Елена Арсеньева - Твой враг во тьме
Дмитрий успел выставить ружье, и бутылка, ударившись о ствол, разбилась, усеяв комнату осколками и забрызгав все вокруг темной жидкостью, чей сладковатый запах никак не напоминал резкую аммиачную вонь нашатыря.
Судя по тому, что доктор не прикрыл лица, опасности особой не было. Хотя, пожалуй, не было ее только на расстоянии, а при глубоком вдохе…
Дмитрий прицелился – и доктор вдруг закричал тонким заячьим криком, припадая лицом к столу:
– Не надо! Вы сами не понимаете, что делаете! Если убьете меня, не выйдете живым отсюда!
Дмитрий выстрелил.
Доктор отпрянул от стола, заваливаясь на спину, прижал руки к лицу, но тут же с визгом отдернул их: выстрелом разметало осколки стекла по столу, и они не могли не вонзиться в его лицо. А в остальном он был вполне цел. И, даже будучи вне себя от страха, не прекратил попыток переиграть своего врага.
– Идиот! Идиот! Вы уничтожили лекарства! Теперь мне нечем привести ее в сознание! Не смейте палить, здесь идет научный эксперимент!
– Не тронь мои чертежи? – глумливо осведомился Дмитрий. – А ну, в сторону! Лицом к стене, руки за голову!
Доктор отшатнулся, но, даже повернувшись, продолжал из-за плеча пялиться на Дмитрия, сторожа взглядом каждое его движение.
Тот рванул на себя ящичек стола, потом другой, третий, небрежно вороша стволом «беретты» упаковки со шприцами, ампулы, коробочки и прочее содержимое, набросанное в самом причудливом беспорядке. Ага, вот. Ну, слава богу… Строго говоря, готовый к работе шприц с кардиопоном имелся в аптечке, но аптечка в сумке, а ее одной рукой не откроешь. Положить же хоть на минуту оружие, находясь рядом с этим, мягко выражаясь, щитомордником… Дмитрий разбил ампулу, высосал содержимое шприцем, шагнул к Лёле и, почти не глядя, вонзил иглу в левое предплечье.
«Болевая активность пятьдесят пять процентов, – как сказал бы сейчас дорогой и любимый Гоша. – Снижение болевой активности. Сорок процентов… тридцать… нулевая отметка! Дыхание восстанавливается, пульс нормализуется, артериальное давление повышается. Гоша приходит в себя».
В данном случае следовало сказать – Лёля…
Она открыла глаза и тотчас зажмурилась, то ли не справившись с головокружением, то ли испугавшись того, что увидела: согнувшийся человек с окровавленным лицом, напротив стоит другой, вскинув двустволку… После кардиопона, знал Дмитрий, восстанавливаются мгновенно все жизненные функции – сколь надолго, это зависит от состояния организма, Лёля продержится час, а потом понадобится другой укол или активный отдых, но насчет этого пока ничего в волнах не видно, – и только память отстает от прочего. От одной до пяти минут человек не может контролировать себя и оценивать окружающее, поэтому со слезами Лёлиного восторга придется подождать.
– Так что там насчет научного эксперимента? – спросил он, с истинным удовольствием находя следы лютого страха в лице доктора. – И заодно насчет лейкемии…
– Лейкемией больна не она, – мрачно пробормотал доктор. – Это все делается ради ребенка, ради девочки. Вы должны знать, что ваша жена сама согласилась на эксперимент. Она добровольно решила стать донором, чтобы спасти этого ребенка.
– Это неправда…
Голос ее был похож на шелест сухой травы, но Дмитрий услышал. Не отводя глаз от доктора, протянул в сторону руку – и его словно током ударило, когда ледяные влажные пальцы слабо сжали его ладонь. Он стиснул их, согревая, и это прикосновение все сказало ему яснее всяких слов. Только что он боялся обернуться, взглянуть на нее, – теперь не боялся. Лёля смотрела недоверчиво, но, когда глаза их встретились, вдруг залилась слезами.
Дмитрий молчал, тяжело дыша. Сердце колотилось так, что в глазах темнело. «Пульс сто восемьдесят, давление повышается», – брякнул бы Гоша и посоветовал ввести успокоительное.
– Ты за мной пришел? – прошептала Лёля, и он кивнул, с трудом отводя глаза. – Я тебя звала…
– Да, я знаю, – хрипло выдохнул Дмитрий. – Встать можешь?
– Вроде да.
– Поднимайся. Надо уходить отсюда. Не то этот болтун еще чего-нибудь придумает. Я тут уже наслушался и про твою лейкемию, и про болезнь девочки какой-то…
– Олеся не больна! – горячо воскликнула Лёля. – Я видела ее анализы, все это глупости. Но смешнее всего, что в моей крови тоже нет антител, все это какие-то декорации для Хозяина. По-моему, этот Петр Петрович просто выкачивает из него деньги, как из меня пытался выкачать кровь.
