Последний пассажир - Уилл Дин
Ничего.
Я не вижу его.
Ничего не вижу.
Подо мной на милю или даже больше простирается чернота. Ни единого признака Уолтера Смита. Ни спасательного жилета, ни бутылок. Ничего.
– Смит! – кричу я, выныривая на поверхность и отплевываясь водой.
Тишина.
Снова ныряю, широко распахнув глаза, и их щиплет, пока я пытаюсь найти его.
Акры темного пустого пространства.
Выныриваю, выплевывая воду, и сердце бешено колотится в груди.
Ни разговоров, ни пения птиц. Вообще никакого шума. Двигатели корабля выключены.
– Смит?! – в отчаянии зову, но голос подводит, и я плаваю кругами, не выпуская из виду свой спасательный жилет. – Уолтер! Ты мне нужен! Уолтер, где ты? Пожалуйста, ответь!
Океан спокоен.
Воздух неподвижен, и в нем чувствуется некий металлический привкус.
Мой друг пропал.
Глава 126
Я много раз в жизни чувствовала себя одинокой.
Но так, как сейчас, – никогда.
Спасательный жилет удерживает мою голову над водой. Откидываюсь на него, позволяя ногам всплыть близко к поверхности, и взглядом слежу за огромным дрейфующим кораблем и окружающими его звездами. Я так же одинока, как и любой другой человек на планете.
Пластиковые пакеты плавают вокруг моего лица, как полупрозрачные пузырчатые водоросли. Бутылки с водой. Телефон в отдельном пакете. Записка Фрэнни, которая, должно быть, вырвалась из рук бедняги Смита и всплыла на поверхность. Я передам ее родителям девушки, если у меня когда-нибудь будет такая возможность.
Я подвела Уолтера.
Я попросила его поверить мне, и он доверился.
Странно, как меняется восприятие жизни и смерти, страха и надежды, риска и вознаграждения, когда переживаешь что-то подобное. Маловероятно, что Фрэнни или Смита найдут. Но я надеюсь, что найдут меня. Возможно, живой. А может, и нет. Если спасатели опоздают, родные хотя бы смогут похоронить меня должным образом, рядом с папой, и в некотором смысле они будут практически рядом со мной в эти непостижимые дни.
Волны мягко бьют по моему спасательному жилету, и каждый раз, когда течение разворачивает меня лицом к черной пустоте, я поворачиваюсь обратно, чтобы видеть «Атлантику». Да, это своего рода мрачный мемориал, открытая могила, но я не могу дрейфовать лицом в другую сторону. Там слишком одиноко и пусто.
Подозреваю, что Смиту достался неисправный жилет. Мишель говорила что-то о том, что нельзя полагаться на спасательные шлюпки или защитное снаряжение. Думаю, как минимум один из жилетов Смита утянул его на дно. Он прыгнул и боролся, а потом пошел ко дну, и я не могу представить, какими ужасными были те последние мгновения осознания. Смит увидел меня на поверхности, протянул руку, но я его не спасла.
Птиц нет.
Ни рыб, ни плавучих обломков.
Подо мной простирается океан, такой огромный, что вполне может оказаться бездонным. Миллионы кубических километров воды. Бесчисленные киты патрулируют глубины, питаются крилем, спят вертикально, как водоросли. Подо мной барракуды. Гигантские мурены и черноперые акулы.
Пытаюсь думать о чем-нибудь другом.
Пит заслуживает отпевания в церкви, которую посещает каждое воскресенье. Он – один из примерно дюжины постоянных прихожан и даже иногда встает, чтобы прочесть молитву. Ему следует быть окруженным своей общиной, одетым в прекрасный шерстяной костюм, а в маленьком нефе должны звучать гимны, которые он пел еще в школе. Пит заслуживает упокоения и достоинства.
Что-то касается моей ноги, и я вздрагиваю, отчаянно отгребая прочь от этого места. Возможно, это рыба или кусок спасательного жилета Смита. Ничего другого там быть не может. Ничего гладкого, бесшумно маневрирующего под поверхностью.
Папа всегда опасался моря. Когда мы были детьми и ходили на пляж, он заплывал подальше, но однажды запаниковал. Вода из аквамариновой превратилась в темно-синюю. Папа заплыл слишком далеко. Мы с Джеммой строили замки из песка, а он находился всего в пятидесяти метрах от берега. Папа был отличным пловцом, так что проблема заключалась не в этом, да и в Северном море вряд ли водятся белые акулы. Папу шокировала только смена цвета. Этого хватило. Глубина прохладной воды. Давление под поверхностью.
За мной прилетят на вертолете?
Я удаляюсь от корабля. Медленно, но неуклонно. Меня увлекает какое-то морское течение, название которого наверняка знает моя племянница. В какой момент температура моей крови упадет слишком низко? Я примиряюсь с этой мыслью. Если меня одолеет переохлаждение, это будет происходить постепенно: противоположность тому, когда лягушку опускают в кастрюлю с теплой водой и постепенно повышают температуру, пока вода не закипит.
По крайней мере, у меня есть часы. Часы Уолтера. Я думала, что это нелепо, но он был прав с самого начала. Здесь, не имея возможности контролировать направление своего движения или что-либо еще, не имея ни малейшего представления о том, что скрывается внизу или к какой стране я приближаюсь, я хотя бы могу проверять время. Есть одна абстрактная универсальная константа, на которую можно положиться. В сумке у меня старые часы Пита, а на запястье – часы Уолтера. Каждая минута кажется часом. Океан глубиной в мили и сверкающий космос. Я застряла где-то посередине.
Губы так пересохли, вот-вот начнут шелушиться. Горло болит. Нога больше не пульсирует, потому что от холода потеряла чувствительность.
Джемма бы сказала: «Ты справишься, сестренка. Ты зашла так далеко. Сестры Уоткинс издевались над тобой в школе. Они издевались над тобой три года, изо дня в день, прятали твои вещи, приклеивали жвачку к волосам, обзывали. Дразнили тебя за поношенную одежду и обувь из секонд-хенда. За прическу и за то, что твое пальто было на четыре размера больше. Вся школа сплетничала об отце. Учителя знали. Они бросали на тебя косые взгляды. Шептались о нем за твоей спиной. Дети называли его неудачником. Но в конце концов ты нашла свой путь. Ты выкарабкалась».
У меня стучат зубы.
Она права. Джемма обычно права. Не в том, что касается ее собственной жизни, а в том, что касается моей. Она справится и с мамой, и с детьми, и с кафе. Думаю, она будет держаться подальше от своего бывшего мужа. Она стала старше и мудрее. После моего исчезновения в этих водах Джемма возьмет все на себя, и я уверена, что она отлично справится. Мне следовало раньше возложить на нее гораздо больше ответственности. Доверять ей. Возможно, я излишне сдерживала ее.
Прости меня за это, Джем.
Боже, как бы я хотела поговорить
