Василий Казаринов - Тень жары
– Ну, если в этом смысле… — оттаял доктор. — Пусть так, пусть буду павиан, так вот…
Так вот, выясняется, что наш участковый павиан знает почти всех старых павианов Агапова тупика, и Ивана Францевича Крица, естественно, тоже… А как же: у него такая странная квартира и восхитительный потолок, расписанный масляными красками, — девушка видела эту странную фресковую композицию?
Видела девушка, видела, но сейчас разговор не об этом.
– Что значит — не первая интересовалась, а доктор?
А то и значит. Примерно с полгода назад, сюда, в этот кабинет, заходил молодой человек, ссылался на нездоровье, слабость, головные боли; слово за слово — завязался разговор. Молодой человек производил исключительно приятное впечатление; кивнул на дверь и озабоченно заметил, что уж больно много старых людей дожидается в коридоре. Доктор согласился: ничего удивительного, район сам по себе старый, вплотную прижат к Садовому кольцу, в здешних домах много сохранилось "ровесников века", так сказать. Молодой человек заинтересовался: а кто? а что? а как? Доктор извлек свою тетрадку из стола, принялся рассказывать. Собираясь откланиваться, молодой человек вскользь, между делом, осведомился — нельзя ли с тетрадки снять ксерокопию. Просьба доктора озадачила; впрочем, пациент развеял его сомнения: в целях сугубо благотворительных… Одно товарищество с ограниченной ответственностью намеревается открыть столовую с бесплатным питанием, и в порядке маркетинга хорошо бы иметь представление о контингенте…
– И вы дали тетрадку?
Доктор отрицательно покачал головой.
– Почему?
Он откинулся на спинку, стула, уложил туго сжатые кулаки на стол и стал напоминать профессора Павлова с хрестоматийного живописного полотна… Я терпеливо ждала.
– Он предложил мне деньги…
Стоп, милый мой павиан, стоп! Деньги? За что? За эти измочаленные тетрадные листы, красная цена которым — ломаный грош?
– Очень приличные по тем временам деньги, — пояснил доктор. — Я не отдал… — он растер в пальцах пустоту, точно пытаясь в пустоте нащупать характер своих тогдашних предчувствий, — Что-то здесь не то понимаете?
– Как он выглядит?
Врач задумался. Как? Обычно. Очень симпатичный молодой человек, интеллигентное лицо, аккуратная стрижка, прилично одет.
М-да, исчерпывающая характеристика.
– Вообще-то, все это, — он помахал тетрадкой, — можно взять и в другом месте, в РЭУ, например. За исключением чисто медицинских аспектов, естественно. И вот еще что… — он увел взгляд в потолок. — Этот парень очень похож на одного молодого человека, что-то рекламирующего по телевизору… То ли компьютеры… То ли какие-то информационные системы…
ТЕЛЕМАРКЕТ — ГЛОБАЛЬНАЯ
ИНФОРМАЦИОННАЯ СИСТЕМА!
— выскочило у меня, и доктор мелко закивал: вот именно, именно, только этот — нетелевизионный — ярко выраженный блондин.
Я скомкала бумажку с рецептом и бросила ее в пластиковое ведерко, стоящее под рукомойником; если мне впредь понадобится вылечиться от простуды, я не стану пить аспирин, а просто выйду во двор и закричу: я иду искать, и я не виновата, что обаятельный плейбой с ямочкой на щеке не спрятался.
8
Чтобы добраться до РЭУ из поликлиники, надо пересечь Агапов тупик по диагонали, миновать Пряничный домик, свернуть во двор, по центру которого стоит огромная лужа; в среднем подъезде пятиэтажного казарменно-унылого дома и располагается заведение, аббревиатурное наименование которого дешифровать я не в состоянии.
Пряничный домик — еще одна из достопримечательностей Агапова тупика. Это крохотный двухэтажный особнячок, настолько миниатюрный и уютный, что всякий раз, проходя мимо, я мечтаю стать великаном: чтобы погладить его по головке, как маленького ребенка. В последние годы он явно запаршивел и обветшал. Тем разительней перемены, произошедшие с домиком в течение нынешнего года.
Сюда въехала какая-то коммерческая контора.
Первым делом эти ребята счистили многослойные коросты штукатурки, обнажили красный кирпич и тщательно его отчистили шкуркой. Заменили рамы, вставили новые стекла, одели оконные впадины в намордники ажурных медных решеток. Нахлобучили на подъезд длинный, как у бейсбольной шапки, козырек.
В Пряничном домике всю жизнь обитала наш дворник Рая. Она равнодушно взирала на усилия коммерсантов, поскольку сама — по современным правилам, неизвестно как, скорее всего, в страшной неразберихе, возникшей сразу после разрешения на приватизацию жилья, — она успела прибрать квартиру к рукам и получить свидетельство о передаче ее в полную дворницкую собственность.