Петр Петрович? Доктор по имени Петр, лейкемия… Богатый человек, которого уверили в болезни дочери… Все сходится! Догадка вспыхнула так внезапно, что Дмитрий даже не успел осознать ее, прежде чем выпалил:
– Зиберов? Так вот ты куда пропал, Зиберов! По тебе вся нижегородская милиция плачет, а ты вон где сидишь!
И вздрогнул, словно от удара в спину, услышав за спиной негромкий голос:
– Брось ружье. Второй раз не предупреждаю.
Он поймал полный ужаса взгляд Лёли – и повиновался: осторожно наклонился, опустил «тулку» на пол.
– Ногой оттолкни, – послышалась команда.
Дмитрий опять повиновался.
– Руки за голову. Повернись.
Повернулся, бросив Лёле ободряющий взгляд. У нее дрожали губы, но попыталась все-таки улыбнуться, а потом, как и он, уставилась на человека, стоящего в дверях.
Странно… Точно знал, что никогда не видел этого человека, а ощущение было такое, что встретил давнего знакомого. О нет, не такого знакомого, к которому можно кинуться с распростертыми объятиями и воплем: «Сколько лет, сколько зим!» Скорее, наткнувшись на него в толпе, невольно попятишься, повинуясь непонятному, необъяснимому холодку между лопаток…
Он был невысок, по-юношески тонок, но крепость зрелого мужчины ощущалась в нешироких вроде бы плечах, строгой осанке. Небольшая голова с мягкими русыми волосами, откинутыми с высокого умного лба. Загорелая, словно бы продубленная ветрами кожа, обтянувшая скулы. Сухой тонкий рот, глубоко посаженные глаза: слишком светлые, почти белые, пугающие. Лицо умного, осторожного, недоброго человека. Даже не поймешь – притягивает оно или отталкивает. Но сейчас Дмитрий только мимолетным взглядом оценил внезапно возникшего незнакомца – не мог оторвать глаз от его правой руки, сжимавшей пистолет.
Это был всего-навсего «макаров», однако незнакомец казался вооруженным до зубов. Никогда прежде Дмитрию не приходилось видеть, чтобы пистолет держали так – будто это продолжение руки, ее необходимая часть вроде кисти. Хотя нет… кажется, он видел уже однажды нечто подобное!
Воспоминание, впрочем, мелькнуло – и растворилось под пристальным взглядом, который устремил на него незнакомец. Удивление, потом ошеломление, потом снова непоколебимое спокойствие человека, абсолютно уверенного в себе, в своих силах.
– Ну? Кто вы и что здесь делаете? – спросил вошедший, и в это мгновение Лёля вскрикнула. Взгляд незнакомца скользнул в сторону. Дмитрий обернулся и успел заметить, как Зиберов выхватил что-то из ящика стола и резко вытянул руку, в которой сжимал нечто вроде электрического фонарика.
Что-то сверкнуло мертвенным синеватым светом, потом Дмитрий увидел – а может быть, ему лишь почудилось, что видит, – две длинные светящиеся нити, которые, змеясь, вылетели из «фонарика» и, подобно иглам, с болью вонзились в его тело. Он попытался схватить, вырвать их, но не смог поднять руку. В следующее мгновение Дмитрий задохнулся от короткого спазма, перехватившего горло. Тело вдруг перестало повиноваться, мышцы сделались какими-то жидкими. Ноги подогнулись. Он еще успел услышать крик Лёли, успел ощутить тупую боль, когда грянулся навзничь об пол. И больше ничего не чувствовал.
Лёля. Июль, 1999
В ту же минуту доктор метнулся к стене, вжался в нее – и, чудилось, продавил своим телом. Через миг, впрочем, стало ясно, что это просто-напросто распахнулась узкая дверца, сквозь которую он и выскочил из комнаты.
Однако Лёля даже не заметила его исчезновения.
Мгновение она неподвижно смотрела на упавшего Дмитрия, потом с криком бросилась к нему, однако была перехвачена за руку и отброшена в сторону. Сильно ударилась спиной о стол, но даже не заметила боли и снова кинулась вперед с криком:
– Дима!
На сей раз ее никто не задерживал. Она рухнула на колени, затормошила неподвижное тело, быстро целовала побледневшее лицо, закрытые глаза, бормоча что-то бессвязное. Сердце, чудилось, вырывалось из груди вместе с хриплыми рыданиями. Наконец, убедившись в своем бессилии воскресить Дмитрия, согнулась на полу, замерла…
– Да ничего страшного не случилось, – послышался сверху спокойный голос. – Подумаешь, получил тысяч пять вольт от электрошокера. Полежит минут пятнадцать – и снова будет как новенький. Перестань причитать и объясни мне, что все это значит. Как он сюда попал?
Лёля не слышала, не понимала. Тогда железная рука сгребла рубашку на ее спине, вздернула, заставила подняться.
