Игорь Христофоров - Страх
- Ты что, охренел?! - в третий раз вернул его в сознание уже голос.
Четверик повернул окровавленное лицо в сторону голоса. Перед глазами цветными пятнами калейдоскопа то складывалась, то опять рассыпалась коренастая фигура в синем милицейском кителе.
- Пьяный, что ли?!
- Я... я... я...
- Да вижу, что ты... У-у, тебе ногу движком зажало...
- А тот... жи... жив-в?..
- Да жив. Ты ему всю морду в кизяк разбил. Валяется в бессознанке. Радуйся, что у него подголовник на сидении есть, а то б переломал ему шею... Ну, потерпи, - еще раз с жалостью посмотрел он на ногу Четверика. Сейчас скорая приедет. И бригаду нашу я уже вызвал. Ножницами вырежут металл, освободят твою ступню...
- Я... я... офицер гос... без...
- Ты молчи, а то еще помрешь.
- У тебя зва... какое звание?
- Старлей.
Милиционер сочувственно отер кровь своим носовым платком с лица, но жар стереть не смог. Он все так же сжигал лоб и кипятил бурую кислоту в голове.
- Ты чего, гриппуешь, что ли? - спросил милиционер и посмотрел вдоль пустынного шоссе.
Бригады со спасительными ножницами все не было. А самому составлять протокол не хотелось.
- Я... я... капитан, - все-таки выдавил непослушными
губами Четверик.
- Это хорошо, - согласился милиционер. - А вон и скорая едет. Зря ты в него, капитан, въехал... Теперь еле расплатишься за ремонт...
- Он - там? - поднял вялую руку Четверик и ткнул пальцем
в паутину трещин на лобовом стекле.
- Да там, там. Чего ты за него волнуешься? При таком деле
он должен волноваться, чтоб ты не сбег.
- Он - те...терро...ист...
- Чего?
- Он - пре...ре...ст-тупник...
- Ты думаешь? - посмотрел на неподвижный стриженый затылок водителя милиционер.
Его маленькая округлая головка была по-прежнему прижата к стойке дверцы. Он словно бы прислушивался к их разговору.
- По...посмотри ег-го до...документы, - попросил Четверик.
Кислота опять забурлила и вот-вот должна была залить глаза, ослепить их забытьем.
- Документы вообще-то твои надо забрать. Ты же нарушитель, - холодно напомнил милиционер.
- Н-на, - подал вперед правое плечо Четверик. - В ка...кармане руб-башки...
Милиционер виновато посмотрел на карман, отвернулся и пошел к "жигулям" цвета мокрого асфальта. И уже оттуда, под скрип тормозов подъехавшей скорой, прокричал:
- Ты зря на него наговаривал! Обычный паспорт! Вот - Зак Валерий Савельевич.
29
Флотский госпиталь в Североморске пах как-то не по-госпитальному. Странный цветочный аромат струился то ли от стен, то ли от волос медсестер, наклонявшихся к Тулаеву, чтобы закапать ему глаза. А может, его несло через распахнутые окна от тундры, ошалевшей от неслыханного тепла.
На глазах лежала плотная повязка, и оттого чернота в них казалась временной, только до того момента, как повязку снимут с глаз. А когда ее действительно снимали перед закапываниями, он упрямо не спрашивал, в полутьме ему это делают или нет. Если бы выяснилось, что при обычном дневном свете, он бы не знал, какую надежду придумать для себя еще.
- К вам гости, - канареечным голоском пропела дежурная медсестра.
Он впервые слышал ее. Предыдущие медсестры, судя по голосам, выглядели сошедшими с пьедестала у ВДНХ могучими колхозницами. Новенькую он представил себе девочкой с бантиками.
- Здрасьти, - ткнулись ему чьи-то горячие жесткие пальцы в ладонь.
- Здра...
- Это вот мы, - не дал ему договорить гость. - Я - механик... ну, с нашей лодки. А это, значит, политработник наш, замповосп, - в ладонь ткнулась уже другая рука, более вялая и совсем не мозолистая. - А это вахтенный офицер...
- Который с наушниками? - вспомнил Тулаев. - Ну, на
рубке, когда в море выходили, стоял?
- Так точно! - обрадовался именно этому воспоминанию вахтенный офицер.
- Значит, это ты их первым увидел?
Собеседник замолчал. Иногда очень хочется, чтобы плохое из прошлого умерло, исчезло навеки, но оно упрямо живет и живет.
- Мы вот вам от экипажа передачу, значит, принесли. - Механик взялся за руку Тулаева и подвинул его пальцы к картонному ящику, дал ощупать шероховатый бок. - Тут все наше, лодочное: соки в банках, галеты, консервы приличные, ну, типа лосося или там сосисок в желе... Короче, не та ерунда, что в госпитале дают. И это... - уже шепотом заговорщически прохрипел он: "Шило" там есть. Поллитра. Попросите мужиков местных, чтобы налили. Токо он того...
- "Шило" - это спирт? - догадываясь, спросил Тулаев.
