Барбара Вайн - Правила крови
Меня больше интересует другой вопрос: почему Генри не отправился туда раньше? Почему ждал до 1882 года? А может, и не ждал. Может, это было повторное посещение Граубюндена. Не исключено, что он приезжал сюда в 1870-х, но просто не упоминал название деревни в письмах к матери, женщине, которая ничего не знала о гемофилии и была далека от этих проблем. Или он побывал там еще во время учебы в Венском университете. Генри об этом не пишет, но он мог совершить путешествие на юго-восток Швейцарии вместе со своим приятелем, знавшим ретороманский язык. Тот факт, что об этом не упоминается в письмах домой, легко объяснить. Сын, находившийся на содержании у отца, скрывал от родителей, что не все полученные деньги тратятся на учебу. Чем больше я размышляю, тем менее вероятным мне кажется, что Генри не удосужился посетить такое важное для него место.
Почта приходит очень поздно, но с лихвой компенсирует опоздание. Это письмо, которое я меньше всего ожидал, — от моей троюродной сестры Кэролайн. Написанное от руки. В нем номер телефона, подпись «Кэролайн», но ни намека на то, сохранила ли она фамилию Агню, замужем ли она, есть ли у нее дети. Неясно также, что сказала ей Дженнифер, хотя Кэролайн знает, что я пишу биографию прадеда. В ее стиле есть какая-то резкость и грубость, что-то неприятное. Например, Дженнифер рассказала о нашем с Люси ленче, и Кэролайн ясно дает понять, что ей этого не нужно. Она ненавидит «такие вещи». Кэролайн не знает, пригодятся ли мне ее сведения о семье, но готова мне все рассказать, только хочет приехать ко мне домой — или чтобы я приехал к ней. Она живет в Рединге, это всего полчаса на поезде. И не нужно думать, что она желает познакомиться с другими родственниками, только мы вдвоем, пожалуйста.
Мне совсем не хочется в Рединг, но я отправлюсь туда, если не будет другого выхода. Перечитывая письмо, я чувствую, что пригласить ее на ленч, или ужин, или даже на чашку чая было бы ошибкой. С некоторым трепетом я беру телефонную трубку и жду включения автоответчика, поскольку безо всяких на то оснований предположил, что Кэролайн не замужем, живет одна и работает на полную ставку. И удивляюсь, когда она отвечает.
Голос у нее низкий и довольно грубый. Наверное, я сноб, хотя и пытаюсь с этим бороться, — но мне режет слух ее «эстуарный английский»[64]. Ее речь совсем не такая, как у членов моей семьи. Я изо всех сил стараюсь не замечать ее выговора — это просто неприлично для человека, едва не вступившего в лейбористскую партию.
— Я приеду и встречусь с вами, если хотите, — говорит Кэролайн. — В четверг, около трех?
Выбора мне не оставляют, и я понимаю, что если не соглашусь, то услышу в ответ: как хотите, вам решать. Этот четверг последний в мае и последний перед весенними каникулами Парламента, хотя мне теперь все равно. Я говорю, что это было бы замечательно, и спрашиваю, как она будет добираться до Лондона.
— У меня нет машины, — отвечает Кэролайн. — Я приеду на поезде на вокзал Паддингтон.
Почему мне кажется, что такси ей не по карману? Я объясняю, что нужно доехать до Бейкер-стрит по линии Ватерлоо, пересесть на Юбилейную линию и выйти на Сент-Джонс-Вуд, добавляю, что очень ей благодарен, что с нетерпением жду встречи. Не знаю почему, но я ждал большего. Ждал, что она расскажет, зачем «приезжает в город» именно в этот четверг. Однако Кэролайн ограничивается кратким: «Тогда договорились» — и вешает трубку.
Словарь Фаулера рекомендует не использовать слово «интриговать» в значении «озадачивать, удивлять, заинтересовывать», а выбирать один из этих синонимов, но все они мне не подходят. Моя троюродная сестра Кэролайн меня заинтриговала. Мне хочется узнать, что она за человек. Замужем ли она? Была ли когда-нибудь? Ее мать давно умерла, но где ее отец? Конечно, я могу и не получить ответов на все эти вопросы.
