Александра Маринина - Каждый за себя
Несколько раз я заговаривала с охранником, но он был молчалив и безжалостен, так что ни воды, ни новой информации я не получила.
Судя по мягко угасающему свету, робко пробирающемуся в окошко, наступала ночь. Тошнота и спазмы кишечника меня окончательно домучили, голова уже не болела, но была такой тяжелой и словно набитой песком, как бывает, когда не спишь две ночи подряд. Я свернулась в клубочек в углу чулана и задремала, положив голову на согнутую руку. Пол был далеко не стерильным, но, как частенько повторял мой любимый водитель Сергеев, больше грязи - шире морда. То есть в том смысле, что грязь для здоровья не вредна, а вовсе даже напротив.
Я лежала, дрожала от озноба и повторяла свою молитву:
"Храни меня вдали от тьмы отчаяния, Во времена, когда силы мои на исходе, Зажги во мраке огонь, который сохранит меня…"
А потом я уснула. Проснулась резко, внезапно, как просыпаешься от громкого звука. Мне показалось, что я слышу шум подъезжающей машины. Нет, нескольких машин. Шаги. Голоса. Нет, теперь уже крики… Видно, меня все-таки сильно траванули при похищении, потому что чувствовала я себя так плохо, что даже не могла сосредоточиться на том, что слышала. Ухо воспринимало множество звуков, но мозг отказывался включаться в работу и анализировать их природу и смысл Я изо всех сил пыталась взять себя в руки, но результат был прямо противоположным желаемому: я проваливалась в тошнотворную одурь и состояла, казалось, только из тяжеленной головы с приделанным к ней напрямую беснующимся пищеводом, на конце которого болтался завязанный в пятьдесят морских узлов кишечник. Больше ничего от Ники Кадыровой не осталось.
Сквозь меркнущее сознание прорвался чей-то истошный вопль:
- Игорь!! Назад!!! Назад!!!
Потом грохнул взрыв, это я еще успела сообразить, а потом я потеряла сознание.
***Когда теряешь сознание, то, в общем-то, есть шанс его найти. И я нашла. Нашла и вернула в свою больную голову. И даже попробовала открыть глаза. Не получилось. Зато получилось на несколько секунд включить слух в процесс освоения окружающей действительности.
Слух меня подвел, во-первых, потому, что слишком быстро выключился, а во-вторых, потому, что оказался ненадежным, донес до с трудом найденного сознания какую-то галлюцинацию.
- Никочка, миленькая, родненькая, только не умирай, пожалуйста!
Голос показался мне смутно знакомым, но я даже и не пыталась его идентифицировать, потому что такие слова произносить некому. Нет на свете человека, который мог бы это сказать. Сознание же, убедившись, что пока может порождать только слуховые галлюцинации, огорчилось своей несостоятельностью и снова меня покинуло. Вероятно, пошло отдыхать и набираться сил.
Не знаю, долго ли оно отдыхало, но вторая попытка оказалась столь же неудачной. Мне удалось открыть глаза, и теперь мне в подарок была преподнесена галлюцинация зрительная: я увидела Никотина, который был в то же время совсем не Никотин. Но если он совсем не Назар Захарович, то почему я решила, что это он? Так бывает во сне, когда видишь совершенно незнакомое лицо и почему-то твердо знаешь, что это твой муж или подруга.
У того видения, которое подбросило мне разболтавшееся сознание, были глаза Никотина, но другое лицо. И одет он был почему-то в белый халат.
Третья попытка показалась мне более успешной. Я услышала:
- Ника, сожмите мою руку.
И действительно, в правой руке я почувствовала чью-то теплую ладонь. Я сжала ее, как смогла.
- У-у, какое крепкое пожатие, - голос, кажется, был доволен моими усилиями. - Теперь другую руку.
Теплая ладонь оказалась в моей левой руке, и я послушно выполнила то, что от меня требовали. Сознание профессионального медика проснулось раньше, чем сознание просто человека, и я успела сообразить, что меня будят после общего наркоза. Значит, мне делали операцию. Где? Кто? Удалось приоткрыть глаза, и кажется, я даже кого-то увидела, но сознание, утомленное работой слуха, зрительные образы идентифицировать уже отказывалось, это было ему не силам, и я ничего не поняла, кроме того, что человек, которому я так старательно пожимала руки, был в зеленой операционной робе.
Я закрыла глаза и решила отпустить сознание на вольный выпас, пусть еще отдохнет. Но оно моих намерений не разделяло и осталось со мной. То есть я его больше не теряла, просто мы оба крепко заснули, вернее, я спала, а оно, сознание, развлекало меня тем, что показывало цветные затейливые сны.
- Ника, вы меня слышите?
