Иван Сибирцев - Отцовская скрипка в футляре (сборник)

Она в сердце и уме держит другого.

Так что, Гена, будь благодетелем, шли вызов. Готов там у вас быть, кем скажешь: хоть палубу, как ты говоришь, драить, хоть рыбам обрезать хвосты. Только бы подальше от здешней благодати: «акул», кедров, разборчивых девчонок. И вообще подальше от всех. Твой брат Юрий».

ГЛАВА ТРИНАДЦАТАЯ

Капитан Стуков впустил в комнату Круглову, прикрыл за собой дверь и сказал:

— Вот, знакомьтесь: капитан Щербаков — старший следователь УВД.

И включил магнитофон.

Стоявшая перед Денисом женщина была так вызывающе красива и так не к месту элегантно одета, что он только хмыкнул смущенно. В присутствии красивых женщин старший следователь УВД краснел и терялся. А тут еще ситуация, прямо скажем, своеобразная: и высказать свое восхищение нельзя, и глаз отвести невозможно.

Лидия Ивановна безошибочным женским чутьем оценила состояние молодого следователя, но сказала сердито:

— Мне кажется, в этой комнате не хватает еще одного человека. Я предупреждала Василия Николаевича, что подробно расскажу обо всем только в присутствии Чумакова.

Денис стал объяснять, что ее требование пока невыполнимо: очную ставку, по закону, он может устроить лишь после того, как предварительно будут допрошены оба ее участника, то есть она, Круглова, и Чумаков.

— Закон, конечно, что нож острый, — со вздохом сказала Круглова. — А я мечтала, как погляжу в бесстыжие глаза товарища Чумакова. Как выложу здесь правду-матку про то, чего простить себе не могу с той ночи, когда погиб Юра Селянин. — Пристукнула кулаком по колену и со слезами выкрикнула: — Не могу!.. Два года ночь ту проклятую позабыть. Пусть мне тоже не поздоровится… Ведь мог Юрий остаться живым. Он же шел навстречу нам. Останови я машину, ухвати Игоря за руку, когда увидела Юрия, и был бы Юрий живой…

Денис подал ей стакан с водой и сказал настороженно:

— Я не совсем понимаю вас. Вы с Постниковым встретили на дороге Селянина. Каким образом могли вы предотвратить его гибель?

— А так вот и могла. Только струсила в ту минуту. Побоялась сводить под одной крышей Игоря Постникова и Юрия Селянина. Постников ведь знал, что на Селянина я, втайне от Юрия, не могла наглядеться…

Денис посмотрел на Стукова и заметил, как тот пожал плечами: бабья, мол, благоглупость.

— А какая опасность угрожала тогда Селянину?

— Страшная, — сказала Круглова твердо. — Останови я машину, был бы жив Юрий. Ведь видела я, видела ясно, что у березы дожидался Юрия злодей. — И не сдержалась, всхлипнула.

— Какой еще злодей? — сердито спросил Денис, опасаясь, что и эти слезы, и искренние слова — всего лишь уловка для затяжки следствия, для направления его на ложный, никуда не ведущий путь. И упрекнул: — «Злодей!» Слово-то выбрали какое…

— А кто же он еще, как не злодей? Да еще самый лютый. — Звонкий голос Кругловой как бы надломился и звучал вроде бы откуда-то издали, и каждое слово давалось ей с великим трудом.

— Да кто же там стоял, в конце концов, у той березы? — не выдержал Стуков. — Бандит, что ли, уголовник какой, вам известный? Может, Кешка Сморчков — тогдатошная гроза здешних мест? В ту пору как раз объявлен был на него всесоюзный розыск…

— Нет, не гроза… А гордость и краса здешних мест — Федор Иннокентьевич Чумаков, который, по вашим словам, Василий Николаевич, таким товарищам товарищ, что нам с вами на них и взглянуть боязно.

— Как Чумаков?! — разом воскликнули Стуков и Денис.

А Василий Николаевич начал увещевать:

— А ты, девка, не того, не переложила в тот вечер лишку, не примерещилось тебе? Соображаешь, кого называешь?

— Соображаю. Чумаков там был. Это точно.

Денис быстро прошелся по комнате, успокаивая себя, спросил настороженно:

— Прикажете, Круглова, понимать вас в том смысле, что товарищ, — он нарочито выделил голосом это уважительное слово, — товарищ Чумаков затаился в темноте у березы и дожидался идущего по дороге Юрия Селянина, чтобы лишить его жизни? Почему же вы два года назад не сказали об этом?

— Именно так. Чумаков! Затаился и подкарауливал Юрия… — ни секунды не колеблясь, подтвердила Круглова. — А не сказала?… Так ведь меня никто не допрашивал. Все верили: Юрия задавил Касаткин. Да если бы и спросили, не сказала бы ни словечка. Мы с Чумаковым вроде как заложники один у другого.