Я звоню в офис главного организатора правительственной фракции в Парламенте и сообщаю секретарю, ведающему его расписанием, что из всех предложенных мне дат предпочитаю вторник, 6 июня. Я тщательно выбирал этот день. Единственный из списка после того, как Джуд будет знать, прижились ли имплантированные эмбрионы. К тому времени я буду знать. Если произойдет почти невероятное и парламентский организатор предложит мне какую-то работу — не могу представить, какую, но явно оплачиваемую, — у меня будет больше оснований, чтобы принять или отвергнуть предложение. Если нам придется выложить еще 2500 фунтов, я соглашусь. А потом я делаю то, что поклялся никогда не делать. Начинаю думать, на сколько попыток хватит Джуд. Пять? Десять? Двадцать? Для двадцати понадобится пятьдесят тысяч фунтов. Но я должен остановиться, от этих мыслей никакого проку…
* * *Кэролайн Агню оказалась высокой и крупной женщиной, весом не меньше пятнадцати стоунов; выглядит она на все свои сорок семь лет, и даже старше. У нее серо-стальные волосы, коротко постриженные, но не по моде, а так, словно сбоку и сзади их обрезал какой-то очень консервативный парикмахер. Естественно, никакого макияжа — ни намека на женственность. Серые фланелевые брюки, джемпер, хлопковая курточка и ботинки в стиле «Док Мартенс».
Я жду, что предложенный чай будет отвергнут, но Кэролайн соглашается — без молока и без сахара, но с печеньем с шоколадной крошкой. Она не интересуется, как я поживаю, ничего у меня не спрашивает, а делает глоток из чашки, оглядывается и говорит, что это, наверное, «дом старика».
— Нет, но здесь выросли ваша бабушка и мой дедушка. В двадцатых годах прежний дом продали и вместо него купили этот.
Кэролайн не спрашивает, а утверждает.
— Вы живете один в этом шикарном доме.
— Я женат. Мой сын учится в университете.
Она кивает с видимым равнодушием. Я спрашиваю ее о Кларе.
Похоже, Кэролайн больше ни с кем из родственников не общалась. Почему же Клара стала исключением?
— Она была крестной моей мамы, — говорит Кэролайн. — В те времена это кое-что значило. Мама часто приходила к Кларе, пила с ней чай и с той, другой.
— Хеленой.
— Точно. Я не ходила — тогда.
— Это было здесь, я хочу сказать, в этом доме. Они тут жили.
Она безразлично кивает.
— Мама погибла в автомобильной аварии. За рулем был папа. Он остался жив, но потерял ногу. С тех пор он живет со мной. У меня квартира, маленькая, но с двумя спальнями. Соседка приглядывает за ним в мое отсутствие. У него был инсульт.
Я внимательно слушаю. По крайней мере, Кэролайн мне довольно много рассказала. Потом интересуюсь — приготовившись услышать в ответ, что это не мое дело, — работает ли она.
— Приходится. Меня некому содержать.
Она не говорит, что у нее за работа.
Мы отвлеклись от Клары. Я спрашиваю, когда Кэролайн впервые пришла к ней и почему, но уже понял, что она принадлежит к той категории людей — непривлекательных, бесцеремонных, грубых, но тем не менее составляющих «соль земли», — которые пальцем не пошевелят для таких, как Дэвид и Джорджи, не говоря уже о Мартине и Джуд, но считают само собой разумеющимся приходить к старым и немощным и ухаживать за ними. Для них это такая же неотъемлемая часть жизни, как принимать ванну или есть.
— Она осталась совсем одна, — говорит Кэролайн. — И была очень расстроена смертью мамы. Кроме меня, у нее никого не было.
— Диана, — возражаю я. — Диана и ее девочки.
— Диана объявилась только после того, как Люси и Дженнифер уехали в какой-то модный пансион. — Ее тон не меняется, и она, похоже, нисколько не обижена. — Потом Диана стала приходить, иногда приводила с собой девочек. Я их ни разу не видела. Диана приходила одна, без сопровождающих. Я написала Дженнифер, когда умерла ее мать. Не знаю, почему Дженнифер, а не Люси, старшей. Наверное, просто имя Дженнифер мне нравится больше.
— Клара рассказывала о семье?
— Немного. Больше ей не о чем было говорить. Можно мне еще печенья?
— Конечно. — Я наливаю ей вторую чашку чая, потом чашку себе и собираюсь с духом. Пора.
— Она говорила с вами о гемофилии?
Я жду удивления: «О чем?» Но Кэролайн остается спокойной и принимает вопрос как должное.
— Немного. Хотела выяснить, знаю ли я. Но мама сказала мне, когда я была еще ребенком. — Кэролайн впервые улыбается, потом смеется, хотя ее смех напоминает череду быстрых вдохов. — Сказала, что я должна сообщить мужу перед свадьбой. Я ответила, что не выйду замуж. Конечно, не выйду. Кому я такая нужна?
Что на это ответишь? Ничего. Я молчу. И теперь не могу спросить, не это ли обстоятельство помешало ей выйти замуж. Врач или психоаналитик задал бы этот вопрос, но я всего лишь дальний родственник, биограф.
— И вы сказали Кларе, что уже знаете?
Она кивает. Похоже, ей безразлично. Кэролайн решила, что никогда не выйдет замуж, что ее никто не захочет, а остальное не важно. Она родилась в 1953 году и вполне могла бы иметь ребенка вне брака, но не сделала этого. Я теряюсь, не зная, что еще спросить, и тут она говорит:
