Водка - Виктор Алексеевич Мясников
- Василий, - сказал он, - лучше бы ты заплакал. Твое депутатство, так же как и мое, закончится через шесть месяцев. А снова в краевую думу тебя не выберут.
- Разве у меня деньги кончились? - удивился Бородулин. - Ну, потрачу не три миллиона, а пять.
- Да хоть десять! Дума распускается за два месяца до выборов. Тебя сразу арестуют, а на все активы наложат арест. Тут много желающих увидеть тебя на нарах. А последний арестант, которого избрали в депутаты, был Мавроди.
- И что мне теперь делать? - растерялся олигарх.
- Отдай им либо деньги, либо акции.
- Акции разбросаны по дочерним фирмам. Частично заложены, частично переоформлены... Да и жалко мне их отдавать. Что касается денег, то по условиям договора я обязан возместить текущую биржевую стоимость пакета. А он сейчас тянет аж на восемнадцать миллионов долларов. Эти подлецы гоняют между двумя своими брокерскими конторами дюжину акций и потихонечку возгоняют котировку.
- Тогда у тебя только один путь - прекращение уголовного дела. Задвинь встречное обвинение, скажем, в вымогательстве, укатай этого Фильчикова самого на нары и спи спокойно. Свести тебя с нужными людьми в прокуратуре?
Но нужные люди указывали пальцем куда-то наверх и говорили:
- Оттуда все идет. Команда завести дело из Москвы пришла, там и отбой сыграть должны.
Надо было выходить на самый верх, в Генеральную прокуратуру, и гасить дело там. Но именно в Генпрокуратуре подыгрывали его врагам. Бородулин приуныл, но вовремя вспомнил об одном знакомом юристе - председателе Заводского районного суда Георгии Тришском. У того выход на столичные верха имелся. Да ещё какой!
Все дело в том, что Тришский, как и все горнозаводские юристы, закончил знаменитую Уральскую юридическую академию. Эта признанная кузница кадров дала стране многих членов Верховного суда, министров юстиции и генеральных прокуроров. Как раз с нынешним генеральным Тришский крепко дружил ещё со студенческих времен. Хлебали из одной кастрюльки, жили в одной комнате общежития, к девкам вместе бегали, шпаргалками перекидывались, да мало ли чего еще. Обычно такая студенческая дружба самая крепкая и сохраняется на всю жизнь. И молодой генеральный прокурор Шкуратов, которому едва минуло сорок, дорожил старым другом Жорой.
Сделав стремительную карьеру, выходец из провинции Шкуратов попал в атмосферу столичных интриг, подсиживаний, политических дрязг и склок. Нельзя сказать, что он был чужд всего этого. Напротив, не имея опыта и склонности к интригам, он никогда не достиг бы таких высот. И он прекрасно понимал, что в первую очередь эта среда сжирает людей честных. Когда кругом воруют и берут взятки, нельзя быть белой вороной. Но и наглеть нельзя. И надо держаться за свой круг, тогда и тебя в обиду не дадут.
В начале сентября Шкуратов отправился на недельку в Сочи. Работы много, приходилось делить отпуск вот на такие кусочки. Сюда же собирался прилететь на отдых закадычный дружок Жора Тришский. Вместе с другом прилетел его знакомый Бородулин. Здесь, в Сочи, на закрытом теннисном корте и состоялся разговор без обиняков.
На следующий день Бородулин улетел домой. Вскоре уголовное дело о мошенничестве было закрыто. Зато гражданин Фильчиков, вызванный для дачи показаний, неожиданно оказался арестован и препровожден в камеру предварительного заключения. На следующий допрос его вызвали только через месяц и сообщили, что он подозревается в вымогательстве у гражданина Бородулина восемнадцати миллионов долларов.
Народный судья Тришский за то, что познакомил Бородулина со своим старым студенческим другом, получил от олигарха пятьдесят тысяч долларов. Кстати, он стал первым судьей в России, который на работу в районный суд ездил на "шестисотом" "Мерседесе".
НОВАЯ ЖИЗНЬ В НОВОМ ДОМЕ
Утром Люба очень странно смотрела на Олега. Словно что-то хотела спросить, но не решилась. Спали они все в той же не слишком просторной постели, и девушка, по своей детской привычке сворачивающаяся клубочком, дважды чуть не сбросила Олега с кровати. Она разобрала свои вещи, которые Олег не глядя затолкал в сумки, и лежала, как полагается, в длинной ночной рубашке. И уже без лифчика. Олег, приобняв её, случайно наткнулся рукой на остренький сосок и сразу убрал ладонь, смутившись.
Старая Канарейка, часов с шести громыхавшая на кухне, как только он вышел из комнаты, сразу начала что-то свиристеть насчет оплаты, порядка и норм поведения. Олег сунул ей в клюв пятьдесят рублей, и она упорхнула в свою комнату.
А вечером Олег приехал на "Газели" и увез Любу в халупу на окраине.
- Да, - вздохнула Люба, - от чего уехала, к тому и приехала. Хотя в Нижнем Палыме и дом был больше.
- Ничего, - постарался ободрить её Олег, - надеюсь, мы тут не слишком долго задержимся.
Рустам пялился на Любу, словно первый раз в жизни белую девушку увидел. А потом сказал Олегу с завистью:
- Ты, Мастер, всего два дня погулял на стороне и сразу бабу себе нашел. А я целый год найти не могу. Все какие-то животные.
- Зато теперь ты знаешь, чем мастер отличается от подмастерья, утешил его Олег. - Но я могу дать тебе бесплатный совет. Веди себя с женщиной, как человек. А то так в мире животных и погубишь молодость.
Как только они остались вдвоем, Люба тут же принялась мыть пол, разорвав на тряпки один из старых своих халатов. А Олег воду таскал с колонки. Жилище было обставлено всяким старьем, которое Юсуф и Мамед до сегодняшнего дня держали в своих гаражах. Главное, имелось на чем спать. Старая раздвижная софа с протертой до дыр обивкой радовала своими размерами. Теперь Люба могла сколько угодно сворачиваться клубком, места хватит обоим. Шкаф для одежды Олег купил в комиссионке за очень смешные деньги, но и выглядел он смешно. Одна створка у него была приблудной, черной, словно крышка фортепиано. Стол, почти насквозь прожженный утюгом, служил в гараже верстаком, а потому вонял бензином и машинным маслом. Из гаража прибыла и табуретка. А ободранный стул - один из тех трех, что квартировали в приемном пункте стеклотары. Рустик по этому поводу долго ворчал. Он любил вечерком посидеть под тополем, а теперь, совершенно понятно, как самый младший, остался без сиденья. С фермы Олег привез все свои вещи, включая посуду и электроплитку.
Весь вечер Люба переходила из одной крохотной комнаты в