Полина Дашкова - Источник счастья

Кольт кричал и беспокойно косился на тетради, пытался разобрать текст на мониторе ноутбука, но там появилась заставка.

Агапкин выключил компьютер.

— Не ори и не подглядывай! Всё равно ничего не поймёшь. Я спрашиваю, ты пил что? Коньяк?

— Да. «Нуар Ант», — Кольт тяжело вздохнул.

— Конечно, ты другого не пьёшь, миллион долларов бутылка.

— Не миллион. Всего лишь восемьсот пятьдесят долларов.

— Что ж так дёшево? Всего восемьсот пятьдесят. Слушай, Пётр, ты намерен оставить вопрос с убийством Дмитрия открытым?

— Нет. Я сделаю всё, что могу. Обещаю. А теперь объясни мне наконец, каким образом тебя спас от расстрела покойный Глеб Иванович Бокия?

— Очень просто, — старик открыл одну из тетрадей и приблизил к лицу Кольта.

Пётр Борисович увидел аккуратные строчки цифр, букв, какие-то непонятные значки, рисунки. Старик тут же захлопнул тетрадь и ласково погладил рыжую клеёнчатую обложку.

— Шифр, что ли? — спросил Кольт.

— Надо же, догадался, — хмыкнул Федор Фёдорович, — ты гений, Петя. Я в тебе не ошибся. Это один из самых хитрых шифров Глеба Ивановича. Он был мастер придумывать шифры. Кроме меня, ключа никто не знает. Никто на свете.

— И что же там?

— Материалы экспедиции двадцать девятого года в Вуду-Шамбальские степи. Те самые материалы, которые сегодня все специалисты считают навеки утерянными. Оригинала, правда, не существует. Он уничтожен. Вот единственная копия, но без меня это бессмысленный набор знаков.

— Ты решил расшифровать и перенести в компьютер?

— Да. Я пытаюсь это сделать.

— Почему не пытался раньше?

— Боялся, что узнают, захотят отнять. Зарежут, отравят, пристрелят.

— Кто?

— Желающие найдутся. Но теперь у меня есть ты, Пётр, сильный, умный, великодушный. Я верю, ты меня защитишь. И Софи тоже. Прежде всего её, а потом уж меня.

Кольт машинально кивнул, принялся разминать сигарету и задумчиво спросил:

— А что, Лаврентия Павловича тоже интересовал метод Свешникова?

— Все, Пётр. Больше пока ничего не скажу.

— Нет, погоди, ты же говорил, что уже к тридцать девятому, после того, как случайно расстреляли группу подопытных заключённых, вся эта история была окончательно забыта.

— Отстань.

Бутон прикатил столик с чаем и кофе. Старик спрятал тетради в ящик. Взглянув на его лицо, на поджатые губы, сощуренные глаза, Кольт понял, что на сегодня тема закрыта, и всё-таки спросил:

— Ты решил расшифровать для неё?

— А для кого же ещё? Для тебя, что ли? — старик взял чашку и стал медленно, маленькими глотками, пить ромашковый чай.

— Скажи, она действительно так похожа на дочь Свешникова? — тихо спросил Кольт.

— Тебе какое дело?

— Просто интересно.

Старик поставил чашку, развернулся в своём крутящемся кресле и уставился на Кольта. Глаза его вдруг стали молодыми, яркими, зоркими. Пётр Борисович выдержал этот немигающий взгляд. Целую минуту длилось молчание. Приковылял Адам, тявкнул пару раз, положил передние лапы и морду на колени старику.

— Как ты думаешь, — спросил Агапкин и почесал пса за ухом, — когда этот прохвост Мельник привёл ко мне Софи, я сразу узнал её?

— Я думаю, ты заранее знал, кто она, и её появление здесь было твоей инициативой.

— Молодец. Правильно.

— Кстати, об этом ты мне тоже ещё не рассказывал.

— Изволь, расскажу. Я искал способ связаться с ней. Конечно, у меня был адрес, телефонные номера, но я всё никак не мог придумать, что сказать? Кто я такой? Откуда взялся? Я знал о Дмитрии все, ну и о Софи, конечно, тоже. Она ещё в университете, на последних курсах, публиковалась иногда в научных журналах. Я читал каждую её статью, и мне показалось, что профессор Свешников вполне может попасть в круг её интересов. Есть букинистический магазин медицинской книги, он один в Москве. Продавщицы — мои добрые приятельницы. Я попросил их, чтобы дали мне знать, если вдруг кто-нибудь придёт искать информацию о Свешникове. Я ждал Софи, но сначала пришёл Мельник. И только потом мне удалось заставить его привести её.

— Погоди, скажи, а он, Мельник, не мог догадаться, кто она? — вдруг спросил Кольт, залпом допив свой кофе.

— Ещё не хватало! Он вообще ни черта не знает. Он изводил меня вопросами, я очень старался на них ответить, но не мог. Я, видишь ли, помню массу бытовых мелочей, но все самое интересное, важное забыл.

— Да, вначале ты и со мной играл в эти игры.

