Имитация. Падение «Купидона» - Алекс Джиллиан

В первый день рождения моего сына, названного в честь единственного отца, которого я знал и любил, Эби внезапно решила сделать подарок и мне тоже. Мы отмечали праздник в Сиднее, в доме на берегу океана, в тихом семейном кругу. Джош светился от радости, и все его разговоры были только о прошедшей несколько месяцев назад выставке, которая произвела фурор. Большинство картин распродали, некоторые передали в крупные художественные галереи. Загоревшая и изменившаяся до неузнаваемости (в лучшую сторону) Аннабель смотрела на сына с гордостью и теплотой и выглядела по-настоящему счастливой.

Кен умаялся первым, и Эби уложила его спать, а потом мы гуляли вдвоем по песчаному берегу, любуясь закатом, наслаждаясь тишиной и уединением. Именно там она вручила мне прямоугольную небольшую коробку. Эбигейл с загадочной улыбкой наблюдала, как я с нетерпением и любопытством срываю пеструю упаковочную бумагу.

Внутри оказался пластиковый Черный Рыцарь, взирающий из коробки сквозь прорези закрывающей половину лица маски.

— Думаешь, мне пора собрать коллекцию мстителей Марвелл? — задаю вопрос, обнимая ее одной рукой и обращая задумчивый взгляд на чернеющий в сумерках океан.

— Нет, я думаю, что Черный Рыцарь подходит тебе больше, чем Капитан Америка. Но я хочу попросить тебя, Джером…

— О чем? — спрашиваю тихо.

— Не заиграйся. Иногда надо выдохнуть и подумать о себе, о тех, кто рядом и любит тебя, — мягко произносит Эби.

Мое сердце замирает на мгновение, потрясенное ее проницательностью. Я наклоняюсь и целую ее в губы, нежно, страстно, пытаясь показать, что для меня нет ничего важнее моей семьи, которую я обрел, когда вера практически покинула меня. Коробка с супергероем падает на песок, и мы забываем обо всем, погружаясь в охватившее нас горячее желание.

Я больше не даю обещаний и клятв, и я не жду, а делаю то, что считаю нужным и правильным, и единственно возможным, чтобы сохранить моих любимых и уберечь от любой угрозы. А методы и способы не имеют значения. Важен только результат, который я вижу сейчас, глядя в счастливые опьяненные страстью глаза Эбигейл.

— Откуда уверенность, что Морган поддержит твой план? Он не раз давал понять, что его не интересует расширение бизнеса и сотрудничает с нами исключительно по причине нежелания провести остаток дней вдали от жены и сына.

— Слияние двух крупнейших корпораций, обладающих властью и связями — не расширение бизнеса. Это огромное влияние и контроль, сосредоточенный в одних руках.

— Но мы должны быть уверены, что эти самые руки не выйдут из-под нашего контроля. Морган не согласится. К тому же у Триады есть наследник, снова появившийся на сцене после нескольких лет забвения.

— Доминником управляют его демоны, а если найти к ним подход, то он также, как и Морган, заглотит крючок. Мой дорогой друг, чтобы добиться успеха, иногда приходится играть грязно, используя имеющиеся на руках козыри.

— И ты собираешься использовать свой козырь?

— Не сегодня. Но если Морган проявит упрямство, у меня не останется другого выхода. Сам понимаешь, что есть сражения, в которых не может быть победителей. И в них нет места состраданию. Каждый из нас делает то, что должен.

— Как сейчас мальчишка?

— В порядке. Переживет нас всех. Тоня отлично справляется. Она сообщит, если что-то пойдет не так, как и в прошлый раз.

— Она уже немолода.

— Зато одинока и всецело предана отделу.

— Ну и что ты тут делаешь, Константин? — строго окликнула темноволосого мальчика возникшая в дверях своей комнаты Антонина Григорьевна. Последний урок сорвался из-за небольшой аварии на электростанции, вырубило свет во всей школе, и она вернулась домой немного раньше.

— Теть Тонь, я сейчас все уберу, — вскочив на ноги, Костя поспешно начал складывать в ящики письменного стола разбросанные по полу старые альбомы и книги.

— Я просила не рыться в моих вещах, Кость? — спросила она учительским тоном, который был ему хорошо знаком, потому что тетя Тоня, несмотря на солидный возраст, до сих пор преподавала в местной школе русский и английский язык, и некоторые уроки вела у своего воспитанника Константина.

— Я просто… — виновато промямлил мальчик, подавая Антонине пошарпанный альбом и древний русско-английский словарь.

— Мальчишки! — тяжело вздохнула тетя Тоня. — Не сидится вам на месте. Уроки сделал?

— Сейчас начну, — опустив голову, тихо ответил Костя.

— Ну конечно, а лазать по чужим ящикам время есть. Сейчас обедать будем, — Антонина подняла с пола старую тетрадку, и оттуда вывалилась черно-белая фотография, упавшая прямиком к ногам Кости. Мальчик наклонился, чтобы поднять ее, и потом долго смотрел, в смущении хмуря брови.

— Это я?

— Нет, — покачала головой побледневшая Антонина Григорьевна, выдергивая из рук Кости фотографию. — Просто похож. Снимок старый, вот и показалось.

— Очень похож, — озадаченно повторил Константин. — Кто этот мальчик?

— Он жил недолго здесь со своей матерью, а потом уехал. Далеко отсюда. Сейчас у него наверняка уже есть собственная семья и дети.

Костя промолчал и не стал задавать еще больше вопросов, которые, конечно, крутились в его голове. Завтра, пока тетя Тоня будет в школе, он снова найдет фотографию того пацана и как следует рассмотрит. Ему почему-то подумалось, что тетя Тоня обманывает его или что-то не договаривает. Он знал, что она не родная тетя и взяла его из детского дома.

О настоящих родителях Косте никто ничего не говорил. Но выпавшая из тетрадки фотография мальчика, похожего на него, как две капли воды, навела ребенка на мысль, что он как-то причастен к его семье. Всем детям хочется иметь родителей или знать, кто они, даже если их давно нет в живых. Костя чувствовал себя подавленным и одиноким, когда приходил в гости к своим приятелям и наблюдал, как живут другие семьи. Иногда ему снилась мама, хотя он никогда ее не видел. Светловолосая и голубоглазая, ласковая и любящая. В каждом сне она плакала, крепко прижимая его к себе, а он почему-то был настолько маленьким, что помещался в ее руках. Она целовала его и тихо пела грустным голосом. Порой Костины сны были яркими и чёткими, как воспоминания, и ему даже удавалось разобрать слова, которые мама шептала на ухо, отчаянно сжимая