Станислав Родионов - Долгое дело
Уплатить?
Время еще было. Серафима Никитична взялась за резиновые сапоги - скорей туда, на дачу...
И з д н е в н и к а с л е д о в а т е л я. Автомобиль бежит вперед, корабль плывет к горизонту, ракета уходит в космос, птица взмывает в небо, дерево тянется к солнцу... А куда стремится человек? Только к другому человеку, - больше ему некуда. Нужно лишь понять одновременно...
Если бы все сразу, в единочасье, в единоминутье, осознали глубину того, что живут они тут временно, - временные мы, как подснежники весной, - то люди бы только улыбались друг другу и любили бы друг друга жадно и сильно, прощально, пока не ушли туда, куда все уходит в этом мире.
Д о б р о в о л ь н а я и с п о в е д ь. О том же, о чем писала вчера. Задело, как говорится, до глубины души.
Любовь к человечеству... А посмотрим, как оно живет, человечество, возможно, оно моей любви и не стоит.
Гражданин А. делает карьеру и потому пуст, как робот. Гражданка Б. устраивает гнездышко и злобствует насчет ковров и хрусталя. Гражданин В. пьет, и ему плевать на все трезвое человечество. Гражданин Г. купил машину ему теперь не до людей. Гражданка Д. хочет выйти замуж, и ей, естественно, нравится только одна половина человечества, которая в брюках. Гражданин Е. приобрел язву - его человечество только раздражает...
Продолжить? Алфавит большой, на все человечество хватит.
Это человечество вчера в автобусе чуть меня не задавило, а такси не найти. Это человечество хочет смять меня на улице или выпихнуть на проезжую часть. Это человечество оттирает меня от прилавка, томит в парикмахерской, орет по ночам на улице пьяными голосами, обременяет меня вызовами в квартиры...
Шла как-то мимо цирка. Давали билеты на детские спектакли с участием известного клоуна. Боже праведный! Толпа оголтелых бабок и дедок, подминая друг друга, рвалась к кассе. Заметьте, они думали не о человечестве, а о своих внуках. Человека готовы задавить, а радость внучонку доставить.
Опять не в свою пользу пишу, опять вы подумаете, что я мизантропка, мизантропичка и мизантропиха. А я вам скажу тончайшую мысль, афоризму подобную...
Люди плохие, но я к ним терпима. И знаете почему? Потому что каждый человек иногда бывает хорошим.
Рябинин возвращался в прокуратуру из райотдела милиции, где они с Петельниковым добрую половину дня обсуждали калязинское дело. И теперь он кипел той тихой взвинченностью, которая, видимо, поблескивает на очках, подергивается на губах и не даст ему спать до утра. С чего она? Так бывало, без причины. Или причина была, но он ее не знал и не мог отыскать. Впрочем, разговоры с друзьями всегда его будоражили, как хорошее вино.
На гранитных ступеньках подъезда стояла черная фигурка и пусто смотрела на газоны. Как севший грач, озирающий бесчервячное поле. Нет, комендант был при деле - он намеревался ввинтить четвертый шуруп в стеклянную доску с большими буквами: "Прокурор Зареченского района".
- Здравствуйте, Александр Иванович.
Комендант встрепенулся, как тот грач от звука трактора.
- Приветствую вас.
- Живы-здоровы?
- Существую, согласно природному замыслу.
- А о чем размышляете?
- О чем вы - о том и я.
- Откуда вы знаете, о чем думаю я? - удивился Рябинин.
- Каждый думает про то, что у него крутится в организме.
- Александр Иванович, давно хотел вас спросить...
И не собирался. Только здесь, на гранитных ступеньках, пришел неожиданный вопрос, как выпорхнул из замочной скважины. И только сейчас, на гранитных ступеньках, он догадался, почему его влечет этот ничем не примечательный человек.
Иногда хотелось не чаю, а кружку родниковой воды - чтобы свело зубы и закололо в горле. Иногда хотелось не кефиру, а глиняную крынку парного молока, теплого, из-под коровы. Бывало, что хотелось не московского, бородинского, рижского и какого там еще хлеба, а хотелось просто хлеба, без названия, деревенского. Хотелось не садовых цветов, а с луга, разных, неизвестных. Хотелось неперетоптанной земли, не освещенного огнями неба, неподстриженных деревьев, нештампованной речи... Хотелось прикоснуться к природе - не забыл, помню, что я частичка твоего безмерья, - и ощутить ее ответное прикосновение.
С комендантом он говорил о погоде, о досках, об олифе, о грибах, о засолке капусты... Комендант был для него частичкой природы, и Рябинин прикасался к этой частичке с только что понятым удовольствием.
- Александр Иванович, извините за любопытство... Вы были женаты?