Фирма с козырьком предлагала Рае деньги и квартиры в других районах, однако наш дворник на переговоры не идет, ссылаясь на то, что "она в своем праве" — это во-первых; а во-вторых, она где родилась, там и умрет; в-третьих, она завещала квартиру дочери.
Раина дочка — пугливое, бессловесное создание лет восемнадцати — работает как раз в РЭУ, где занимает какую-то пыльную второразрядную должность.
Раза два в жизни мне приходилось попадать в эти узкие коридоры, согласно казенному вкусу отделанные лакированной фанерой, и однажды привелось видеть Раину дочку, забившуюся в угол у окна; в ее больших черных глазах стояли ужас и тоска — коллега, дебелая девка с крашеной шевелюрой и основательно заштукатуренным лицом, повествовала — сколько я могла разобрать по обрывку фразы: "…и вот когда он в седьмой раз на меня полез…" — о чем-то очень увлекательном.
Рая сидела на лавочке у своего личного суверенного подъезда (вход в ее квартиру отдельный, боковой). Я составила ей компанию.
– Вот говны! — глухим голосом открыла Рая беседу. Требовалось плавно войти в разговор, я кивнула в знак согласия:
– Точно, Рая, настоящие засранцы!
Рая, почувствовав во мне родственную душу, принялась что-то быстро и путано рассказывать. Ей в последнее время стали названивать — каждый день. Кто? А черт его знает. Советуют собирать манатки и сматываться, а то будет хуже. И вешают трубку.
– Ты к Гульке зайди, — посоветовала Рая, узнав о целях моего визита в РЭУ.
Гулька? Ах да, Гульнара, так звучит полное имя ее дочери.
В полутемном коридоре густо, сочно пахло чем-то искусственным, хлорвиниловым. Нужная мне дверь оказалась запертой. На стук открыла Гуля.
– Обед сейчас, — пояснила она и пригласила в комнату с пустыми канцелярскими столами.
Я рассказала.
– Светленький такой? — спросила она.
Да, да, и похож на телевизионного парня, который — "телемаркет — глобальная информационная система".
Точно, вспомнила Гуля, примерно полгода назад приходил. На каждый стол положил по шоколадке и всех очаровал. Потом она (Гуля покосилась на стол у двери, и я догадалась, что за "она": та крашеная, на которую по семь раз за ночь лезут…) всех выпроводила, заперлась с ним.
Больше Гуля толком ничего не знала.
— Эй! — окликнула она меня, когда я уже выходила в коридор. — Я его потом видела несколько раз, неподалеку тут, на большой улице. Там универмаг, а дальше, в том же доме, кафе. И тенты на улице. Знаете?
Знаю. Это самая сердцевина Большой улицы. Все лето перед входом в кафе стояли белые столики под яркими пляжными тентами. Там пиццерия. И ларек, раскрашенный в "национальные" цвета Пепси-Колы.
– Может, чаю попьем? — спросила Гуля.
– Не могу. Мне надо успеть добежать до города Тольятти.
И без того огромные темные глаза Гули расширились — я развела руками:
ДОКА-ПИЦЦА — НЕЛЬЗЯ НЕ СОБЛАЗНИТЬСЯ!
ОБОРУДОВАНИЕ И РЕЦЕПТУРА –
ПРЯМЫЕ ПОСТАВКИ ИЗ ТОЛЬЯТТИ!
9
Вторую половину дня я провела у Панина, упершись в телевизор. Хозяин отсутствовал, в квартиру меня впустил Музыка. Я вертела программы, то и дело натыкаясь на знакомые голоса, живущие во мне самостоятельно, на уровне чистого звукового образа, так что совмещение звукового и зрительного рядов меня иногда озадачивало. Так, в целом сносный текст о нежнейшем суфле "Милки-уэй" оказался иллюстрированным совершенно идиотской сценой; я так и не поняла, в чем у них там "фокус". Отлично сделана "Смирновская" — просто потрясающий клип. Ваучерная тема чудовищно бездарно отработана — скорее всего, идиотизм воплощения диктуется лукавством самой посылки: "Впервые в истории России народ стал хозяином своей страны". Просмотрев рекламные ролики "Пэди Гри Пал", я на время оставила свое занятие и пошла на кухню. Музыка заседал там со своим приятелем, которого у нас в Агаповом тупике зовут, если не ошибаюсь, Костыль.
Панин мне как-то рассказывал о занятной идеологической эволюции, проделанной Костылем за время перестройки: от матерого антикоммунизма до той социальной доктрины, которая у нас вошла в моду с легкой руки Емельяна Пугачева: согласно этой доктрине всякого, кто тебе не по ноздре, непременно нужно подвесить на фонаре за детородный орган.
