Полина Дашкова - Питомник
Варя терпела и не задавала вопросов. Пальцы, сжатые рукой Пныри, онемели, странный, мертвый холод медленно тек от них к плечу и дальше по всему телу. В гостиной было очень жарко, но Варю зазнобило. Ей вдруг захотелось вскочить и убежать вон, подальше от крокодила, от попугая с его человеческим хохотом, от Пныри с его ледяной мертвой хваткой. Впервые она по-настоящему ясно ощутила в себе крошечную отдельную жизнь, ребеночка, которому наверняка неполезна эта мертвая хватка старого жуткого вора.
«Вот он держит меня за руку, и что-то такое передается через кожу. Мне страшно, а ребеночку каково? — подумала она и тут же попыталась отогнать эту бредовою мысль. Она знала, какая у Пныри интуиция, он мог запросто почувствовать ее отвращение, и это было куда опасней всяких туманных биотоков. — Я должна искренне пожалеть его, полюбить. Он старый, больной человек. У него случилось огромное несчастье. Ему плохо. Мне его очень жалко, я его люблю как родного. Бедненький, хорошенький Пныречка, я с тобой, ты можешь мне верить».
Самовнушение помогло. Рука, задеревеневшая, почти парализованная, стала согреваться.
Страх пропал.
— Может, тебе поспать? — осторожно спросила она. — Знаешь, я, когда мне очень плохо, пытаюсь уснуть. А потом все кажется легче, голова проясняется. Ты ложись сюда, на кушетку, а я с тобой посижу. Я не уйду, буду с тобой сколько нужно.
Веки его приподнялись, рука сжала Варины пальцы больно, до хруста. Он медленно повернул голову и взглянул ей в глаза:
— А ты не врешь, девочка? Ты ведь должна ненавидеть меня.
— За что?
— Сама знаешь. Я виноват перед тобой.
— Нет, Пныря. Кто был виноват, тот свое получил, — проговорила она медленно и жестко. — А тебе я благодарна, на всю жизнь. Если бы не ты, я бы, наверное, до сих пор эту мразь любила. Он меня по стенке размазал, а ты соскреб, собрал в горсточку, можно сказать, реанимировал.
— Я тебя под Мальцева подложил, — эхом отозвался Пныря, — под жирного тупого борова. Ты прости меня, девочка. Ты могла бы замуж выйти за хорошего человека, ты могла бы стать счастливой.
— Перестань, — нервно хохотнула Варя, — тебе и так худо, что ты себя мучаешь? Ни в чем ты не виноват передо мной. К Мальцеву я привыкла, у меня все отлично.
— Привыкла, говоришь? — Слезы высохли, глаза сухо блеснули из черных глазниц. — Вот это напрасно. Скоро придется отвыкать.
Послышался тихий тяжелый плеск. Крокодил в аквариуме зашевелился, повернул голову и уставился на Варю мутными глазами. Чудовищная зубастая пасть приоткрылась, хвост глухо стукнул в стекло.
— Ты чего, малыш? — ласково спросил хозяин. — Кушать хочешь? Погоди, дружок, тебе толстеть вредно. Повар сказал, ты утречком целого живого кролика слопал, так что потерпи, милый, до вечера.
Крокодил попятился боком и улегся в мутной глубине.
— Тварь, а понимает, — кивнул Пныря, и слабая улыбка тронула его губы. — Когда жрет живьем кролика или цыпленка, плачет. Слезы ручьем. Видишь, какой сострадательный?
— Разве можно разглядеть слезы в воде?
— Он на суше жрет.
— Ты что, выпускаешь его? — испугалась Варя.
— А как же! Конечно, не на ковер, он здесь мне все изгадит. Его в бассейн сливают из аквариума, а питание пускают бегать по бортику. Ну, двери, конечно, приходится запирать. Я, знаешь, люблю смотреть, как он резвится. Потом, правда, кровищи много, но там у меня английский кафель, все легко отмывается. Ну и воду, конечно, приходится менять. Он мне дорого обходится, но что поделаешь?
— Так он кроликов и цыплят живьем ест? — Варя слегка поморщилась.
— Живьем, — кивнул Пныря, — иначе ему не вкусно.
— Но он ведь может человека укусить.
— Может, а как же? На то он и хищник. Это как раз хорошо. Я на нем свою охрану дрессирую. Они его по очереди обслуживают, а я наблюдаю. — Он отпустил наконец ее руку и провел пальцем по щеке, по шее. — Значит, ты, Варюша, зла на меня не держишь? Это правильно, девочка, если не врешь, конечно. Зло нельзя в себе держать, оно растет внутри, душит и требует выхода. Я всегда по глазам вижу, когда у человека жаба в душе. У тебя глазки ясные, чистые, потому и люблю тебя как родную дочь. Ты поняла, девочка? Как родную дочь.
В ответ Варя не нашла ничего лучшего, как прижаться щекой к его руке. С губ чуть не сорвалось надрывное и робкое «Папочка!». От этого вдруг стало дико смешно. Сцена получалась в духе дешевого сериала. Она давно заметила, что вокруг вора постоянно витает этот приторный фальшивый душок.