Стуков, часто мигая, растерянно и подавленно засматривал в глаза то Лидии Ивановне, то своему коллеге, потом шумно отдуваясь, как после жаркой бани, достал носовой платок, обмахнул багровое, взопревшее лицо и сказал хоть и строго, но не очень уверенно:

— Ты что же, Лидия, своими глазами видела убийство?

— Вы что, Василий Николаевич, или уж вовсе не знаете Чумакова? Желаете, чтоб такой пройдоха и ловкач убийство совершил на глазах всего честного народа?

— Значит, это ваши предположения? — с непонятным облегчением спросил Денис.

— Уверенность! И полная. Чумаков даже за березу вильнул, когда мы его осветили фарами. Постников не заметил его. А я усекла и фигуру его медвежью, и шапку боярскую, на всю округу единственную! Василий Николаевич, когда из Ташкента меня вез, объяснил, что Постников не наезжал на Юрия. Да это я и сама знаю. Но Юрка-то мертвый… Кто же мог лишить его жизни? Сердце мое чует — только Чумаков! С чего бы ему ночью в метель прятаться за эту березу в километре от ворот завода. Он и днем мимо нее только на машине проезжал. Таких совпадений не бывает. Чумаков прячется ночью за березой и там же погибает Юрий!.. Мы с Игорем до центра поселка доехали и кроме Юрия и Чумакова никого не встретили. Разве это не доказательство? Или опять старая песня: «Товарищ Чумаков таким товарищам товарищ…»

Денис, свыкаясь с этой ошеломляющей новостью, снова думал: сколь велика порой брешь между доводами так называемого здравого смысла и строгими велениями закона. И, наверное, это очень хорошо, что такая брешь существует… Что прежде, чем доводы здравого смысла и даже убеждения следователя станут формулировками обвинительного заключения, будут не раз взвешены неопровержимые факты, не допускающие никакой двусмысленности в их толковании.

Василий Николаевич Стуков, должно быть, тоже подумал об этом. И спросил недоверчиво:

— Вы что же это, гражданка Круглова, располагаете данными, что у товарища Чумакова были важные причины, чтобы физически устранить Юрия Селянина?

Лидия Ивановна замолкла надолго. Разгорелись на лице красные пятна, будто следы пощечин, потемнели кукольные глаза… И голос изменился, осел, хрипловатым стал…

— Эх, не миновать, видно, во всем колоться… Были у него причины, важнейшие из важнейших. Чумаков молится двум богам. Один бог — власть, должность. Другой — даже повыше первого — деньги. А получилось так, что Юрий Селянин мог этих богов заставить отвернуться от Чумакова.

Лидия Ивановна сидела, подперев руками лицо, смотрела себе под ноги, мысленно снова и снова спрашивала себя: неужели последняя черта? Неужели нет никакого запасного выхода? И в первый раз поверила: да, последняя, отступление невозможно. Вздохнула, подняла бледное лицо, кивнула на жужжащий магнитофон и сказала с вызовом:

— Припасайте побольше пленки, рассказывать буду долго…

После именин Аркадия Лузгина, когда Чумаков вскользь упомянул про древесину, поваленную высоковольтниками, Лидия Ивановна в первый раз задумалась: что это?… Перст судьбы? Благословение Рахманкула?

Ее не печалили баснословные убытки, какие несло государство от бессмысленной порчи ценнейшего природного сырья. Всю ночь просидела Лидия Ивановна над листком бумаги, испещренным столбиками цифр. Подсчитывала, зачеркивала столбики, писала новые. Возбужденно потирала руки. Выходило, что прав был тот гостеприимный председатель колхоза: прибыли от перевозки этого бросового леса в среднеазиатские селения намного превосходили доходы денежных дел мастера Рахманкула…

С этой утешительной мыслью и отбыла Лидия Ивановна в Ташкент.

Не прошло и двух месяцев, как Лидия Ивановна возвратилась под крышу родного дома.

— Я теперь, мама, важный человек. Права мне даны такие большие. — Она многозначительно кивнула на привезенный с собой тощий портфельчик. — Вскоре передо мною всяк станет шапку ломать. А ты говоришь, недоучка, балаболка.

— «Не хвались, идучи на рать…» — проворчала Анна Федоровна.

На следующее утро Лидия Ивановна, приняв самый деловой вид, на какой только была способна, явилась в райисполком.

— Здравствуйте. Я — особоуполномоченный группы среднеазиатских колхозов по заготовке для них леса. Вот мои документы.

И, припомнив застольные речи Чумакова, пустилась в пространные рассуждения о вреде бесхозяйственности, в результате которой гибнут тысячи кубометров поваленной строителями высоковольтных линий древесины, о ее поистине золотой ценности. И, конечно же, о дружбе народов, о долге сибиряков помочь хлопкоробам в жилищном и хозяйственном строительстве.