- Конечно! Девяносто шесть градусиков!
- А почему - "шило"?
- А насквозь прокалывает, когда выпьешь. Будто шило...
Время ловит нас на слова. Услышал - и как крючком вырвало из памяти кусок жизни, связанный с этим словом. Вот и о шиле Тулаев впервые услышал в поездном купе, под кастаньетный перестук колес, услышал от пьяного Вовочки-ракетчика. Воспоминание было горьким, а стало еще горше.
- Скажите, а как фамилия ракетчика, ну, того, - не смог назвать его Вовочкой Тулаев.
- Обычная фамилия - Петров, - первым ответил замповосп. - А так мы его все Володькой звали...
- Петро-ов, - задумчиво протянул Тулаев.
Иногда, чтобы у человека появилась фамилия, он должен умереть.
- Хор-роший офицер был, - сказал, как топором рубанул, механик. Командиром лодки точно бы стал. Сейчас все с севера бегут. Он бы не убежал...
- А что эти... бандиты?
- Только сегодня утром сложили оружие, - ответил за всех механик. Двое суток их уговаривали. Но уже без нас. Там специальные люди приехали из Москвы. Антитеррор. Мать Бороды привезли, сестру одного из бандитов. В общем, обрабатывали их круто. Не выдержали они такого.
И у механика, и у замповоспа были окладистые крестьянские бородки, оба имели примерно одинаковый рост, и в представлении Тулаева они соединились в одно лицо. Он помнил, что видел у кого-то из них забинтованную кисть, и с этой кистью даже было связано что-то героическое, но у кого была эта кисть, он совершенно забыл.
- Вам Балыкин привет передал, - негромко произнес этот сплавившийся воедино человек, хотя говорил, вроде бы, замповосп. Приветы и поздравления - это его дело, а не механика. - А также передал пожелания скорейшего выздоровления. И еще вот это...
В ладонь Тулаева легло что-то твердое, металлическое. Он покатал его пальцами, но так и не понял, единая это вещь или их две.
- Командир от своего имени наградил вас чисто флотской наградой, торжественным голосом объявил замповосп. - Вот это, - заставил он тулаевский палец ощупать что-то небольшое, похожее на медальон, - знак "За дальний поход".
А вот это - подводницкая заколка на галстук...
- Длинная такая? - провел по ней подушечкой указательного пальца Тулаев.
- Да. С изображением нашей лодки...
"Как у Дрожжина", - чуть не сказал Тулаев и вдруг понял,
что это подарок, собственно, не ему, а Межинскому. Для генерала заколка с профилем атомохода - раритет, для
Тулаева - напоминание о горьком промахе.
- Вам звонок из Москвы, - прощебетал женский голосочек. - Давайте я проведу вас к аппарату.
- Ну, мы тогда это... пойдем, - загрохотали стульями подводники. - А то в Тюленью губу автобусы плохо ходят.
- А мы пешком, - радостно сообщил молчавший почти весь разговор вахтенный офицер.
Тулаев воспринимал его только в мутоновой шапке и с наушниками, нацепленными на нее. Ему и сейчас казалось, что вахтенный офицер стоит в палате с шапкой и наушниками на голове.
- Передавайте привет от меня Балыкину и всему экипажу,
по очереди пожимая руки, попросил Тулаев.
- Вас же Москва ждет! - пропищала громче обычного сестричка-канареечка. - Знаете, сколько каждая минута по междугородке стоит?!
- Ему ничего не стоит, - ответил он, но за маленькой диктаторшей все же пошел.
Межинский поздоровался виноватым голосом. Они уже разговаривали по телефону сразу после возвращения лодки в Тюленью губу. Тогда генерал ощущался усталым и раздраженным, и только в конце беседы, когда узнал, что Тулаев потерял зрение и самостоятельно вернуться в Москву не сможет, скомкал служебный тон разговора, выразил сочувствие и торопливо попрощался.
- Мой человек уже вылетел в Мурманск, - объяснял он теперь Тулаеву. К вечеру будет у тебя. У него два билета на Москву. Здесь я уже договорился. Ляжешь в клинику Федорова. Они мне объяснили, что так, заочно, диагноз поставить нельзя.
- Понятно, - самым расхожим флотским словом ответил
Тулаев.
Здесь, на севере, если нечего было сказать, то говорили: "Понятно". Вроде как произнес слово, а вроде как и не произносил.
- Президент дал указание представить тебя к Герою. Бумаги я уже отправил по инстанции.
- Понятно.
- Четверику я тоже послал. На орден Мужества.
- А кто это?
- Капитан. Он взял Зака.
Тулаев почувствовал себя смущенно. Он впервые услышал фамилию еще одного оперативника отдела "Т", а это напоминало ознакомление с секретом, который ему не положено знать. Дурацкое "Понятно" в ответ уже не годилось, а сказать что-нибудь в адрес Четверика он не мог, потому что это был бы, скорее всего, вопрос, а значит, стремление узнать еще больше секретов.
