Мумия для новобрачных - Мария Вадимовна Жукова-Гладкова
Она должна была найти тетрадь в кожаном переплете, которая выглядит, как старинная книга. Она нашла старинный кожаный переплет, но в нем ничего не лежало. Он валялся под кроватью в спальне. Свиридов‐Броше велел вспороть матрас и подушки. Ушла не солоно хлебавши. В ее квартире нашлось несколько старинных серебряных вещей, но бывшая балерина упрямо твердила, что это ее вещи, которые в ее семье передавались из поколения в поколение. Вон, видите фотографию прабабушки на стене? Видите серебряную вазу с фруктами на столе рядом? Вот эта ваза. Ваза на самом деле была очень похожая.
Я понимала, что расследование дела Свиридова-Броше и процесс над ним будут длиться долго, и все это будет муссироваться и в наших, и европейских средствах массовой информации. Только в Европе его вполне могут представлять невинной жертвой коварных русских. Костя во всех интервью отказывался говорить на эту тему. Его мать мы похоронили рядом с отцом, Полине Петровне изготовили хороший протез, и она смогла переехать в свою квартиру. Ее регулярно навещает внук, мы с Костей и моя дочь. Мы с Костей так и живем на две квартиры.
Примерно через две недели после смерти Лили позвонила Зинаида, бывшая хозяйка Костиной квартиры, и пригласила нас к себе в гости.
– Я разобрала первый мешок, – сообщила она. – Нашла невероятно интересные записи. Хочу написать роман. Но вначале должна показать это вам обоим и задать несколько вопросов.
Мы собрались и поехали. На столе лежал старинный журнал. То есть я так назвала бы этот канцелярский товар.
– Что это? – спросил Костя.
– Об этом я тебя хочу спросить. Это дневник некой Елизаветы Алексеевны Свиридовой-Забелиной, который она вела в тысяча восемьсот двадцатом году. Поразительно, что он сохранился! Читать тяжело – она писала с ятями, ерами. Писала пером, чернила кое-где выцвели, где-то страницы залиты ее слезами. Я все отсканировала, но хочу попросить вас оставить этот дневник пока у меня. Я хочу еще раз его прочитать, а потом на его основе написать роман.
– Он лежал в мешке?! С другими моими бумагами? – воскликнул Костя, потом замолчал, явно стараясь что-то вспомнить. – Знаете… Наташа, я ведь тогда плохо соображал. Мать погибла, этот взрыв, стена проломлена, полиция в квартире… Лилька говорила про книгу в кожаном переплете, да? А балерина потом, что нашла переплет в спальне под кроватью? Я сейчас вспоминаю… Я увидел какую-то книгу на тумбочке у кровати. Не мог вспомнить, откуда она. Еще переплет странный. Я открыл – записи какие-то чернилами. Читать было некогда. Меня позвали. Ты помнишь, что тогда в квартире творилось, Наташа? Я не помню, почему снял обложку. Честно. Но у меня такое бывает. А еще в состоянии стресса… Записи, как и все записи, я сунул в один из мешков, чтобы потом…
– Кто-то их разобрал и написал о тебе книгу, – закончила я. Я много раз слышала об этом. Только Костя говорил «после моей смерти».
– Книга будет не обо мне. Наташа, ты о своих предках знаешь?
Я рассказала, что знаю, и спросила, что Зинаида узнала о них нового. Мне тоже страшно захотелось прочитать этот дневник! Значит, и преступление двухсотлетней давности будет раскрыто!
Зинаида пояснила, кто остался замурован в потайной комнате. Я вздохнула. Мне было жаль эту бедную девушку, которая, как и многие девушки сейчас, хотела найти себе богатого мужчину. Но богатый мужчина с ее помощью хотел вылечиться от сифилиса (какая глупость!), а потом избил и убил ее, когда выяснилось, что она не девственница.
Вот ведь семейка у Свиридовых!
Хотя во мне тоже есть немного их крови. Если сложить все, что нам стало известно из разных источников, получалась картина того, что произошло двести лет назад. Елизавета Алексеевна родила двойню – и дети были от разных мужчин. Мальчиков взял себе Елисей Петрович Толстовцев, который своих детей иметь не мог. Отцом одного ребенка был его младший брат Николай, учившийся на врача, второго – граф Никитин. В моем роду врачей не было (то есть я о них не знаю), были люди с «зелеными руками», как у Елисея Петровича. Информация о них передавалась из поколения в поколение. Но если детей растил он… И ведь внешность, черты характера, увлечения иногда наследуют от дяди, не правда ли? Но среди моих предков числится и эта Елизавета Алексеевна Свиридова, родившая двойняшек. Она вышла замуж за графа Забелина. Значит, Тимофей тоже мой родственник? Ведь ее дети от Забелина, ребенок от Толстовцева, ребенок от Никитина были братьями и сестрами. Жаль, что не сохранились их портреты. Фотографии еще не существовало.
Она закончила писать дневник до рождения двойняшек – до отъезда в свое имение. Она не знала, что беременна двойней. Может, она вела дневники до конца жизни, но они просто не сохранились. Хотя я уже знала, что произошло. Свиридов убил моего предка Николеньку, отца одного из двойняшек. Он обвинил Елизавету Алексеевну в распутстве, а брат Степушка решил отстоять честь сестры? Старший брат Елизаветы Алексей Алексеевич подозревал, что муж вполне может выгнать любвеобильную сестру и, пока мог, собирал для нее «приданое», чтобы ей было на что жить, когда его не станет.
Род Свиридовых не прекратил своего существования, как, впрочем, и Толстовцевых, и Забелиных. Семейные легенды передавались из поколения в поколение. Только у нас не было легенд о кладах. Удивительно, что мы все встретились двести лет спустя, пусть и при таких обстоятельствах.
– Костя, Наташа, как вы хотите: издать этот дневник так, как есть, или чтобы я на основании его написала роман? Мне, конечно, хотелось бы роман.
– Роман, – сказали мы хором с Костей и посмотрели друг на друга. Мы с ним даже думаем одинаково.
* * *
Потом мы встретились с Тимофеем Забелиным, рассказали, что узнали. Тимофей проходил в деле свидетелем. Он похоронил Лилю рядом с ее матерью. Сейчас занимается оформлением наследства.
– Лиля правильно оставила вам дом, Наталья Геннадьевна, – заметил он. – Она, конечно, думала, что это искупление вины за Константина Алексеевича. Но ведь раз вы тоже родственница… А давайте
