Николай Оганесов - Играем в «Спринт»

После встречи с Манжулой я сделал еще одну попытку поглубже разобраться в прошлом моего подследственного.

— Как долго вы были знакомы с Волонтиром? — спросил я на очередном допросе.

— По-соседски знал около восьми лет, — без запинки ответил он. — А близко познакомились года три назад, не больше.

— Вы говорили, что были с ним в дружеских отношениях. Объясните, что вас связывало? О чем, например, вы говорили при встречах или когда бывали у него в гостях? Кстати, он сам к вам в гости приходил?

— Нет, — ответил Красильников и пояснил: — У меня семья, ребенок…

— Хорошо. Так о чем вы беседовали?

Игорь пожал плечами:

— Да о разном. Разве сейчас вспомнишь?

— Допустим. Ну а в ночь на девятнадцатое?

— Ей-богу, не припомню.

— Но прошло не так уж много времени.

— Кажется, о спорте.

— Вы любите спорт?

— Кто ж его не любит?! Хоккей, бокс, фигурное катание, марафонский бег…

— Марафонский бег? — заинтересовался я.

— А что? Очень на жизнь похоже.

— Каким же это образом?

— А таким: стартуешь вместе со всеми и бежишь сломя голову к финишу. Дистанция вроде длинная, а времени не хватает. Каждый старается в лидеры попасть, вперед вырваться. — Игорь ухватился за возможность поговорить на отвлеченную тему и сам не заметил, как увлекся. — А все почему? Там, впереди, — слава, почет. Впереди три призовых места. Всего три, на всех не разделишь. Попал в тройку — твое счастье, забирай золото, серебро, в худшем случае — бронзу, а не попал — считай, что и не бежал вовсе, зря только силы расходовал. По мне, так лучшее… — Красильников замолчал, недосказав, и, сощурившись, посмотрел на меня. — Что-то не о том мы с вами говорим, гражданин следователь.

— Почему же, продолжайте — это очень интересно.

— Вот выйду отсюда, — он кивнул на стены кабинета, — тогда можно и о жизни порассуждать, если у вас желание не пропадет, а сейчас, извините, не то настроение.

Будто на миг случайно приоткрылся край занавеса, и тотчас чья-то невидимая рука поправила его и наглухо отрезала происходящее по ту сторону. Игорь сболтнул лишнее и теперь жалел об этом.

— Вот, стало быть, о чем вы говорили с Волонтиром, — сказал я, — о марафоне?

— Не обязательно. Может, о боксе или о футболе…

— О футболе? Зимой? — удивился я. — Да вы, я вижу, заядлый болельщик.

— Есть грех, — подыграл он мне. — Игра динамичная, интересно понаблюдать, это как-то отвлекает.

— И когда, если не секрет, вы в последний раз ходили на стадион?

Он не ожидал, что я буду копаться в таких подробностях. Ответил неуверенно:

— В октябре или ноябре…

— Вы могли бы напомнить мне, какое место в турнирной таблице занимает местная команда?

Он смешался, но все же выкрутился:

— Удивляюсь, гражданин следователь, почему вы мне не верите? Разве я дал вам повод?

— Это сложный вопрос, Красильников, мы еще к нему вернемся. В данном случае мне просто любопытно: вы были в гостях у Волонтира больше четырех часов. Неужели ни о чем, кроме спорта, не говорили?

— Говорили, конечно.

— О чем же? Не помните?

— Очень смутно. Мы много выпили, — последовал ставший традиционным ответ.

«Не помню», «забыл», «мы много выпили». Красильников возвел укрепления под стать крепостным сооружениям Трои. Пробить в них брешь казалось непосильной задачей — ответ был готов буквально на все. Но и вопросы, которые накопились у меня за две недели, были не из легких.

— Сколько вы получали в месяц, Красильников? — начал я издалека, зная заранее, что он не рискнет соврать. В деле имелась справка из бухгалтерии.

— В зависимости от выработки. Когда сто сорок, когда сто шестьдесят.

Это соответствовало действительности.

— Вам хватало?

— С трудом, — ответил он, и я догадался: Игорь подозревает, что нам известно о сберегательной книжке, и хочет на всякий случай перестраховаться. Моя догадка тут же подтвердилась: — Часть денег я относил в сберкассу, собирал на машину.

— Жена знает о сберкнижке? — спросил я.

Он пожал плечами:

— Нет, мы как-то не говорили об этом.

— И много вы собрали?

— Четыре тысячи.

Характерная для Красильникова черта: соврать хотя бы в малом, если нельзя в большом. Согласно нашим данным он собрал более пяти, но я не стал уточнять: в мою задачу не входило спорить о величине вклада.

