Наблюдатель - Шарлотта Линк
Черт бы их подрал! Кристи захотелось стукнуть кулаком по рулю. Как же она их ненавидела! Тех, кто поставил себя вне закона, забаррикадировавшись деньгами, успехом, связями… В полной уверенности, что им ничего не грозит.
Со мной такие шутки не проходят, доктор Стэнфорд!
– Сосредоточимся на поисках Лайзы, – официальным тоном объявил Филдер. – Пока она не даст показания, я не буду предпринимать ничего против ее мужа.
– А если он найдет ее раньше нас?
– Он ее не ищет.
– Это он так говорит. Вы верите Стэнфорду? У него достаточно денег, чтобы отправить против нее целый отряд киллеров. И Лайза представляет для него опасность. Он должен искать ее.
– Не увлекайтесь, сержант. У нас нет никаких свидетельств того, что Стэнфорд ищет жену. И нам неизвестно, причастен ли он к убийствам Робертс и Уэстли, не говоря о Томасе Уорде. Мы не знаем даже, избивал ли он Лайзу на самом деле. Мы ничего не знаем! Я не слишком верю вашей свидетельнице, уж извините.
Тут Кристи сделала то, чего не позволяла себе за все время работы с боссом, – просто отключила телефон, без комментариев и прощальных слов. Отключила совсем, чтобы он не смог перезвонить. Что он, кстати сказать, вряд ли стал бы делать, потому что не меньше нее был рад закончить этот неприятный разговор.
Кристи резко развернула машину. Она действительно хотела вернуться в отделение, но теперь передумала и решила ехать домой. Залечь в ванне. И открыть бутылку хорошего красного вина.
Пятница, 15 января
1
Было почти половина первого ночи, когда они наконец распрощались. Лайза встала у окна и смотрела, как он пересекает улицу в свете фонарей. Ей хотелось, чтобы он остался, но она не осмелилась просить об этом. Рядом с ним Лайза чувствовала себя в большей безопасности. Джон Бёртон не из тех, кого можно запугать, и он в состоянии дать отпор любому.
Тем не менее Лайза не знала, можно ли ему доверять. Она так и не поняла его роли в этой игре, которая для нее была чем угодно, только не игрой. Когда Бёртон назвал себя частным детективом, Лайза почувствовала, что ничего, кроме этого, вытянуть из него не удастся. Он сказал то, что хотел, – ни больше ни меньше.
Она не исключала, что Бёртон прямиком отправится в полицию, где выдаст ее местонахождение. Возможно, в полной уверенности, что так будет лучше для нее… Впрочем, он не оставлял впечатления наивного человека.
Лайза задернула шторы. Эта квартира перестала быть надежным убежищем. Джон Бёртон нашел ее. А это означало, что по его следу может прийти кто угодно. Нужно было срочно искать другое место.
Лайза села за стол и налила себе кофе. Ей пришлось сварить несколько кофейников, пока она рассказывала Джону Бёртону, совершенно незнакомому человеку, историю своей жизни. Об унижениях, с которых все начиналось. О страшном психологическом давлении, когда он не поднимал на нее руки, но Лайза чувствовала, что больше не может дышать. Тогда ей приходилось отчитываться за каждый шаг, малейшее движение. Чуть ли не за каждую мысль.
– Мне ничего не было позволено решать, – рассказывала она. – Мебель, шторы, ковры, картины на стенах, блюда, из которых мы ели, цветы в саду – все это было не мое. То же касалось одежды, которую я носила, нижнего белья, косметики, украшений, машины… У меня не было ничего. Он перфекционист, и все, абсолютно все должно вписываться в его представления об идеальном доме, саде, идеальной жене, семейной жизни…
Джон задал вполне естественный в такой ситуации вопрос:
– Почему вы его не бросили?
И Лайза тихо ответила:
– Такие, как он, начинают с одной простой вещи, которую делают почти незаметно. Они напрочь лишают своих жертв уверенности в себе. Они уничтожают души, и ты больше не веришь, что можешь справиться со своей жизнью сама. Держишься за своего мучителя, потому что он сначала уничтожил тебя, а потом убедил, что без него ты ничто.
Джон кивнул. Обошлось без банальностей, вроде: «Но такой очаровательной женщине, как вы, ничего не стоило бы найти ему замену». У Лайзы сложилось впечатление, что мистер Бёртон ее понял.
– И когда он начал вас бить? – спросил он таким тоном, будто уже знал ответ на этот вопрос из богатого полицейского опыта.
Этот момент Лайза помнила точно.
– Сразу после рождения Фина. Он не мог смириться с тем, что у меня появился кто-то кроме него. Другой человек, мой ребенок. С рождением ребенка женщина становится сильнее. И я это почувствовала, когда появился Финли. Не думаю, что мое поведение как-то изменилось, разве аура… пожалуй, я стала излучать больше внутреннего покоя, счастья… Любви к этому маленькому существу. Это окружило меня чем-то вроде защитной ширмы, сквозь которую он не мог проникнуть. Утрата полного контроля надо мной – вот что его взбесило. Такие, как мой муж, с этим не мирятся.
Она рассказала, как трудно порой было скрыть следы побоев. Появиться на люди стало возможным только в солнечных очках. А разбитая губа неделями удерживала ее в четырех стенах. Лайза чувствовала злобу Джона Бёртона. Не на нее – на таких мужчин, как ее муж. А также на законы и предрассудки, делающие женщин в подобной ситуации совершенно беспомощными. Лайза чувствовала потребность объяснить, что парализовало ее волю и удерживало в этом кошмаре.
– Я боялась потерять Фина, – сказала она. – Мой муж – очень влиятельный человек. И я думала, что, если дело дойдет до полиции, у меня не будет больше шансов. Я и сейчас почти не сомневаюсь, что он выпутается. Я ведь действительно лечилась от депрессии, и Логану ничего не стоит объявить меня сумасшедшей. Убедить всех, что я сама наставила себе синяков. В результате я окажусь в закрытой психиатрической больнице – и тогда уже точно до конца своих дней не увижу Финли.
– Но это не так просто, – возразил Джон. – Поранил ли человек себя сам или его кто-то избил, в большинстве случаев может установить медицинская экспертиза. И не думаю, что вас упекли бы в закрытую психиатрическую больницу.
Она пожала плечами.
– Он угрожал мне, кричал: «Ты сумасшедшая! Я сдам тебя в клинику для душевнобольных, откуда ты