— Но потом перестал. Ты показался мне умным. Надеюсь, я не ошибся. Ты первый, кому я сказал, что Таня завещала сыну отдать все только в родные руки.

— Таня знала, что у неё в России есть внук Дмитрий?

— Разумеется. Она даже видела его. Я дал ей такую возможность. Она дважды приезжала в Москву в качестве туристки, в семидесятом и в семьдесят шестом, за три месяца до смерти. В последний раз они сидели рядом, на «Гамлете» в Театре на Таганке. Дмитрий был там с женой, кстати уже беременной. То есть, можно сказать, Софи при этой встрече тоже присутствовала.

— Я не знал. Ты не рассказывал мне.

— А ты вообще знаешь ещё невероятно мало.

— Неужели Таня даже не пыталась заговорить с ним?

— Пётр, ты совсем дурак? Ты забыл, что здесь была советская власть? Дмитрий был сначала искренним комсомольцем, потом таким же искренним коммунистом, знаешь, с идеалами, с упрямой верой, что, несмотря на некоторые перегибы при Сталине, идея прекрасна, система справедлива. К тому же он работал в закрытом НИИ, был засекречен. Представь, если бы к нему подошла пожилая буржуазная дама, туристка из капиталистической Франции, и заявила: здравствуй, Димочка. Я твоя родная бабушка. Твой дед был одним из лидеров Белого движения, лютым врагом советской власти. Твой отец служил в СС и работал на английскую разведку. Он бы в штаны наложил от страха и счёл это провокацией.

— Да, наверное, — кивнул Кольт, — но Дмитрий вовсе не биолог, а инженер. Родные руки! Это же не фамильные драгоценности, не какой-нибудь алмаз в пятьдесят карат. От этого невозможно сразу получить прибыль, просто так продать. Всё равно сначала нужен специалист, биолог.

— Получить прибыль, продать, — старик сморщился и пожевал губами, — родные руки для Тани это как раз те, которые не продадут. Но ты, Пётр, вряд ли поймёшь. Вообще, я устал, слишком многое приходится тебе объяснять. Давай отложим этот разговор. Я хочу сегодня ещё поработать.

— Хорошо, — вздохнул Кольт, — давай отложим. Только ответь на последний вопрос. Ты собираешься отдать всю информацию именно Софи? Ты эти свои драгоценные каракули расшифровываешь только для неё или ради самого препарата?

— Для неё. Только для неё.

— А если она откажется? Если у неё, как когда-то у её прапрадеда Свешникова, возникнут эти бредовые идеи о моральной ответственности, о том, что сделать метод универсальным и общедоступным невозможно, а омолаживать избранных безнравственно и опасно для человечества?

— И пусть! И отлично! Не надо ничего.

— Вот сейчас ты врёшь, — Кольт усмехнулся и покачал головой, — не только мне, но и самому себе. Ты не можешь допустить, чтобы открытие Свешникова исчезло навсегда. Ты сам ждёшь не дождёшься.

— Да, Пётр. Конечно, вру, конечно, жду, — старик тяжело вздохнул, — просто мне страшно за девочку, я не могу себе простить.

— Брось, Федор, прежде всего тебе страшно за самого себя. Тебе нужен препарат, время уходит, и в этом всё дело.

— Пётр, Пётр, иногда мне с тобой бывает так противно разговаривать. Не пей больше. Тебе нельзя. С похмелья ты злой и глупый. Знаешь, что для тебя сегодня самое главное? Найти человека, который убил Дмитрия. Потому что скоро он попытается убить Софи. Смотри, не опоздай, без неё у тебя ничего не выйдет. Это я тебе гарантирую.

Федор не заметил, как подошёл к особняку на Большой Никитской. У подъезда стоял крытый автомобиль, рядом топтались двое солдат в шинелях, с винтовками за плечами.

Федор хотел пройти мимо особняка, но уже было поздно. Солдаты заметили, как он замешкался у подъезда, преградили ему путь.

— Куда? Стой!

Он не успел ответить. Дверь открылась. Появился юноша в гимнастёрке и спокойно сказал:

— Пропустите. Это к нам. Свой.

— Что происходит? — спросил Федор, оказавшись в прихожей.

— Раздевайтесь, проходите, — он взял у Агапкина из рук пальто, — подождите в гостиной. Я доложу.

На вешалке висели новенькие кожаные куртки. В доме было довольно тепло, но не от парового отопления. Топились печи. В гостиной весело пылал огонь в камине. В кресле сидела Зина с ребёнком на руках. Она улыбнулась.

— Здравствуйте. Танечка только что заснула. Не встаю, сижу, как мышка, боюсь разбудить.

Её спокойный, уютный шёпот, румяное круглое лицо, приветливая улыбка, вид спящей девочки, завёрнутой в шёлковое стёганое одеяло с белоснежным кружевным уголком, чистота и покой гостиной ошеломили Федора.

— Представляете, избаловалась до невозможности. Спит только на руках, как положишь в кроватку — просыпается, плачет. Папа наверху, в кабинете. Знаете, он хотел послать за вами, у него к вам срочное дело. А вы сами пришли, как будто почувствовали.