Оставалось только зарыдать и кинуться Пныре на шею. Смех, готовый предательски вырваться наружу, оказался кстати, на глазах выступили слезы, и вор решил, что она едва сдерживает рыдания.
— Ну что ты, девочка, не надо, — хрипло прошептал он и погладил ее по вздрагивающей спине. — Все будет хорошо. Видишь, как получается, кого любишь, того и теряешь. Как я теперь сестренке в глаза посмотрю? Единственный сын.
«Племянник! — догадалась Варя. — Ну да, конечно, он рассказывал что-то про родную сестру в Воронеже… Он все хотел перетащить их в Москву, сестру с племянником, но они почему-то сопротивлялись. Он бы отлично их здесь устроил, так же, как эту многодетную Изольду, дочь своего убиенного воронежского кореша Вани. У нее семеро детей, Пныря купил ей огромный дом под Москвой…»
И тут же в памяти опять всплыла картинка, на этот раз более четкая. Залитая солнцем лужайка, эскорт машин у ворот, подростки, играющие в мяч. Три девочки. Две совершенно одинаковые красотки с прямыми светлыми волосами, рыжая тощенькая, с разбитой коленкой. Начало мая, ясный ветреный и холодный день. На лужайке вместе с девочками резвится взрослый мужчина. Белые кроссовки, белый спортивный костюм. С Зойкиными детками занимается спортом бывший чемпион России по боксу. Моментальный стоп-кадр. Правильное стандартное лицо, светлый ежик волос…
— Кого любишь, того и теряешь, — донесся до нее глухой голос Пныри, — я души в нем не чаял, баловал, верил ему, как самому себе, а он смотри что устроил, гаденыш.
— Он что, покончил с собой? — осторожно спросила она.
— Типун тебе на язык! Взорвали его. Пошел, понимаешь, по магазинам, молодой жене подарок покупать, и тут как раз бабахнуло.
— Погоди, кто-то заранее знал, когда и в каком магазине он будет?
— Заранее не заранее, но бабахнуло как раз вовремя.
— Где это произошло?
— В галерее на Пушке.
— Она большая, там магазинов много, бутики, ювелирные, парфюмерные, — задумчиво произнесла Варя, — невозможно угадать. Ведь не всю же галерею взорвали?
— Не всю. Один только магазин, там модная одежда. Бутик «Вирджиния». Генаша рядом был, в соседнем, ювелирном. Люстра грохнула, и прямо ему на голову. Как я сестре своей Гале в глаза посмотрю? Он у нее единственный сынок.
— Она уже знает? — Варя вскинула влажные блестящие глаза и затаила дыхание, чувствуя, как холодеют руки.
— Нет. Ты позвони ей, но сразу не говори. Пусть вылетает в Москву. Такие вещи нельзя по телефону. Здесь и похороним Генашу, на Новодевичьем.
— Ты хочешь, чтобы я позвонила твоей сестре? — удивилась Варя. — Но мы с ней не знакомы.
— А кого мне еще просить? Сам не могу, сил нет. Этих просить? — Он кивнул на дверь. — Они челядь, шестерки, им мое горе по фигу. Позвони, девочка, у тебя рука легкая и голос приятный. Давай-ка я номер наберу, а ты скажешь.
— Почему именно я? Попроси эту свою, как ее? Изольду, дочь твоего воронежского друга Вани. Помнишь, мы заезжали к ней? У нее семеро детей, кажется. Там еще был какой-то боксер. — Она произнесла все это очень быстро, на одном дыхании, надеясь прояснить мучительное смутное воспоминание.
— Кого попросить? — рявкнул Пныря. — Зойку? Да они с моей Галей всю дорогу друг друга не переваривают. Ты звони. Зойка тоже чужая, просто долг у меня перед покойным Ваней, отцом ее, на всю жизнь, а так, чисто по-человечески, она мне чужая.
— Ну ладно, — вздохнула Варя. — Что сказать?
— Скажи: здравствуй, Галя. Твой брат Вова просил меня позвонить тебе. Срочно вылетай в Москву. Билеты тебе сегодня доставят домой. Ну, поняла? Разве это так трудно?
— Отчество у нее какое? — спросила Варя, пытаясь сдержать улыбку.
— Ну, если она моя родная сестра, то какое у нее отчество? Васильевна она, как и я. Однако ты лучше так, по-простому. Если обратишься официально, она напугается.
— Можно хотя бы на «вы»?
— Ни в коем случае. Надо теплей, ласковей. — Он набрал на своем сотовом номер и передал Варе телефон. Не подходили долго. Наконец послышался глухой женский голос.
— Галя? — осторожно спросила Варя.
— Кто это?
— Позовите, пожалуйста, Галю.
— Нету ее.
— А когда будет?
— Кто говорит?
— Это из Москвы, от ее брата Владимира.
— От Вовки, что ли? Ну вот и передай ему, что сволочь он последняя. — Раздались частые гудки. Варя растерянно посмотрела на Пнырю.
