчезает.
– Ну как? – интересуется ангел.
Икер пожимает плечами.
– Возьми еще.
Протестовать инспектор не в силах, теперь у него во рту ворочаются целых три куска, все еще не желая соединяться в один. Но когда это происходит, его ждет целый букет вкусовых ощущений: лакрица, варенье из розы (которое когда-то варила бабушка), миндальное печенье, орешки макадамия, слегка солоноватые. Привкус соли становится все ощутимее, к нему добавляется болотистый привкус влажной почвы: так и есть, рот Икера набит землей, он не в состоянии выговорить ни слова.
– Тебе нравится?..
Выплюнуть землю не получается, напротив, она отвоевывает сантиметр за сантиметром, проваливается все глубже, – в гортань, в трахею; заполняет легкие, еще секунда – и в земляную могилу свалится бешено колотящееся сердце Икера.
Лали вынула «конфетки» вовсе не из пакетика «Fizzy», инспектор должен был сразу понять: прежде чем бросить пастилу на ладонь Икера, она сунула руку в задний карман джинсов и извлекла темно-кофейный брусок именно оттуда. А пакетик так и лежит на полу перед ней. Пакетик с безобидными мармеладными мишками, клубничками и осьминожками.
Какой дрянью его накормили?!.
Вопрос похоронен заживо, он не может оттолкнуться от губ, всплыть на поверхность. Комната плывет перед глазами Субисарреты, фигура Лали начинает терять четкость, то же происходит с кошками. Нет, они не растворяются в пространстве, – они истончаются, становятся плоскими и, наконец, распадаются на тысячи мелких зубчатых паззлов.
В комнате никого нет.
Никто не придет на помощь Субисаррете, не очистит от земли рот и легкие. Остается только медленно агонизировать, наблюдая, как в детской сгущается мрак. Икер вот-вот задохнется, но в самый последний момент, когда ему кажется, что гибель неминуема, неожиданно приходит облегчение. Легкие освобождаются, а следом за ними освобождается гортань. Теперь земля осталась только на языке, ее достаточно легко скатать в шарик языком – и выплюнуть.
Что Икер и делает. И хотя он по-прежнему не в состоянии пошевелить ни единым мускулом, страх асфиксии отступил.
Но это не конец, совсем не конец.
Маленькая кучка земли, исторгнутая из глотки, начинает расти, превращаясь в некое подобие фигуры. Нет, она не черная, – темно-кофейная, в цвет дряни, от которой Икер только что избавился. Определенно, это человеческая фигура. Мужская, если судить по широким прямым плечам, никаких других опознавательных знаков нет. Контуры фигуры размыты, она пребывает в постоянном движении, как будто жирная земля, из которой она слеплена, кишит насекомыми. В довершение ко всему, земляной истукан начинает притягивать крошечные разноцветные паззлы с пола. Они облепляют фигуру, но вовсе не произвольно, как поначалу показалось Икеру. Маленькие паззлы сами собой складываются в большой, – и это не старинная карта с океаном, не Лали и даже не кошки.
Это… Альваро Репольес.
Борлито!
Фотографической точности в подобии лица нет, но и сомнений в том, что это Борлито, – тоже. Икер ошеломлен, хотя совершенно не испытывает страха, сидя напротив живого мертвеца.
– Здравствуй, Борлито, – тихо произносит инспектор. – Я думал, что никогда тебя больше не увижу. Здравствуй.
Почему он решил, что вылупившийся из земляного кокона Альваро ответит ему?
– Здравствуй… Икер.
Голос Альваро звучит очень тихо, почти сливаясь с шумом дождя за окном. Чтобы услышать друга, Субисаррете приходится напрягать слух.
– Я искал тебя. Я был в Брюгге. Я нашел пансион, в котором ты останавливался. Где ты пропадал все эти два года, что с тобой произошло?
– Овье… Овьедо… – шелестят губы Репольеса. – Очень близко.
Даже с поправкой на то, что с ним разговаривает призрак, Субисаррета не может понять, при чем здесь городок в горах, на севере Испании. Альваро ездил туда каждый год, благо, до Овьедо из Сан-Себастьяна не так уж далеко, всего-то шесть часов по трассе. «Город, где тебя настигает вдохновение», – сказал как-то Альваро. Возможно, там его настигло что-то еще, ведь из своей последней поездки он вернулся сильно изменившимся. До нее Альваро радовался малейшей возможности встретиться со старинным другом, но после… Его как будто подменили: он неохотно соглашался на встречи и вытащить его куда-либо стало весьма проблематично. Почему Икер, набросившись на сдобное пряничное тело Брюгге, совершенно забыл об Овьедо?
Почему?
– Что случилось в Овьедо, скажи?
– Берегись…
– Я здесь из-за тебя? Кто такой Кристиан Платт?
– Тик-так, тик-так.
Может быть, призрак Альваро и не произносил этих слов, но в голове Икера отчетливо стучит «тик-так, тик-так, тик-так». А ведь часов в комнате нет, какой отсчет времени предлагает Борлито? И как это может быть связано с Кристианом Платтом?
– Кто… убил тебя?
В момент убийства Альваро спал и вряд ли мог знать, кто нанес ему смертельный удар по затылку, но Субисаррета имеет дело не с самим мертвецом. А… с кем? С душой Альваро? С темной стороной Альваро? Темно-кофейной, так будет точнее. Если отбросить детские годы, проведенные в кафедральном соборе Памплоны, – Икер не самый прилежный прихожанин. Несмотря на все усилия деда и бабушки, он не вырос особенно религиозным, что не мешает ему верить в загробные путешествия души экономклассом. А значит, и душа Альваро, воспарившая над его мертвым телом, могла видеть убийцу. Оглядываясь назад, на все эти дни в конце июля, Икер может с уверенностью сказать: ничто не было случайностью, ни одна вещь, ни один предмет, попавший в поле его зрения. Ни один человек, возникший у него на пути. Все они – вместе и каждый по отдельности – вели его к лучшему другу Борлито, – но как понять, что он хочет сказать Субисаррете?
– Кто убил тебя?
– Очень… близко…
– Этот человек где-то рядом? Здесь?
– Очень… близко…
* * *…Очнувшись, он не сразу сообразил, где находится. Разбросанные фигурки, разбросанные паззлы, разбросанные мячи для крикета. Дождь все еще идет, к тому же кто-то приоткрыл окно: шторы колышутся от легкого ветерка, в комнате пахнет цветами, сыростью и еще чем-то – неуловимым, но страшно знакомым.
Голова Икера слегка кружилась, во всем теле ощущалась слабость, и тем не менее оно слушалось его. Достаточно было сжать и разжать пальцы, помахать ладонью перед лицом, вытянуть затекшие колени.