Я шевельнула губами в попытке ответить. Получилось не очень-то. Но, вероятно, тот, кто задавал вопрос, шевеление заметил и понял, что слышу. Это его воодушевило, и он задал следующий вопрос, вот, однако, любознательный:
- Как вы себя чувствуете?
Я снова прошевелила ответ, мол, нормально. Но я не уверена, что меня поняли правильно, все-таки изъяснялась я не так уж внятно.
- Вот здесь больно?
Чьи- то руки начали меня ощупывать, в одних местах было больно, в других нет, и я добросовестно шевелила губами и моргала, в общем, общалась как могла.
- Отлично, - услышала я. - Вы родились в рубашке, Ника. А рожденный в рубашке, как известно, в конце концов надевает королевскую мантию. У вас впереди прекрасная и яркая жизнь., И голос был знакомый. Откуда? У меня в Москве нет ни одного знакомого медика.
С этой недоуменной мыслью я снова уснула. Мне снился Никотин в белом халате, читающий со сцены рассказы Бабеля. Когда я проснулась, Никотин, который совсем не Никотин, снова наклонился надо мной. Я никогда прежде не видела этого человека, голову могу дать на отсечение, но его голос кажется мне знакомым, и у него точно такие же, как у никотина, глаза - глаза победителя, не сомневающегося в том, что он может все.
- Вы кто? - спросила я вполне внятно.
- Доктор.
- А где я?
- В больнице.
- А что со мной?
- Много всего. Сначала отравление, потом травмы от взрывной волны и обрушения дома. Но теперь все в порядке, все почистили, где надо - зашили, где надо - наложили гипс. Будете как новенькая. Вы еще поспите, вам полезно, а завтра я всех к вам пущу.
- Кого - всех? - не поняла я.
- Да там целая толпа сидит вторые сутки, никто не уходит, ждут, когда вы в себя придете.
- А…
Я собиралась еще кое-что спросить, вопросов у меня возникло сразу множество, видно, сознание отдохнуло как следует и набралось сил, но в палату (я еще не видела, но предполагала, что коль я в больнице, то и в палате) заглянула медсестра:
- Юрий Назарович, капельницу ставим?
Юрий Назарович! Так вот почему он казался мне одновременно Никотином и кем-то другим, вот почему у него такой взгляд, вот почему его голос кажется мне знакомым! Это же его сын!
- Ваша фамилия Бычков? - спросила я нахально.
- А я этого и не скрываю, госпожа Мельникова-Кадырова, - засмеялся он. - Отец мне все про вас рассказал.
Я даже знаю, что вы на самом деле не Амировна, а Андреевна. А про меня он, судя по всему, ничего вам не рассказывал?
- Никотин…, ой, простите, Назар Захарович говорил, что у него есть сын, а больше ничего, - призналась я. - Но у вас глаза совершенно одинаковые, и голоса очень похожи.
- Мы потом поговорим, - почему-то шепотом сказал доктор Бычков, - сейчас Валечка поставит вам капельницу, и вы заснете, а я попрошу Алену посидеть с вами, чтобы вы рукой не дергали.
- Алену? - Я опять ничего не понимала.
- Ну да, вашу Алену. Она уже просидела с вами три капельницы, две вчера и одну сегодня утром. Сначала она очень сильно плакала, я даже пускать ее не хотел, но потом ничего, успокоилась.
- Как…, как это - плакала?
Мои вопросы становились все глупее, я решила, что речь идет о какой-то другой Алене, потому что представить Алену Сальникову рыдающей над моим бессознательным телом не могла ни при каком напряжении фантазии.
- Ну как люди плачут? - Бычков пожал плечами. - Слезами плакала. Мол, Никочка, родненькая, не умирай.
Так это была не галлюцинация… Ничего не понимаю. Мир, что ли, перевернулся?
- Я, собственно, решил, что лучше пусть девушка с вами побудет, поделает что-то полезное для вас, это ее займет как-то, отвлечет.
- От чего отвлечет?
- Ах да, - он немного смутился, - вы же не знаете.
Ее молодой человек погиб, когда вас освобождали.
- Кто погиб? Игорь?
- Кажется, его так зовут. Ника, я понимаю, у вас много вопросов, вам хочется обо всем узнать, но вам сейчас лучше всего уснуть, поверьте мне, вы же врач, должны понимать.
Я понимала. Как врач я все понимала. Но как женщина - изнемогала от желания все узнать. Врач и женщина боролись во мне не на жизнь, а на смерть. Тут же из дальних закутков памяти вылез Лев Кассиль со своим классическим вопросом: если слон на кита влезет, кто кого сборет? Не знаю, кто победил в кассилевском поединке, но в моем победил врач. Я добросовестно уснула, не успев даже увидеть Алену. Сон обрушился на меня в тот момент, когда медсестра Валечка отрегулировала капельницу и пошла звать девушку.
