Леонид Никитинский - Тайна совещательной комнаты
Вторник, 1 августа, 12.30
— Представляете, — испуганно сказала «Гурченко» в комнате присяжных, лишь бы что-нибудь сказать, — он говорит, что я храплю, и ему слышно через стенку! Кто храпит, я храплю?!
Она обвела остальных подведенными глазами, стараясь придать им обычное победное выражение, но все подавленно молчали. При этом полном молчании в комнату и вошла Анна Петровна, взяла свою хозяйственную сумку и прижала к груди. Вид у нее был не просто спокойный, а как будто даже удовлетворенный, она как будто хотела сказать: «Ну, что я вам говорила?»
— Он умер, — торжественно объявила приемщица и запустила руку в сумку; умная Роза первая поняла, что сейчас будет, — Это все ваши проклятые деньги! — закричала приемщица в истерике, — Это вы! Это ты, блядь! — Она выхватила из сумки конверт и швырнула в лицо Ри.
Тренированная теннисистка успела отмахнуться от него рукой, но конверт порвался, и тридцать зеленых стодолларовых купюр разлетелись по столу и по полу. Все глядели на них с ужасом, никто не решался прикоснуться к ним, хотя Анна Петровна забыла закрыть дверь и ее крик, наверное, был слышен и в зале.
— Спокойно! — рявкнул Майор и стал собирать купюры. — Всем молчать!
Все и молчали. Шахматист проворно наклонился со стула, ведь Зябликову с его негнущейся ногой нагибаться было трудно, и подобрал две последние банкноты. Старшина положил их в порванный конверт, а конверт — на стол, и никто теперь не понимал, чей он и что с ним делать дальше.
— На похороны! — первой догадалась Ри, — Возьмите на похороны, Анна Петровна.
Но приемщица смотрела на конверт с ненавистью.
— Ничего, — тихо сказала она, — его и за государственный счет похоронят. Но если вы думаете, что я не буду судить, то вы ошиблись. Сидите и ждите меня. Я съезжу на опознание и вернусь. И я буду судить! — снова закричала она истерическим голосом, который был слышен в зале. — Я буду судить вас всех! Вы не откупитесь. И я буду судить!
Она молча подхватила свою сумку и вышла в зал, где все было слышно, и все смотрели на нее тоже в молчании: Лудов — из клетки, мама Лудова — из зала, Виктор Викторович в мантии — с порога своего кабинета, Лисичка, прокурорша и адвокатесса — из-за столов. Выражение всех лиц сейчас было совершенно одинаково, и это было выражение тихого ужаса, осознанного как неизбежность.
— Что делать-то теперь, я не понимаю, — наконец сказала Роза.
— Ждать, — твердо сказал Майор. — Если она вернется, а нас здесь не будет, что мы ей скажем тогда?
— Я поеду с ней в морг! — крикнула, срываясь с места, «Гурченко». — Я умею!
Никто не сделал попытки ее задержать ни в комнате, ни в зале, но ее действие, по виду совершенно бессмысленное, всех остальных тоже вывело из ступора. Виктор Викторович уже сам входил в комнату присяжных.
— Ужасно, ужасно! — сказал он, как говорят на похоронах между собой давно друг друга не видевшие родственники. — Вам не надо сидеть здесь, это слишком тяжело для всех. Идите по домам, я посижу…
— Да, — сказал Старшина. — Конечно. Мы соберемся завтра.
Алкоголик понимал, что если он сейчас не выпьет, то тоже умрет. У Журналиста ведь была бутылка, но просить он сейчас был не вправе. Он только смотрел на свою бумажную икону на мебельной стенке, но и перекреститься тоже не решался.
— Я тебе дам на улице, — сказал Кузякин. — Один глоток. Но ночевать ты сегодня будешь у меня. Пойдем.
Все как будто согласились с этим, включая судью. Паузу взорвал телефон в сумке Розы. Ее Бах уже всех достал своим гениальным, но чаще всего совершенно неуместным жизнеутверждением, а сейчас он пришелся неожиданно кстати, он бы и сам лучше не сыграл, подумала Алла. Роза взглянула на дисплей, на Старшину, отвела глаза и нажала на красную кнопку. Но телефон требовательно звонил снова. Роза смотрела теперь на судью. Он отвел глаза и вышел из комнаты.
Вторник, 1 августа, 13.00
Тульский, который сидел в машине Зябликова, припаркованной напротив окна, в котором он мог увидеть, подняв глаза вверх, даже как будто тень Лисички, быстро снял с головы наушники от радиомикрофона, где еще слышны были голоса судьи и присяжных, и наклонился теперь к приемнику.
«Роза, не уходите далеко, нам надо поговорить срочно», — услышал он голос Лисички. «Да», — «Я подойду к вашей машине», — «Нет». — «А как?» — «Подвести, я сказала, подвести», — «Не поняла, не поняла, Роза!.. А, поняла. Я отойду метров на двести от суда, ну, туда, направо, и вы меня подхватите в вашу машину». — «Да, хорошо, подвести», — сказала Роза и повесила трубку.
Тульский лихорадочно завел машину Зябликова и, путаясь с ручным сцеплением, два раза заглохнув, все же выехал из-под кустов и свернул у торца суда направо.
