Владимир Тодоров - Пятый арлекин

Рожнов привел жену <брак, правда, был незарегистрированным) из бывших неудавшихся актрис, сводившую с ума двумя годами раньше в провинции ответственных работников. Затем ее за какие-то неблаговидные делишки выставили из храма Мельпомены и она попалась на глаза Петру Николаевичу, выступавшему в областном центре с бригадой писателей и поэтов. Рожнов всегда выступал охотно, призывая молодежь вслед за его книжными героями ехать на целину, строить в степях города будущего, тянуть трассы нефте-и газопроводов, и даже чуть ли не искренне верил в то, что пишет, пока сидел за столом и строил судьбу своих героических персонажей. Но герои его жили сами по себе: пахали, варили сталь, покоряли недоступные места, стирали белые пятна на карте, а Рожнов был сам по себе, и существовал мечтой о богатстве и мировой славе. Жена его сегодня впервые попала в такое высокое, по ее понятиям, общество, и ревностно осматривала блистательных Ирину Алексан­дровну и Наталью Карнакову, понимая своим провинциальным суждением, что внешне ничем не уступает им. А только все равно не то и не так, и прет из нее провинция — дальше некуда, да и школу прошла нету. Конечно, она была женщина наблюдательная и попы­талась наскоро скопировать манеры и поведение своих новых зна­комых, но сама тут же ужаснулась: выходило жалко и ненатурально. Более всего она негодовала при этом на Петра Николаевича, кото­рый привел ее сюда. Неживлева и Карнакова немедленно оценили Веронику Рожнову: движениями плеч дали знать друг другу, что провинциалка, хотя и ..хороша собой, но никакой мало-мальской пользы их благополучию представить не может. Вероника, обозлясь и испытывая при этом одновременно робость от умопомрачительной роскоши, виданной ею разве что по телевизору при показах залов Эрмитажа (да что, там это не так впечатляло, потому что было разбросано на огромной площади, а здесь все собрано в пяти комнатах), и унижение, вдруг стала как-то по-особенному смотреть на Семена Михайловича, которым подобные взгляды понимал не хуже кандидата искусствоведческих наук.

Он сделал вид, что не обратил на Веронику никакого внимания, хотя и подал в ответ знак такой малозначительный, что он навер­няка прошел бы незамеченным для любого радара, но не мимо Ирины Александровны и Натальи Карнаковой, которые тут же сде­лали соответствующие выводы и тоже обменялись знаком, выра­жавшим обоюдное мнение, что если Семен Михайлович и клюнет на провинциальную актрису, то большой беды не произойдет. Обе они давно были в сговоре и даже знали наверное, что каждая из них встречалась с мужем другой, но вида никогда по этому поводу не подавали и разговоров никаких не вели.

Дядя Вася «Грум»  явился с женщиной, похожей на кинематографических графинь, была она жгуче брюнетистой, с подведенными синим глазами, кожа на лице отливала матовым благоуханным оттенком, к тому же она обмахивалась ветром с пасторальными сце­нами из жизни французских крестьян. Появись она здесь без «Гру­ма», ее тотчас же осмеяли бы за этот веер, но имя «Грум» что-то в этой компании значило, и не просто значило, а козырно. Поэтому, явись он даже с женщиной с океанических островов, общество с до­стоинством восприняло бы очередную прихоть сильного денежного человека. Несмотря на некоторую претенциозность в манере Мар­гариты Михаиловны, она разу приглянулась Ирине Александровне, и та немедленно пригласила ее есть недалеко от именинника. Мо­жет, потому что Маргарита Михайловна, хоть и появилась здесь впервые, но не оробела от всего великолепия, а даже наоборот сделала вид, будто такое ей вовcе не в новинку. Слегка прищурив миндалевидные чуть раскосые глаза, что придавало ей загадочный восточный вид, она внимательно рассматривала картины, фарфор, серебро, и что-то вполголоса говорила «Груму», слегка грассируя и с прононсомчто выходило у нее естественно, и придавало еще  более аристократический киношный вид.

Вересов и Кольцов пришли с женами очень миловидными, даже можно смело сказать — красивенькими пухленькими, чем-то похо­жими друг на друга, в меру кокетливыми и вызывающими огонь мужчин на себя, но в то же время давая понять, что они женщины порядочные и заигрывают только в силу привычки, необходимого этикета и немного от скуки. Одну из них звали Мика, другую Ника, но никто в продолжениивсего вечера так и не понял кто из них кто.