— Мать оказывала вам материальную помощь?

— Нет.

— А тесть?

Не понимая причин моей настойчивости, он забеспокоился:

— Ну да, я же говорю, что нам приходилось туго, денег не хватало, иногда он давал для внучки.

Именно такой ответ я и хотел услышать.

— Значит, ваш семейный бюджет не отличался большим размахом? — Это был последний уточняющий вопрос, перед тем как навести первый удар.

— Да, иной раз приходилось экономить, — с легким вызовом ответил он. — Даже в мелочах.

— Объясните тогда, как вам удалось выкроить деньги на похороны Нины Ивановны Щетинниковой, вашей соседки?

Удар попал в цель. Красильников растерялся и опрометчиво ляпнул первое, что пришло на ум:

— Похороны обошлись недорого…

Это была ошибка.

— Но и не так уж дешево. У нас есть справка, что они стоили вам сто тридцать семь рублей пятьдесят копеек. Ваш полный месячный заработок.

Он допустил еще одну грубую ошибку:

— Кажется, я снял деньги с книжки.

— Пусть вам это не кажется. В лицевом счете значится, что за последний год вы только вкладывали деньги и не сняли ни одной копейки.

Я не обольщался насчет результатов допроса, но продолжал наступление по всему фронту.

— В каких отношениях вы состояли с Щетинниковой?

— Ни в каких! — выпалил он чересчур поспешно. — В соседских, не больше.

— Она ваша родственница?

— Нет.

— И вы ничем ей не обязаны?

— Абсолютно!

У меня возникло четкое ощущение, что мы подошли к чему-то важному, что имело непосредственное отношение к убийству, но, к сожалению, дальше ощущений дело не пошло.

— Я не был ей обязан абсолютно ничем, — повторил Красильников.

— Тем более непонятно, по какой причине вы при столь жестком семейном бюджете пошли на столь значительную трату.

— Она была одинока…

— Но заботы о похоронах в таких случаях берет на себя государство. Куда вы торопились, почему не подождали? Или у вас были лишние деньги?

— Нет, — промямлил он.

— И зачем вы выкрутили лампочку в прихожей? Только не говорите, что у вас от света болели глаза…

Это был момент, когда я почувствовал, что самообладание покидает Красильникова, — он сник, как надувная кукла, из которой выпустили воздух. На лице проступили глубокие морщины — раньше я их не замечал.

— Вам плохо? — вынужден был спросить я.

— Да, мне нездоровится, гражданин следователь, — невнятно проговорил он. — Позвольте вернуться в камеру.

Я нажал на кнопку, вмонтированную в крышку стола. В дверях тотчас появился дежурный.

— Заключенному плохо. Вызовите, пожалуйста, врача.

Красильников поднял голову.

— Подождите, — несколько живее попросил он. — Наверное, не стоит… Не надо врача…

— Что так?

— Мне уже лучше.

Я отослал дежурного, но момент был упущен: Красильников действительно пришел в себя и последствия не замедлили сказаться — без видимых усилий он вернулся к обычному своему тону, довольно удачно имитируя человека недалекого, прямого и чуждого хитрости.

— Что я могу сказать, гражданин следователь. С лампочкой что-то не припомню, забыл, а насчет похорон вы правы — подозрительно. Но войдите в мое положение: рядом в квартире мертвая лежит, а у меня дочь-первоклассница… Да и старушку жалко. Разве за это можно осуждать? Жили по соседству, душа в душу, кому ж позаботиться, если не мне?

— Вы, я слышал, даже путевку в санаторий ей доставали?

— Не было этого, — резко ответил он.

Что ж, не было, значит, не было. Разберемся в этом вопросе без его помощи. Нам не привыкать.

Второй удар я нанес без подготовки:

— У вас, Красильников, была знакомая по имени Таня. Расскажите, пожалуйста о ней поподробнее.

— Вы что-то путаете, — не очень уверенно возразил он. — Не знаю я никаких Тань.

— Вы уверены? — переспросил я.

— Да, уверен, — гораздо тверже, чем в первый раз, сказал Игорь.

Это была не ошибка. Это был почти подарок. О Тане говорила его мать, говорила Ямпольская; существование Тани не вызывало никаких сомнений, скорее наоборот: я боялся, что Таня Ямпольской и Таня Светланы Сергеевны — два разных человека, мало ли как бывает. После ответа Красильникова стало очевидным: речь идет об одной и той же девушке, сознаться в знакомстве с которой ему невыгодно. Почему? Надо будет выяснить. Отрицая сам факт существования знакомой по имени Таня, он невольно наводил на мысль, что это важно, заострил на ней наше внимание, я ловил его таким приемом не впервые, поймал и на этот раз.