Представительница потерпевшего вышла из здания суда с портфелем и сразу преобразилась: из дамы за сорок она стала, скорее, девушкой за тридцать, а солидный адвокатский портфель у нее в руках превратился в легкомысленный портфельчик. В машину Розы, когда она притормозила у тротуара, Лисичка впрыгнула почти на ходу и там, уже внутри, опять стала похожа на адвоката Викторию Эммануиловну.
— Она что, правда собирается вернуться? — спросила Лисичка, — Как вы думаете?
— Думаю, да. Но судья распустил нас до завтра.
— Она что, деньги там швыряла?
— Да, ну вы же слышали. Она собиралась с утра отвезти сына и положить в какой-то центр лечиться от наркомании, но он сбежал и умер, наверное, от передоза.
— А сколько там было денег? — спросила Лисичка.
— Ну я же не считала, — сказала Роза.
— Но вы же сказали, что дали ей тысячу. Но для того, чтобы положить сына в центр, этого мало, там сейчас так дешево не лечат. Кто-то еще дал ей денег?
— Ну, Журналист дал, — сказала Роза. — И Ри.
— Огурцова? — задумчиво уточнила Лисичка. — Зачем им лечить сына приемщицы из химчистки от наркомании?
— Я не знаю, — сказала Роза почти честно, потому что она это понимала, но вряд ли смогла бы сейчас объяснить.
Она остановилась у тротуара возле какого-то сквера, потому что потом ей надо будет везти Лисичку обратно к суду. Подполковник Тульский проехал мимо на «Князе Владимире» Зябликова и остановился чуть дальше. Слышать разговор в машине Розы он не мог, но для него сейчас было главным не дать Лисичке с ее телефоном оторваться: там что-то происходило, что-то менялось в ее планах на ходу, и она просто не могла куда-нибудь не позвонить по своему мобильному.
— Как это все сказывается на наших планах? — допытывалась Лисичка в машине. — Если Мыскина вернется, она будет и без денег голосовать за обвинительный. А Огурцова с Кузякиным? Что они там задумали?
— Они будут за оправдательный, — мстительно сказала Роза. — И алкоголик будет за оправдательный, и Слесарь, и даже Старшина.
— Но Огурцова с Кузякиным взяли деньги, — сказала Лисичка, которую сейчас в первую очередь почему-то интересовали именно эти двое, — Что, мало?
— Я же не знаю, кому и сколько вы дали, — сказала Роза. — Может, даже и много. Не в этом сейчас дело, не в деньгах.
— А в чем? — с любопытством спросила Лисичка.
— Я не знаю, — опять сказала Роза почти честно, потому что она это понимала для себя, но не смогла бы объяснить, — Наверное, есть что-то еще, кроме денег, чего мы с вами не понимаем, Виктория Эммануиловна.
Лисичка задумалась. На самом деле она тоже понимала достаточно, она была знаток литературы и театралка, и у нее была фантазия, но не могла же она заподозрить какие-то такие мотивы, например, у Ри. Ну, ракетка Курниковой, но не более. Она не могла понять, где просчиталась.
— Ну что же, — сказала она, трезво признавая свое поражение в этой партии, — значит, эту коллегию все-таки придется распустить. Это-то всегда можно сделать. Вы просто завтра заболеете и не придете. Например, воспалением легких, чтобы на месяц. Вы же не хотите, чтобы кого-нибудь из ваших избили хулиганы на улице?
— Я не могу, — сказала Роза. — Уж вы придумайте что-нибудь другое. Да хоть передайте мое дело по налогам судье, оно же у вас наготове, но заболеть я не могу.
— Почему? — с тем же любопытством вивисектора спросила Лисичка.
— Потому что не могу, — сказала Роза, — Я же вам честно все рассказала. Я совершенно не героиня, не хочу сидеть в тюрьме, тем более что это не на два месяца. Я не намерена ценой своей жизни спасать совершенно чужого мне Лудова, мне, в общем, на него наплевать, хотя он абсолютно ни в чем не виноват. Но я не могу объявить себя заболевшей, вы уж придумайте что-нибудь еще.
— Ну, можно, например, устроить вам автомобильную катастрофу, — беспечно сказала Лисичка. — Ладно, шучу, это слишком сложно. И сажать вас я тоже не буду, Роза, не дрожите, вы мне еще пригодитесь для чего-нибудь. Но я думала, что вы покрепче. При ваших-то мозгах. Жалко. Ладно, везите меня теперь назад.
Вторник, 1 августа, 13.30
Тульский, который был готов к такому маневру, сумел обогнать Розу и поставил машину Зябликова неподалеку от машины Лисички. Она даже скользнула по ней глазами, узнав экзотического «Князя Владимира» с инвалидным значком на заднем стекле, и рассеянно задала себе вопрос, почему Майор не уехал, опять закипел, что ли? Тульский успел залезть почти весь под торпеду, и машина показалась ей пустой. К тому же мысли Лисички были заняты другим. Можно было бы, конечно, и что-нибудь совсем простенькое и подешевле, хоть кирпич на голову, но все-таки она себя уважала и хотела, чтобы было красиво, да и деньги были не ее собственные.