Гости расселась, казалось, как прийдется, но все же после необходимой суеты выявился четкий рисунок и вышло, что место каждого гостя находится в прямой зависимости от его веса в этом обществе. Карнаков с женой и Краснов с Сашенькой Караваевой поместились по обе стороны от юбиляра и Ирины Александровны, остальные — чуть поодаль, и так как компания в количественном отношении была незначительной, то казалось, что все сидят одина­ково, без различия в степени приближенности. И тогда, по праву самого близкого человека к Неживлеву, его учителя и соратника по деловым отношениям, поднялся с резного, исполненного в восемнад­цатом веке английской мастерской «Чеппендейл», стула Алексей Григорьевич Краснов. Постоял немного, с достоинством ожидая, ког­да утихнет застольный гомон, посмотрел на густое темно-вишневое вино в высоком фужере тонкого венецианского стекла, затем не­громко сказал:

— Друзья! Мы собрались сегодня, чтобы отметить зрелость Се­мена Михайловича Неживлева, моего друга, хорошего и близкого всем нам человека.— Краснов любил эти застольные минуты вдох­новения, когда взоры присутствующих сходятся к нему как в фокусе линзы. А сегодня он тем более был в ударе, неожиданно почувство­вав влечение к застенчивой робкой Сашеньке, понимая, что с пер­вого раза сладить с ней вряд ли удастся и придется потратить опре­деленное время. Уж больно привлекал его синтез ребенка и жен­щины, было в этом что-то нездоровое и азартное, будто заведомо знаешь, что совершаешь нечто порочное, и нет сил бороться с собой, как ты себя не убеждай в обратном. В то самое время он не упускал краем глаза и бывшую провинциальную актрису, строя планы в отношении нее в недалеком будущем. Да и две пухленькие особы тоже способствовали вдохновению и красноречию. Помимо офи­циального приветствия с пожеланием здоровья и успехов в личной жизни, Краснов приготовил сюрприз: на фабрике игрушек по его заказу частным образом исполнили из папье-маше человечка в ми­лицейской форме с погонами старшего лейтенанта, розовощекого, с грустным лицом. Весь «изюм» заключался в том, что милиционер находился в маленькой игрушечной клетке из серебряных прутьев, и вытащить его оттуда было никак невозможно.— Таким образом,— продолжал он,— мы видим в лице Семена Михайловича достойного гражданина нашей страны, который трудится не покладая рук на благо всего народа и, естественно, прогрессивного человечества.  В этом месте присутствующие рассмеялись здоровым смехом, кроме Сашеньки и Маргариты Михайловны, которая не расслышала этой фразы, увлеченная своей «незаинтересованностью», или же не за­хотела подыграть Краснову.— Не думайте, что я иронизирую,— продолжал польщенный Краснов,— потому что, если разобраться без излишних негативных эмоций, то такие люди как Неживлев и есть украшение страны и работают на ее благо. Вы спросите, поче­му? Да потому, что если и в самом деле вдуматься, то не будь подобных людей, государство терпело бы огромные убытки: десятки, если не сотни предприятий работали бы вхолостую. Не будь таких, как Семен Михайлович, кто покупал бы бриллиантовые колье, ме­бельные гарнитуры стоимостью в восемь—десять тысяч рублей, но­вые машины каждые полгода? Кто, я вас спрашиваю? Кто снабжал бы нас икрой и пастромой? Кто бы отыскивал и спасал для народа великолепные старинные картины, фарфор, бронзу и хлебниковское серебро, я уж не говорю о работах Карлуши Фаберже! А ведь в конечном итоге, все, что прошло через руки Неживлева, действительно попало в руки народа, пусть не совсем простого. Зато спасено, реставрировано за собственные деньга, правда, будем откровенны, не только без убытка для себя, но и с маленькой выгодой. Вот за это мы и любим Семена Михайловича Неживлева, простого труженика на нелегкой ниве советской торговли. И когда он лет через семьдесят умрет естественной смертью, то внуки его смогут долго еще работать, проедая дедушкино маленькое наследство!— при этом рассмеялись уже все, включая и Маргариту Михайловну, чему Крас­нов чрезвычайно обрадовался, поскольку был чрезвычайно тщесла­вен.— Ну, а теперь я перехожу к традиционному пожеланию здо­ровья, творческих успехов на благодатной ниве искусства и продо­вольственной программы, потому что не следует забывать, что но­минально уважаемый Семен Михайлович является руководителем крупного продовольственного, если не предприятия, то распреде­лителя, результаты деятельности которого мы можем наблюдать на сегодняшнем скромном праздничном столе. Дополню свои предыду­щие слова пожеланиями любви и семейного счастья, потому что без наших очаровательных женщин мы, сильные мужчины, мало чего стоим. И в заключение хочу преподнести небольшой сюрприз со значением. Знаете, как это бывало в, увы, прошедшие времена, когда даже полька на балах объявлялась с сюрпризом. Итак, алле!— и Краснов эффектно выдернул из-под полы клубного фирменного пиджака-полуфрака милиционера в клетке. Собравшиеся ахнули, стараясь поближе рассмотреть сюрприз Краснова, но тот пока его никому в руки не дал и продолжал.— Я сказал со значением, а зна­чение заключается в следующем! Пусть всегда будет так: они — там,а мы — здесь! И я с  удовольствием вручаю этот талисман нашему дорогому и уважаемому Семену Михайловичу!