И промелькнуло, исчезая...
...Может быть, любопытство - не признак интеллекта, но интеллект всегда любопытствует...
- Все мы были женаты.
- И больше не пытались?
- Если перевести на животный мир, то кто есть кто?
Рябинин замешкался, отгадывая вопрос.
- Мне что-то не перевести...
- Если мужчина есть собака, то женщина будет кошка. Вот насколько собака лучше кошки, настолько и мужик лучше бабы.
- Вы говорите о том, что мужчина и женщина живут, как кошка с собакой?
- Не уважаю я кошек. Хитрые, эгоистичные и мордочки с усиками... Такие и женщины бывают.
Вам бы взять и влюбиться, - ничуть не шутил Рябинин.
- В кого? - подозрительно спросил комендант.
- В женщину, непохожую на кошку.
- Я подорвал в себе хорошее отношение к женщинам.
- Просто бы женились на хорошей женщине, - приставал Рябинин, обуреваемый взвинченной энергией.
- А для женитьбы я потерял квалификацию.
- Так и живете в одиночестве?
Александр Иванович глянул на пожухшие газоны черными усталыми глазами и начал ввинчивать шуруп:
- Одному меньше надо.
- Одному нельзя.
И промелькнуло, исчезая...
...Одному человеку нельзя - один еще належишься на кладбище...
Рябинин вошел в здание, миновал свой кабинет и направился к прокурору района.
Юрий Артемьевич, видимо, только что вернулся из буфета и стоял у окна, рассеянно пуская дым в открытую форточку. Он мимолетно улыбнулся:
- Приступили?
- Приступил.
- Настроение, вижу, бодрое.
- Как у тяжелобольного, чудом не умершего.
- Почему же чудом? Никто бы вам не дал умереть.
- Спасибо, Юрий Артемьевич, - сказал Рябинин слегка глохнувшим голосом, не уверенный, надо ли говорить спасибо за то, за что он сказал, - есть поступки, которые не умещаются в это слово.
Они сели: прокурор за стол, следователь к столу.
- Какие планы, Сергей Георгиевич?
- В понедельник сделаю опознание.
- Сегодня пятница?
- Сегодня пятница.
- А не сделать ли сегодня? Подключить милицию, привезти всех свидетелей, Калязину...
- Петельников просил до понедельника Калязину не беспокоить.
- А что?
- Есть там у него какой-то план.
- За сроки я волнуюсь. Мы же не знаем, что еще выкинет Калязина...
- Она, вероятно, считает, что я арестован или уволен.
- А как соучастник?
- Нам только известно, что это мужчина и что он немолодой. И все. Показания молочницы и моей жены крайне невразумительны.
- Опасаюсь я за сроки, - повторил прокурор.
- Юрий Артемьевич, до понедельника.
Беспалов уложил окурок в пепельницу и легонько потянулся одними плечами - деловой разговор закончен. Это межвременье, когда одно дело вроде бы ушло, а другое еще не начато, позволило ему заговорить лениво и необязательно:
- Между прочим...
И промелькнуло, исчезая...
...Самые интересные мысли - сказанные между прочим...
- Между прочим, если вы найдете смысл жизни, то жизнь для вас остановится.
- Почему?
- Потому что смысл жизни - это конечная истина. Мы к ней идем, но никогда не придем. Вы же знаете диалектику... Как нет конца вселенной, так и нет окончательной истины.
Рябинину захотелось дунуть на свою шляпу, лежавшую на портфеле, и сдуть белесую осеннюю паутинку; сдуть с той шляпы, на которую вчера самолично усадил Лиду, а сегодня ее обильно испачкали голуби. Но ему хотелось гордо и пренебрежительно дунуть - истина, какие пустяки.
- Я нашел, в чем смысл жизни, - беззаботно сказал Рябинин и дунул на свою шляпу.
- Вот как? - Прокурор недоверчиво улыбнулся.
- Может быть, это громко сказано. Может, это известно всем и давно, потишал Рябинин вслед за испарившейся спесью.
Он рассказал про свою ночь в прокуратуре города, про свой сумасшедший разговор с аптекой, про свои мысли и про найденный смысл жизни, который не остановил его собственной жизни, а как-то осветил ее странным и новым светом. Беспалов слушал, поглаживая многострадальный подбородок.
- Допустим, смысл жизни заключен в жизни для других. А как же труд?..
- Юрий Артемьевич, мой, если только он мой, смысл жизни все заключает в себе и все объясняет. Жить ради труда - что молиться камню. Заметьте, человек, живущий ради работы, может плохо работать, механически. Потому что его не греет мысль о тех, на кого он работает. Греет ведь не работа, а конечная цель.
- Ну а счастье как же?
